– Слушаю вас, – ответил сторож осипшим голосом.
– Не подскажете, в какой именно квартире живет Игорь Алешкевич, – спросил Загорский, кладя документы обратно в карман.
Уголки губ, вернувшись в прежнее положение, выражали откровенное облегчение. Чужие проблемы его не интересовали. Собственных невпроворот!
– В четвертой квартире. Это второй этаж.
– Сейчас он дома?
– Да, – ответил охранник, кивнув на белый внедорожник «Порше», стоявший в самом углу двора.
– Откройте, мне надо с ним переговорить.
– Пожалуйста, – угодливо улыбнулся охранник. – Не возбраняется. Только мне нужно его предупредить.
– Это как вам заблагорассудится.
Павел Загорский прошел через широкий двор, мимо галдящей детворы, мимо счастливых мамаш c младенцами на руках. Жизнь на этом клочке московской земли набирала обороты.
Позвонив в домофон, он услышал голос, раздававшийся откуда-то сверху:
– Слушаю.
– Игорь Алешкевич здесь проживает?
Над самой дверью блеснул зрачок камеры видеонаблюдения – хозяин дома внимательно рассматривал нежданного гостя.
– Вы из полиции?
– Из следственного отдела, майор Загорский. Вам показать удостоверение? – Рука Павла потянулась во внутренний карман пиджака.
– Не нужно. Я из доверчивых. Проходите.
Зуммер прозвучал неожиданно пронзительно, и металлическая дверь слегка отошла от косяка, приглашая войти в подъезд.
Внутри дом был точно такой же, как и снаружи. Белый итальянский мрамор подъезда слепил глаза. От яркого света хотелось зажмуриться, каблуки сильно стучали о гранитную поверхность ступеней, предупреждая жильцов о возможном визите. Гулко вы здесь поживаете, господа, наверняка испытываете большие неудобства! Но все сомнения относительно возможных неудобств мгновенно рассеялись, как только открылась дверь. В проеме его встретило лощеное лицо хозяина. Выглядел он как человек, вполне довольный жизнью, а будущность виделась радужной, безо всяких темных пятен на горизонте.
– Проходите, – широко распахнул он дверь и, когда Загорский вошел, недоуменно развел руками, всем своим видом демонстрируя расположение. – Даже и не знаю, чем вызван интерес к моей скромной персоне. За последние тридцать лет я не совершал никаких правонарушений, если не считать того, что в пятилетнем возрасте стащил у приятеля заводную машину. Признаюсь вам откровенно, мне до сих пор стыдно за свой поступок. Ха-ха!.. Но, кажется, за сроком давности его уже нельзя считать преступлением. Если вдруг мой старинный приятель все же заявит какие-то претензии, я могу компенсировать их финансово.
– Вы позволите пройти в комнату, – усмехнулся Загорский, – или мы так и будем разговаривать с вами в коридоре?
– Конечно, – спохватился Алешкевич. – Проходите… Располагайтесь.
Комнаты были большие, заставленные старинной мебелью (если ее привести в должный порядок – где-то поменять ткань, где-то покрыть лаком, – она будет стоить больших денег), коридор, убегающий куда-то в глубину здания. В гостиной стоял огромный книжный шкаф, какие были в моде пару столетий назад, с резными витиеватыми углами в виде длинных змей. Повсюду ощущалось отсутствие женской руки: цветок, засохший на окне, нечищеные ботинки, стоявшие подле дивана; стеклянная банка на столе, до самых краев наполненная окурками.
– Вы знаете гражданина Приходько? – спросил майор, присев на стул.
– Знаю, – едва поморщившись, ответил Алешкевич. – Но наше знакомство поверхностное. Когда-то дружили в молодости, было дело… А потом наши пути разошлись. Но сами подумайте, что может быть общего у человека моего положения, который даже нигде не работает, и у бизнесмена, который не ведает счета деньгам?
– Вот как раз об этом и хотелось с вами поговорить. Я слышал, что вас объединяет одна страстишка… Карты! Верно?
– Есть такой грешок, люблю проводить время за картами. Но это все от скуки. А какие слабости у Приходько, увы, я не знаю! – широко улыбнулся Игорь и добавил: – Мне кажется, что такие люди вообще не подвержены слабостям.
– Это преувеличение. У каждого свои слабости. – Женской руки в квартире не ощущалось, это однозначно, но вряд ли хозяина можно было назвать монахом: на чашке, стоявшей на краю стола, отчетливо виднелись следы от губной помады. – Он сказал, что неделю назад вы проиграли ему фамильные драгоценности.
– Да, было такое, – нехотя признался Алешкевич. – Надеюсь, что за карточную игру у нас не судят? Иначе надо пересажать половину России. Я ни у кого и ничего не крал. Драгоценности достались мне по наследству.
– Все так, но дело в том, что ваши фамильные ценности у него были украдены.
– Досадно… – хмыкнул Алешкевич. – Остается только посочувствовать. Ему надо порасспрашивать прислугу. И вообще, я бы посоветовал ему не оставлять такие серьезные вещи на видном месте, они требуют присмотра.
– Дело в том, что эти драгоценности были похищены из сейфа.
– Вот даже как! И каким же образом?
– Вас интересуют детали?
– Ну-у… Если возможно.
– Взломали стенку сейфа и достали.
– Ах вот оно что! – еще больше удивился хозяин. – Постойте, уж не меня ли вы подозреваете в ограблении? Посмотрите на эти руки, – выставил он тонкие кисти, – неужели вы всерьез считаете, что я могу сделать что-то этими пальцами? Ими можно только карты держать.
– Вас пока никто не подозревает в ограблении, – сдержанным тоном проговорил Загорский, пригасая пыл Алешкевича. – Но вы могли кому-то ненароком рассказать о своем проигрыше и о том, кому перепали эти ценности. Вы с кем-нибудь разговаривали по этому поводу? Говорили, что драгоценности достались Приходько?
– Даже не знаю, что вам на это ответить. – Алешкевич, слепив сочувственную гримасу, развел руки в стороны. – У меня нет привычки делиться с кем-то своими неудачами. Проиграл – и забыл! Как пришло, так и ушло. Я же все эти драгоценности не своим горбом наживал. Чего же втягивать в свои неприятности посторонних людей?
– Весьма разумная позиция, – согласился майор. – А как они вам достались?
– По наследству, от моего деда. Если вас интересует, так у меня есть все сопутствующие документы. Там же имеется и описание всех этих ценностей. Есть даже пара фотографий пятидесятилетней давности, на них моя бабка с изумрудной брошью. Хотите, покажу?
– Думаю, это лишнее. А кто был ваш дед?
– В свое время он служил в ЧК. Был одним из заместителей Бокия, председателя Петроградского ЧК.
– А у вас есть фотографии фамильных ценностей, что вы проиграли Приходько?
– Представьте себе, нет! Я их просто выбросил. Какой прок от этих фотографий? Чтобы они напоминали о моих пропавших драгоценностях? Нет, такой изощренный мазохизм мне не по нутру!
– Что ж, больше не смею вас задерживать, – поднялся Загорский. – Если все-таки что-то вспомните, сообщите по этому телефону, – протянул он визитку.
– Непременно, – серьезно ответил Алешкевич, вытягивая из толстых пальцев плотный лист бумаги.
Попрощавшись, Загорский ушел.
Алешкевич подошел к окну и через щелочку между занавесками стал наблюдать за удаляющимся майором. Вот он подошел к охраннику и некоторое время о чем-то с ним разговаривал, а потом потопал к бежевому «Ситроену», стоявшему неподалеку от ворот.
Игорь посмотрел на визитку, которую продолжал держать в руках, и, порвав ее на части, швырнул в урну. Достав из верхнего ящичка длинный ключ с двумя воротками на самом конце, подошел к сейфу. Небольшой, встроенный в стену и вмонтированный в пол, он способен был противостоять любому насилию извне. Во всяком случае, о металл, из которого была сделана его дверца, обломается арсенал любого «медвежатника». Сунув ключ в замочную скважину, дважды провернул и услышал, как распорки, державшие дверцу с четырех сторон, послушно втянулись в толщину металла. Вытащив из кармана бирюзу, вправленную в цветное золото, он некоторое время рассматривал на ладони красивый темно-синий рисунок, напоминавший распустившийся лотос. Прежде эта брошь принадлежала его прабабке, которая была подругой самой царицы Александры Федоровны. По семейным преданиям, царица подарила ей эту брошь на день ангела. Сомневаться в этом у Игоря не было причин, тем более что на обратной стороне застежки имелось клеймо царствующего дома. Бирюзу он частенько брал с собой, воспринимая камень как серьезный оберег. Вот только лучше сейчас поместить его в сейф, к другим фамильным украшениям.
Глава 8. Вы заказывали машину, или Отвезу тебя на вокзал
– У тебя было какое-то важное дело? – нахмурившись, спросила Ульяна, едва Семен вошел в комнату.
На девушке был ее любимый темно-синий брючный костюм, она надевала его по особенно торжественным случаям. Длинные густые волосы неровной волной спадали на плечи. Полноватые губы слегка подкрашены бледно-розовой помадой, подчеркивающей их природную красоту, глаза слегка подведены, отчего выглядели невероятно крупными. А еще от нее пахло тонкими духами, придающими ее облику некую таинственность. Семен невольно подумал, что на этот пиджак подошла бы брошь, принадлежавшая прежде фаворитке самого великого князя Николая Николаевича.
