— Какая прелесть! Не правда ли, мистер Тессельман? — восхитился Смокинг.
— Прелестно, восхитительно, — отозвался Тессельман тем же голосом, каким только что расписывал мне Мейвис Сент-Пол.
Я смотрел на старика, и в каждом его слове мне чудилась фальшь. Уж слишком стремительны были перемены, и, видимо, за всей этой игрой стоял расчет и определенный умысел. Он одинаково самозабвенно расхваливал достоинства Мейвис Сент-Пол, а теперь восторгался красотой этой прожорливой тропической заразы.
Мне было больше незачем оставаться здесь, да и Тессельман, очевидно, уже все равно позабыл и о моем существовании, и о нашем с ним разговоре, поэтому я сказал:
— Что ж, мистер Тессельман, полагаю, мы все обсудили. Мне пора возвращаться к делам.
— Ах да. — Он на мгновение оторвался от аквариума и взглянул на меня из-под очков. — Вам следует повидать Бетти Бенсон. Она, пожалуй, могла бы рассказать вам о знакомых Мейвис.
Он вернулся к прерванной работе, начиная снова озабоченно орудовать сачком.
— Обязательно последую вашему совету, — пообещал я. — А вы уж не забудьте дать отбой, хорошо?
— Ладно, позвоню сегодня же. Ну что, попался, маленький проказник!
— Я сам найду выход, — сказал я.
— Держите меня в курсе, — ответил он, не отрывая взгляда от аквариума.
— Да, сэр, разумеется.
Я прошел по жутковатому коридору из фильма ужасов, спустился по лестнице из “Унесенных ветром”, миновал современную гостиную в стиле журнала “Лайф” и вышел на улицу, где был припаркован мой “мерседес”. Еще какое-то время я сидел в машине и размышлял над увиденным. Тес-сельман предстал передо мной сразу в трех различных ипостасях, подлинным же был лишь, пожалуй, образ проницательного и расчетливого человека. А вся эта возня с рыбками — не больше чем отдых от серьезных дел, что, в конце концов, и является целью любого хобби.
Только зачем было проливать крокодиловы слезы из-за Мейвис Сент-Пол? По той или иной причине он хотел убедить меня в том, что Мейвис Сент-Пол была как-то особенно дорога ему, что для него она была больше, чем просто любовница. Но почему? Ответ на этот вопрос мог бы оказаться весьма интересным.
Возвращаясь обратно в город, я затормозил на обочине у телефонной будки и позвонил Эду, чтобы рассказать ему хорошую новость о Тессельмане.
— Псы отозваны, — только и сказал я.
В ответ он поведал мне, что Билли-Билли на связь ни с кем не выходил и разыскать его тоже еще не удалось, и тогда я спросил, за что конкретно мне приниматься в первую очередь: искать Билли-Билли или же того, кто его заложил.
— За Билли-Билли не беспокойся, — сказал мне Эд. — Раз легавые его до сих пор не нашли, то, по-видимому, он удачно лег на дно. Разыщи мне ублюдка, который все это заварил, и тогда нам вообще не придется переживать из-за Билли-Билли.
Таким образом, следующим пунктом в моем плане должна была стать Бетти Бенсон, которая жила в Гринвич-Вил-лидж на Гроув-стрит, недалеко от Шеридан-сквер.
Движение на Гроув-стрит, как того и следовало ожидать, оказалось односторонним. Направленным не в ту сторону. Я попытался обогнуть квартал, что в Гринвич-Виллидж фактически невозможно, но спустя какое-то время окольными путями все же выехал на Гроув-стрит и припарковался между двумя “фольксвагенами” за полтора квартала от нужного мне адреса.
Бетти Бенсон жила в старом доме, который уже неоднократно перестраивался и полностью утратил свой первоначальный вид. Входная дверь оборудована домофоном. Я нажал на кнопку звонка рядом с табличкой “Бенсон”, а спустя минуту раздался треск переговорного устройства, и дверь распахнулась.
Бетти Бенсон квартировала на третьем этаже. Лифт отсутствовал, и к концу своего восхождения я тяжело отдувался и пыхтел как паровоз, вспоминая, что со вчерашнего дня мне удалось поспать урывками лишь несколько часов. Наконец я остановился, чтобы перевести дух, прийти в себя и оглядеться. Все двери, выходившие на лестничную площадку, были на замке, но в одной из них я заметил открытый глазок. Я подошел поближе и заглянул в него. Из-за двери на меня смотрел чей-то глаз.
— Мисс Бенсон? — спросил я.
Ее голос был приглушен разделявшей нас дверью:
— Что вам надо?
Обычное для Нью-Йорка приветствие. Чем меньше человек имеет за душой, тем тверже он убежден, что все кругом только и делают, что норовят подобраться к его жилищу, дабы отобрать у него последнее.
— Я друг Эрнста Тессельмана, — прокричал я.
Мягко говоря, это не совсем соответствовало действительности, но сейчас подходящий момент козырнуть его именем, поскольку ежели девица и в самом деле близкая подруга Мейвис Сент-Пол и ее соседка по комнате, то она должна была бы знать, кто такой Эрнст Тессельман.
Очевидно, это имя ей действительно было известно и не вызывало особого восторга, потому что в следующий момент она грубо бросила:
— Уходите.
— Мне необходимо поговорить с вами о Мейвис, — мягко возразил я.
— Я уже все рассказала полиции. Проваливайте.
— Я вас не задержу, — пообещал я.
— Я не желаю ни с кем разговаривать.
— Чего это вы так боитесь? — поинтересовался я.
— Это после всего-то, что случилось с Мейвис?
— Не говорите глупостей. Я друг Эрнста Тессельмана и хочу задать вам несколько вопросов.
— Все равно я вам не открою.
— Ничего, я подожду здесь, — сказал я. — Рано или поздно вам придется выйти.
— Я позвоню в полицию.
— Тогда попросите к телефону Граймса, — посоветовал я. — Мы с ним давние приятели.
Глазок закрылся, и было слышно, как она нервно расхаживает по комнате. Я стоял, гадая, станет ли она на самом деле вызывать полицию или нет, и уже был готов пожалеть о том, что вообще связался с нервной цыпочкой. Терпеть не могу психованных женщин.
Через пару минут глазок открылся снова, и все тот же зрачок уставился на меня.
— Почему вы не уходите? — спросила она.
— Мне нужно сказать вам несколько слов.
— Тогда говорите через дверь.
— Как вам угодно, — сказал я. — Я совсем непритязателен, как видите. — Я достал из внутреннего кармана пиджака ручку и блокнот. — Мне нужны имена людей, тех, с кем Мейвис была знакома. Ее друзей и недругов.
— Кто вы такой?
— Я уже сказал — друг Эрнста Тессельмана.
— А почему вы интересуетесь Мейвис?
— Я ищу того, кто убил ее.
— Того наркомана?
— Нет. Он на такое не способен.
— А кто же тогда?
— Пока не знаю.
— С чего же вы взяли, что не наркоман ее убил?
— Потому что я говорил с ним и он сказал, что он этого не делал. А наркоманы никогда не лгут, это общеизвестный факт.
— Вы разговаривали с ним?
— Именно так.
— Так кто же вы такой?
— Друг Эрнста Тессельмана.
— А почему вы ищете убийцу?
— Мистер Тессельман просил меня об этом. Еще одна неточность, но соврать было гораздо проще и быстрее, чем пускаться в длинные, хотя и правдивые объяснения.
— А ему-то какое дело до этого?
— Он любил Мейвис.
— Как бы не так, — возразила она. — Эрнст Тессельман не любил никого, кроме самого себя. И своих рыбок, — мстительно добавила она после короткой паузы.
— Почему вы так говорите?
— Хочу и говорю.
— Может быть, вы все-таки позволите мне войти? — Вежливость и терпение с психопатками. — Вы сварите кофе, а потом мы могли бы сесть, как это принято у цивилизованных людей, и поговорить о наркоманах, и о рыбках, и о Эрнсте Тессельмане, и о Мейвис Сент-Пол, и о многих других интересных вещах.
— Не смешите меня, — фыркнула девица.
— Очень надо вас смешить, — ответил я. — Я, наоборот, чрезвычайно серьезен. Я только что вскарабкался на два длинных пролета крутой лестницы, накануне ночью спать мне почти не пришлось, так что сейчас мне больше всего хочется присесть.
На минуту она задумалась, а затем спросила:
— Вы вооружены?
— Конечно же нет. За кого вы меня принимаете?
— Расстегните пиджак, — велела она.
Я распахнул пиджак, показывая, что у меня нет кобуры под мышкой. Затем повернулся спиной и поднял полы так, чтобы она могла убедиться, что в заднем кармане брюк у меня тоже ничего нет. Снова повернувшись лицом к двери, я предложил:
— Хотите, чтобы я закатал брюки? А то вдруг у меня там нож.
— Приходится принимать меры предосторожности, — пояснила она. — После того, что случилось с Мейвис...
— Ну да, разумеется. Береженого Бог бережет. Дверной глазок снова закрылся, загремела цепочка, и дверь приоткрылась. С минуту она разглядывала меня, крепко держась за дверную ручку, желая, очевидно, убедиться в том, не попытаюсь ли я сразу наброситься на нее, и лишь затем отступила назад:
— Что ж, заходите.
И я вошел. Как это и принято в Гринвич-Виллидж, стены в длинной и узкой гостиной были окрашены в серый цвет, что делало комнату больше похожей на театральную декорацию, чем на обитаемое жилище. Все здесь было стандартно и донельзя банально. Нелепая замысловатая коряга украшала черный кофейный столик, отдаленно напоминавший японский. В центре одной из длинных стен висела современная картина, похожая на разбитый витраж. Низенький книжный шкаф, сооруженный из двенадцати полок, поставленных на необожженные кирпичи.
