из отвала кирпичи, чтобы сложить топчаны, наткнулся на остатки каких-то ящиков, из которых в его жадные и плохо отмытые ручки высыпалось немало разнообразных монет.
Знамо дело, пацаны видели, что монеты странные, но голод не тетка, потому и рискнули попробовать всучить их на толкучке. Тратили аккуратно – покупали только у одной конкретной бабки, подслеповатой и придурковатой, да и то после того, как попробовали и убедились, что ей категорически все равно, что суют в руки.
Выслушав пацанов и уточнив название платформы, старик предложил:
– Вот и добре. Давайте знакомиться. Меня можно величать дед Лука, если угодно – Ильич. Не угодно – не обижусь. С кем честь имею?
Они назвались.
– Яков и Андрий. Хорошо. Вот что, коли прямо сейчас не заняты, смотаемся до обители вашей, а по дороге покалякаем и поразмыслим, как и чем помочь друг дружке.
Сказано это было так, что Анчутка с Пельменем поняли: их согласия никто не спрашивает. Поэтому, кивнув, они послушно отправились вслед за новым знакомым на электричку.
Погрузились в вагон, где при публике дед Лука ни о чем особом толковать не собирался. Поспрашивал о житье-бытье, есть ли кто из родных, откуда сами, давно ли на вольных хлебах и всякое прочее. Предложил проехать лишнюю станцию, чтобы, как прямо заявил, «не светиться».
Сделали по его слову. Пешком возвращались по опушке, вдоль насыпи, потом углубились в лес. Так дошли до озера, обогнув которое как раз попали на кладбище, аккурат к своим развалинам.
Несмотря на кривизну и впечатление общей немощи, как только они отошли от людных мест, дед моментом перестал охать и отдуваться. Поспешал довольно резво, только по сторонам зыркал и одобрительно кивал, как если бы все шло так, как следовало. Похвалил озеро:
– Красивое. Никогда сюда не добирался. Ишь ты, нападало деревьев, видать, двойное дно у него, а то и тройное, щуки да сомы, жирные раки.
– Жирные, – подтвердил Пельмень, – прямо на берег выползают.
Яшка поежился. Андрюха с ума сходил от раков, а он с трудом переваривал эту снедь. Как-то раз, когда совсем приперло, все-таки отведал и следующие сутки запомнил надолго: редко так бывает, когда попеременно тошнит и несет.
– Могилки-покойнички, – приветливо, как хорошо знакомых, поприветствовал старик кладбищенских, – ну а это, видать, ваше обиталище?
– Вход тут, – пояснил Пельмень, – пять ступенек вниз. Пойдете?
– А чего ж не пойти? Мы же сюда затем и прибыли. Веди.
Не кряхтя, не скрипя коленками, он легко и быстро спустился по ступенькам вслед за Андрюхой. Яшка остался наверху, поскольку для троих в «доме» места уже было маловато.
Дед оглядел пристанище бродяг и их добро: керосиновая лампа, топчаны из кирпичей с парой матрасов, недавно заботливо перенабитых удачно подтибренным сеном, котелок и чайник, установленные на самодельном столике, который Яшка, любитель комфорта, сварганил из двух кирпичей и найденной таблички.
– Чистенько живете, граждане, – похвалил он, – столик какой. А ну-ка…
Зачем-то сняв утварь, перевернул табличку, пальцем поковырял, пробормотал:
– Столик прямо княжеский. Да, так я и говорю: молодцы. Хоть в скудости, да не в грязи. Где, говоришь, монетки-то отыскали?
Пельмень показал на отвал – кучу битого кирпича, щебенки, из которого виднелся угол ящика, найденного Яшкой.
– Это лишь половина подвала, вторая завалена, – то ли предположил, то ли сообщил дед Лука, – видать, бомба угодила.
– Надо думать.
– Ковырялись?
– Немножко совсем.
– Ну и?
– Вот этот ящик и нашли.
– А дальше что?
– Не стали. Плотно слежалось, нож не войдет.
…Вылезши наружу и присев на кирпичи, дед повел следующий разговор:
– Так, Яков с Андрием, други мои. Такого рода предложение: попробуем в отвале вашем еще покопаться.
– Слежалось плотно, дедушка, – повторил Пельмень.
– Вы ломиком, ломиком, да и докопаетесь до истины. Суть в чем, голуби мои? Суть в том, что мы с вами можем там найти интересные вещички… навроде ваших монеток – вряд ли, такая счастливая удача редко выпадает. Но что найдем, то можем выгодно пристроить. Вы мне – вещички, я вам – чистоганом. Как вам такое предложение?
Подумав, Яшка прямо спросил:
– А ну как посадят?
Старик удивился:
– Кого? Вас? Нужны вы! Ну а до меня вам никакого дела, голубь ты мой. Деньжат же получите немало. Разумеете?
Они кивнули.
– Во-о-от. Нашли вы, скажем, какую-нибудь бляшку или там досочку размалеванную, облезшую – по-вашему, грош ей цена, только на растопку. Или пустите на растопку, а?
Они развели руками: темнота, мол, каемся.
– Я же эдак гляну – и сразу смекну, кому и за сколько ее продать. Про досочку эту никто и знать не знает, а вам – барыш. Ясно?
– Это как старье которые скупают? – уточнил Андрюха.
– Нет, – терпеливо пояснил дед, – оне барахло на переработку отвозят. Из старья новье делают. Тут другое, многие люди любят разные древности, ищут приобрести, а мы им и предоставим.
Яшка все-таки сомневался:
– А это не мародерство?
Соображал он быстро и вполне усек, о чем толкует занятный дед, но надо было выяснить все заранее, как говорится, на берегу. Поэтому, по своему обыкновению, по сотому разу спрашивал одно и то же, но с разных сторон.
Пельмень, который в делах умственных вполне полагался на приятеля, молчал и слушал. Дед по-прежнему терпеливо и обстоятельно пояснил:
– У кого же ты что мародеришь? Ты гробы вскрываешь? Или по разбомбленным хатам лазишь? Этим развалинам сколько лет, а?
Яшка плечами пожал.
– Так я тебе скажу, – дед снова снял чайник и котелок, перевернул «столешницу», показал:
– Сам смотри, грамотный?
– Тут не по-нашему написано.
– По-нашему, только по-старому. Написано тут, что построено здание сие аж триста годков тому назад. Понятно?
– Ух ты, – подал голос Пельмень, – триста лет простояло, а фашисты разбомбили.
– Ну и сколько лет людским духом тут не пахло? – дед обвел рукой окрестности. – Никому, вишь, и не интересно, что тут. Даже вон чугунку забросили. Не сегодня завтра, может, послезавтра, кладбище в дорогу закатают, а мусор этот, – он похлопал ладонью по доске, – разберут. А что нароется, шабашники себе подтибрят и сами пристроят. Так?
– Вроде так, – согласился Яшка.
– Вы тут все равно копошитесь без толку. Чем крохоборничать да бабок на толкучках дурить, возьмете по лопате и честно заработаете на хлеб с маслицем. Так?
– Вроде так, – согласился в свою очередь Пельмень, – и все-таки…
– …и имейте в виду, – прервал дед, – я без обмана плачу. Коли сработаемся да сами начнете искать места злачные, так буду все у вас принимать и, сколько положено, оплачивать. Вы-то, я чай, в развалинах собаку съели за эти годы.
