— Что-то не так? Ты же знала, что я встречаюсь с…
— Одно дело ты таскаешься с этой куклой, другое дело — собираешься на ней жениться, — перебила она его.
— Послушай: когда мы познакомились, ты повела себя, как этакая современная раскованная дама, почти что феминистка. Ты не скрывала, что у тебя есть Михалыч, я, со своей стороны, тоже не совсем свободен. Вот, отношения развиваются своим чередом. Ты же со своим парнем тоже контактируешь?
— Ой, ну долго объяснять. Я думала… отношения будут по-другому развиваться…
— Оля…
Она отвернулась, посмотрела на Волгу. В глазах её стояли слёзы.
— Я же не какая-то фригидная сучка, — глухо сказала она, не поворачиваясь. — Думаешь, у меня не может быть чувств, привязанностей.
Она потёрла глаза.
— Мне нравится то, что ты проделываешь со мной. Как ты разворотишь мои внутренности своим инструментом. Я вне себя от счастья, когда ты это делаешь, знаешь ведь мой оргазмотрон. С тобой хорошо спать, и хорошо просыпаться по утрам.
Она повернулась к нему, и сказала резко:
— И тут, ебани меня калиткой, ты женишься!
— В отсутствие калитки могу тебя как следует трахнуть.
Он оторопел от услышанного, от её слов, и своих собственных; почувствовал, как земля уходит из-под ног.
Через двадцать минут они вошли в съёмную квартиру на улице Пражской, и Андрей с порога стал снимать то немногое, что было надето на Оле.
Время будто остановилось. Уныло замерли лопасти сгоревшего вентилятора. Безжизненно повисли шторы, в просвет между ними косым потоком падал свет, ложась на разбросанную по полу одежду, смятые простыни.
Оля обнимала его, гладила его волосы, плакала, Андрей целовал её мокрые, солёные глаза. Каждый их вздох был как знойное дуновение. Им трудно было дышать, казалось, будто они витают в каком-то удушливом, но упоительном тумане.
И снова безумная волна накрывала их, они погружались в жгучую бездну. Слив страсть, спорили, кто сходит на кухню за водой, кто пойдёт в магазин, и приготовит что-нибудь поесть.
Утром она сказала, одеваясь:
— Что ж, поматросил и бросил. Обидно, досадно, но… ладно. Хуже, если бы бросил, и не поматросил — это было бы оскорбление.
Планы рушились. Чувство власти над обстоятельствами и сроками покидало людей, привыкших создавать окружающую среду так, как им хотелось. Ещё недавно они спокойным взглядом скользили по отчётам подчинённых — не всё ли равно, что там затевают недруги, имеет ли значение контратака противника.
Акционеры «ВХК» собрались, чтобы обсудить решение областной думы. Московский трансферт отдали областному комитету здравоохранения.
Гетманов подробно рассказал, куда пойдут эти деньги — в кардиоцентр, онкодиспансер, областную клиническую больницу. Синельников, директор «Медторга», нашёл выход на облздравотдел, и, судя по всему, поставки медикаментов пойдут через его фирму.
Капранов, повертев калькулятор в руках, швырнул его на стол:
— Представляю, сколько срубит капусты этот Синельников.
— Вместе с начальником облздрава и главврачами, — вставил Шмерко.
Заводовский встрепенулся:
— Что же, мы не купим оборудование?
— То есть, всесильный Градовский не смог нейтрализовать чокнутого профессора? — небрежно бросил Першин.
Гетманов важно засопел:
— Подобытся мне, Синельников раздул нешутошную пропаганду. Такая вот медицинская загогулина, понимаешь.
— Когда закончится этот благотворительный понос? — проворчал Второв.
— Кто-то говорил о силовых действиях, — многозначительно произнёс Силантьев, и посмотрел на Капранова.
Все посмотрели на него.
— Мы озадачились прессовкой москвичей, — ответил тот, посмотрев на Второва, который невольно поёжился под его свинцовым взглядом. — И выяснили, что следы ведут обратно в Волгоград. Думаю, скоро станет ясно, кто польстился на тридцать сребреников.
Все переглянулись. Какой ужас! Иуда среди нас!
Растягивая, как смолу, слова, Шмерко сообщил, что к нему приезжали приставы из управления по исполнению особо важных производств, и жёстко потребовали скорейшего погашения долга «Химтрасту».
Подхватив разговор, Капранов заявил, что теперь поймать крысу — вопрос времени. Нужно только выяснить, кто вышел на начальника службы судебных приставов по исполнению особо важных исполнительных производств, инициировав бешеную активность этого ведомства; и по цепочке выявить заказчика. И снова бросил свой суровый взгляд на Второва, Черкасова, и Першина.
— А что мы будем делать, если москвичи выиграют суды в трёх инстанциях, и приставы всё-таки заявятся к нам? — украдкой оглядев присутствующих, будничным тоном спросил Черкасов.
— Вывесим на проходной крыс, они отпугнут непрошенных гостей, — важно облокотившись, процедил Капранов, и вновь посмотрел в сторону Второва, Черкасова, и Першина.
— Охренительно, мы тут давим эту мышиную перхоть… — недовольный намёком, произнёс Второв.
Больше этой темы не касались. Поднявшись, Воропаев раздал всем отчет о переоценке заводского имущества. Указанные цифры приятно удивили акционеров. Сразу несколько рук потянулись к калькулятору. Завладев массивным «Citizen», Гетманов застучал клавишами.
— Дай побачить, неплохо посчитали…
— Предварительные подсчёты, — пояснил Воропаев, — если, не дай бог, москвичи выиграют суд, придётся всё увеличить, а так, если доживём до торгов…
— Доживём, — весомо произнёс Капранов.
Воспользовавшись паузой, Заводовский дал обстановку на предприятии, победно доложил об увеличении дневной выработки, ознакомил с новыми заводскими ценами на продукцию, утверждёнными главным экономистом.
Ознакомившись с документами, Мордвинцев и Силантьев заявили, что скорректируют свои заявки на продукцию в сторону увеличения. Першин возмутился — он на прошлой неделе не выбрал свой заказ на присадки и метионин. Капранов, в свою очередь, раздражённо произнёс, что его компания уже три недели подряд не выбирает свои заявки. Возникшую перебранку остановил Шмерко — завтра на пятиминутке будут решены все производственные вопросы, давайте говорить о главном.
— Уж не хотите ли вы поговорить об акциях исчезнувшего Еремеева? — ехидно спросил Мордвинцев.
— Выдающий был человек… но акции треба поделить, — оживился задремавший было Гетманов.
Одобрительный гул пронёсся по залу. Кому достанутся акции Еремеева — этот вопрос волновал всех без исключения.
Вытерев пот со лба, Шмерко большими глотками опорожнил бутылку минеральной воды.
— Видит бог, они достанутся наследнику. Пусть приходит на завод, приобщается к делам. Всё-таки сын такого человека, должен справиться.
— Родство не укорачивает его глупость, — ядовито произнёс Мордвинцев.
— Взломщик мохнатых сейфов, — презрительно ухмыльнулся Капранов.
Их поддержали остальные — действительно, не будут ли заводские дела отвлекать Еремеева-младшего от садо-мазо-сессий. Кто-то намекнул, что дело Васильевой не поздно переиграть, и препроводить насильника туда, где ему самое место — в тюрьму.
Выпученные глаза Шмерко рассмешили Воропаева, он фыркнул.
Наконец, заместитель гендиректора, перекрывая общий шум, выкрикнул:
— Посмотрел бы я на вас, если б сейчас открылась дверь, и вошёл Игнат Захарович!
Никто не верил в такую возможность, но некоторые всё-таки покосились на дверь.
— Пускай приходит и работает, богатырь воли и мысли, его заслуги никто не отменял, — спокойно протянул Капранов.
«А вдруг вернётся?» — подумалось ему.
Прочтя в глазах присутствующих акционеров те же опасения, добавил:
— А заодно пусть оплатит мне расходы на Москву, на адвокатов.
— Да, пусть ответит за эти рейдерские штучки, — вставил Мордвинцев.
— И за компроматную войну, — поддакнул Закревский.
И снова на голову Шмерко посыпалась брань, угрозы, крики. Позабыв о том, что на свете существует тишина, акционеры обвиняли его в умышленном вредительстве, требовали его отставки, дележе принадлежащих Еремееву акций.
Гетманов решил, что пора собрать разбредшееся стадо, и призвал всех к порядку. Заклеймив Шмерко как человека неясного и чужого, Афанасий Иванович, тем не менее, предложил оставить его в покое до тех пор, пока госпакет не будет выставлен на торги. Тогда и решится судьба акций. А издержки акционеров, связанные с недружественными действиями «Химтраста», а также расходы на адвокатов в связи с происками Кекеева, — всё это заместитель гендиректора обязан компенсировать из своего кармана.
— Аккуратнее надо вести дела, — огрызнулся Шмерко.
Гетманов поднялся, опёрся руками о стол.
— Надуши свой рот собачей слюной, советчик хренов. По твоей милости я хожу в прокуратуру каждый день, как на работу.
