— Итак, вам все еще не удалось найти преступника?
— Не удалось, — вздохнул Игорь.
— И вас ругает начальство?
— Терпимо.
— Ну, тогда жить можно. А что вы хотели узнать от меня? Ведь я, кажется, исчерпал свои возможности.
— Меня, профессор, сейчас интересует не столько сейф, сколько смерть Кранца.
— Вот оно что! Мне рассказал Константин Иннокентьевич. Я его очень плохо знал. Видел всего один или два раза. Я полностью к вашим услугам.
— Непонятного для нас в смерти Кранца больше, чем понятного. А тут этот несчастный случай с Живых…
— Думаете, несчастный случай?
Мазину не хотелось говорить всего. Он пожал плечами:
— Его сбила машина.
Филин кивнул:
— Что ж, вы рассуждаете трезво. Вы полагаете, что Кранц и Живых виделись?
— Есть косвенные данные…
— Простите, я не хотел касаться вашей технологии. К сожалению, я не знал хорошо и Живых, хотя видел его чаще, чем Кранца. Он помогал нам обеспечивать раненых продовольствием и был связан непосредственно с Константином Иннокентьевичем. Потом попал в облаву и был арестован приблизительно за месяц до ликвидации госпиталя. В целом это малопривлекательная фигура. Знаете, во время войны на поверхности иногда оказываются люди не подлинно мужественные, а, я бы сказал, лихие. Они могут проявить отвагу, но это зависит от обстоятельств. Если повезет, остаются ходить в храбрецах. Однако, попав в серьезный оборот, могут сломиться, По-моему, Федор из таких. Как почти каждый русский, он ненавидел оккупантов и старался нанести им возможный ущерб, но настоящего идейного стержня в нем не было. Отсюда и его трагедия. Не попадись Федор в гестапо, он остался бы обыкновенным человеком, нормальным. Но там его надломили. В итоге — алкоголизм и все остальное. Кстати, к вашей теории о том, что Кранц виделся с Живых. Не мог ли Живых убить Кранца?
— Живых?
— Да! Психологически это весьма вероятно. Ведь Кранц работал на немцев! Возможно, что он лично сыграл в судьбе Живых роль роковую. Отсюда стремление отомстить виновнику всех бедствий. А опустившийся, затуманенный наркотиком человек может выбрать только самое примитивное решение — удар ножом. По-моему, чтобы ударить человека финкой в спину на стадионе, нужно иметь ту самую лихость без достаточного интеллекта, о которой я говорил. Ну, как вам показалась моя версия?
— Психологически она привлекательна.
— Однако вас не убедила?
— Мне кажется, что если бы Кранц был человеком, погубившим Живых, он не пришел бы к нему в дом.
— Да, вы правы.
Профессор улыбнулся, согнав с лица усталость:
— Я дилетант, и вы легко нарушили мои построения. Прошу прощения, я постоянно забываю о том, что спрашивать должны вы и делать заключения тоже. Мое же дело — заготовка глины для ваших кирпичей. Уж извините привычку старшего учить молодежь.
— Что вы, Валентин Викентьевич! Ваша гипотеза интересна. Вы несомненно правы, когда считаете, что человек вроде Живых способен на убийство такого рода. Вообще-то это самая непонятная фигура. Оказалось, что он имеет определенное отношение к истории с вашим сейфом.
— Ого! Не слишком ли?
— Живых был знаком с Зайцевым, бывал в институтском доме.
— В нашем доме? — переспросил профессор.
— Да, в подъезде, где живут Хохлова и Устинов, только, кажется, этажом выше.
Филин улыбнулся:
— Надеюсь, мой сейф не ограблен?
Он вышел из-за стола и неожиданно для Мазина достал из сейфа бутылку коньяку.
— Не откажетесь? Прекрасно тонизирует. Я понимаю, что в служебное время… Однако рабочий день кончился.
И вынул две рюмки чешского стекла.
Мазин хотел запротестовать, но Филин покачал головой:
— Это великолепный армянский коньяк, и когда-нибудь в старости вы пожалеете, что отказались от него. Так зачем же предаваться сожалениям?
Он наполнил рюмки:
— За ваш успех, Игорь Николаевич! Когда вы пришли сюда впервые, скажу откровенно, вы мне не очень показались. Но сейчас я вижу: вы можете разобраться. Раскопать этакие авгиевы конюшни! Желаю вам от души успеха!
Они выпили.
— Между нами, выше Устинова живет редактор стенгазеты Коломийцев. И могу сказать уверенно: подозревайте любого, даже меня, но не тратьте время на Коломийцева. Если бы этот человек нашел полмиллиона на улице, он отнес бы деньги в стол находок. Это честнейший и наивнейший чудак. Да его все знают. Ведущий общественник…
— На меня он тоже произвел впечатление безобидное, однако…
— Всякое случается? Деньги исчезли бесследно, а чудес не бывает? Я уже говорил: сидящие в комнате, на мой взгляд, вне подозрений, как жена Цезаря. Даже Зайцев, которого я, по совести говоря, недолюбливаю.
— Почему?
— Затрудняюсь ответить. С ним знакома моя жена. Они вместе учились в автошколе. Он очень неряшлив. А у меня патологическая брезгливость к неряхам. Впрочем, скорее, во мне говорит естественная ревность старого мужа к молодому человеку.
Зазвонил телефон.
— Профессор Филин слушает. Ты, Диночка? Здесь? Хочешь подняться? Как тебе сказать… — Он прикрыл трубку ладонью и пояснил Игорю: — Моя жена. Она уезжает сегодня…
Игорь привстал:
— Я понимаю.
— Сидите! Мы подвезем вас. Моя машина в гараже, внизу… Диночка, — сказал профессор в трубку, — я жду тебя… Ах, не одна? Кто? Борис? Очень приятно. Здесь как раз его коллега, Игорь Николаевич.
Мазин удивился:
— Сосновский?
— Да, они встретились с Дианой Тимофеевной.
Они действительно встретились, причем в такой момент, когда Борису этого хотелось меньше всего.
— Что вы поглаживаете мою машину, как любимую девушку? — услышал он и вздрогнул, хотя никакой подозрительности в голосе Дианы не было. Говорила она весело и громко, покачивая сумкой с покупками.
— Диана Тимофеевна? Здравствуйте! Отличная машина и в превосходной форме. Завидую, потому что в душе автомобилист. «И вместо сердца — пламенный мотор», как сказал поэт, — замельтешил Сосновский, стараясь оправиться от смущения.
— Да что вы здесь делаете?
Вопрос был не из легких. Хорошо хоть парень, возившийся со скатом, отошел от дверей. Боб вспомнил, что Мазин собирался сегодня в институт.
— Жду приятеля.
— Или приятельницу? — засмеялась Диана. — Смотрите, донесу на вас Юленьке.
— Ну что вы! Моя репутация известна… — Игривый тон всегда выручал Сосновского. — Где-то здесь должен быть Игорь Мазин. Мы вместе работаем и меня послали…
Бросив пакеты на сиденье машины, Диана прошла в вестибюль и позвонила Филину. Борис, соображая помаленьку, стоял рядом.
— Боря, вам повезло. Ваш друг сидит у Валентина Викентьевича. Поехали!
Она направилась к лифту, а Сосновскому ничего не оставалось, как следовать за ней.
Тем временем Игорь испытывал смущение другого рода. Ему хотелось собственными глазами взглянуть на жену профессора, но початая бутылка стояла на столе, и Филин не собирался ее убирать. «Не нужно было пить», — ругал себя Мазин, представляя, как Боб красочно опишет его «падение».
Невдалеке прошумел лифт, хлопнула дверь и прозвучали шаги. Энергичные — Дианы, несколько неуверенные — Сосновского, и Мазин увидел ту самую женщину, что сидела в машине, ожидая Зайцева.
Боб старался вести себя непосредственно:
— Добрый вечер, профессор.
— Здравствуйте, Боря. Рюмочку коньяку? Мы тут побаловались немножко с вашим другом.
— Ваш знаменитый «Ереван»? С удовольствием, Валентин Викентьевич, но в данный момент я на работе, — твердо сказал Борис и подмигнул Мазину.
Тот покраснел.
Диана запротестовала:
— Нет-нет, уважаемые мужчины, мы все выпьем понемножку! И не пытайтесь возражать! Тем более, что вас, Боб, я застала на месте преступления. Смотрю: подозрительная личность присматривается к нашей «Волге».
— Вы встретились в гараже?
Сосновский понял, что без объяснений не обойтись. Но он уже успел подготовиться. Нужно было сказать правду, но сказать ее в такой шутливой, неправдоподобной форме, небрежным тоном, чтобы правде не поверили.
— Что поделаешь, мы ищем одну синюю «Волгу».
— При чем тут моя машина? — поинтересовался Филин.
— Она тоже синяя.
— У вас юмор американского типа, — улыбнулся профессор. — Помню, в журнале «Америка» была такая веселая картинка. На веранде в кресле-качалке сидит муж и говорит жене: «Ну что ты там бормочешь, я не могу понять ни слова!» А жену уже заглотал удав.
— Меня не так просто проглотить, — возразила Диана.
— Вы и не подозреваете, какие у меня были веские улики… поддержал тон Боб.
— Даже улики? — переспросил Филин.
— Представляю ваши улики! — Диана достала из сумочки сигарету и поднесла ко рту, накрашенному лиловой помадой. — В основном это окурки. В каждом детективе куча окурков, просто негигиенично.
