С некоторых пор, с молчаливого согласия Силыча, Костя, вместо того, чтобы коротать свободное время в шумном бараке, оставался в кузнице до отбоя. Обычно он сидел на колченогом табурете возле закопченного оконца и читал-перечитывал потрепанные книги, которые брал в библиотеке зоны.
Так шли годы…
Муха назойливо жужжала над головой, мешая сосредоточиться. Профессор в раздражении махнул рукой, отгоняя непрошеную гостью, и нечаянно зацепил очки, сдвинутые на кончик носа. Очки ударились о стену и упали на пол. Хрупкие стеклышки разлетелись сверкающими брызгами, тонкая металлическая оправа запрыгала по полу, задребезжала.
Вздрогнув от неожиданности, Профессор какое-то время сидел неподвижно, уставившись в пространство перед собой и быстро мигая покрасневшими веками, затем вскочил и в приступе бессильной ярости затопал ногами, превращая стеклянные осколки в пыль. Пнув напоследок изуродованную оправу, он сплюнул и мелкими шаркающими шажками направился к огромному старинному буфету с резными купидонами на дверцах.
Там он достал начатую бутылку французского коньяка, рюмку, налил ее до краев и выпил. Поморщившись с таким видом, будто проглотил полынную настойку, он поставил бутылку на прежнее место, и истово перекрестился на мрачные лики святых в углу, перед которыми мерцал огонек серебряной с чернью лампадки.
В последние годы Профессор стал набожным, не пропускал ни одной воскресной или праздничной службы в маленькой церквушке, что около рынка. Она оказалась единственной на весь город, которую так и не смогли разрушить большевики – уж больно прочными были ее стены, сложенные безвестными мастерами два столетия назад.
Михей, братец, посмеивался: «Что, сучий потрох, «крышу» надежную на том свете столбишь? В рай метишь? Поздно спохватился, там ворота покрепче будут, чем в зоне, никакие отмычки не помогут…»
Скрипнул зубами от злости, вспомнив слюнявую ухмылку Михея. Собственными руками удушил бы единоутробного! Тупая скотина, мнит себя хитроумным дельцом, а того не понимает, что своей жадностью веревочку вьет и для себя и для него. Устроят менты напоследок перед дальней дорогой «чистилище», еще как устроят. Как пить дать. Ублюдок, гад подколодный!
Кольнула неожиданная мыслишка: а может, того, попросить Крапленого, пусть поможет Михею побыстрее свернуть свои дела земные и – в выси заоблачные? И тут же спохватился – грех! Ах, какой грех на душу, прости Господи. Все-таки родная кровь…
Профессор перекрестился. И довольно растянул губы в ехидной улыбке: а все-таки он заставил Михея ходить в церковь. Пусть для показухи, но гляди когда и пригодится. Ментам туману в глаза подпустить никогда не помешает. Нырнул в мягкие объятия кожаного кресла, задумался.
Тугой коньячный комок в желудке постепенно начал рассасываться, заставляя сердце гонять быстрее по жилам стылую старческую кровь. Мысли, подстегнутые спиртным, полетели быстрее, но без излишней суеты.
Крапленый… С-сукин сын!
Сколько раз закаивался с ним дела иметь, ан нет, опять судьба на скользкой дорожке свела. И опять могилой попахивает по вине Крапленого. Два раза стоял на краю ямины вместе с ним, два раза сумел отвертеться, знать, удача над головой тогда крылья расправила. Да и умишком пришлось пораскинуть.
А теперь, похоже, каюк…
Крапленому что – рванет подальше, благо, есть с чем и есть куда. А он? Лета уже не те, чтобы икру метать. Ноги не то, что бегать, ходить отказываются. Эх, сбросить бы десяток-другой лет!
Почему-то вспомнились семидесятые…
Учил он тогда уму-разуму Крапленого, смышленый был, стервец, на лету фартовую науку хватал. Все воровские «университеты» прошел за короткий срок, даже от армии сумел отмазаться. И в зоне не пропал. Лизал пятки лагерному начальству, возле бугра отирался, а вышел на свободу – морда откормленная, семь на восемь, восемь на семь, весь в наколках. Авторитет…
Науку Профессора крепко усвоил, да и в зоне верхов нахватался, как блудливая сука блох. Выучил на свою голову…
Теперь козырем выступает, в паханы метит. Радуется, недоумок хренов. Как же, сам Профессор теперь в сявках оказался, перед ним на цырлах ходит. Загордился…
Не рано ли, Крапленый?
Оно, конечно, старость в окно стучится, силенки уже не те, да только не зря он свою кличку столько лет носит. Еще никому и никогда не удавалось Профессора вокруг пальца обвести. А пожизненное, светившее Крапленому, – это серьезно. Очень серьезно. Крапленому терять нечего, а вот ему «червонец» совсем не улыбается.
Десять лет в колонии – ого какой срок. А в зоне пенсию по старости не дают, диетический стол не накрывают, а жевать вставными зубами вместо сдобных булочек черствую черняшку тяжеловато. Хитер Крапленый, ох, хитер…
Связал подельников кровушкой, чтобы случаем в кусты не нырнули (дело знакомое, могут с потрохами заложить, не успеешь стопарь закусить), и вертит ими как хочет. Назад им дороги нет. Да только Профессора на мякине не проведешь и «мокруху» на него не повесишь. Ведь яснее ясного, что задумал Крапленый: подставит под удар дружков, а сам – поминай как звали…
И теперь главное – не упустить момент, когда нужно будет вовремя выйти из игры, опередить Крапленого.
Если бы не Михей… Дубина!
Звонок у входной двери затрезвонил, как показалось Профессору, над самым ухом. С неожиданной для его возраста прытью он вскочил на ноги и метнулся к окну. Подслеповато щурясь, выглянул сквозь щелку между портьерами и облегченно вздохнул – Михей.
– Ну ты закупорился! – наморщил нос Михей. – Духотища… Открой форточку, проветри комнату.
– Сейчас проветрю… мозги твои куриные. Садись! – зло бросил Профессор.
Михей в недоумении вытаращил свои мутные блекло-серые глаза и грузно плюхнулся на диван с высокой деревянной спинкой. Под его весом жалобно скрипнули пружины, и в воздух поднялось пыльное облачко.
В отличие от старшего брата, худосочного и поджарого, Михей к старости располнел и стал похожим на коротконогого выбракованного хряка. Его широкое, с тройным подбородком, лицо казалось постороннему наблюдателю тупым и самодовольным, и только в случае опасности оно мгновенно преображалось, твердело, а дебильные глаза вдруг темнели, наливались злобой и хитростью. Эту маску, ставшую его второй натурой, Михей носил уже не одно десятилетие. И только Профессор знал, что «недалекому и простоватому» братцу палец в рот не клади – отхватит вместе с рукой.
Брезгливо посмотрев на засаленный, в перхоти, воротник пиджака Михея, Профессор спросил:
– Выпьешь?
– Вот это другой разговор, – оживился Михей, потирая короткопалые, в старческих веснушках руки.
– Плесни, сколько не жалко.
«Для тебя, придурка, жалко, да куда денешься…» – подумал Профессор, направляясь к буфету.
Он знал, что братец только тогда начинает соображать, когда вольет в брюхо стакан чего покрепче.
Профессор отворил дверку буфета, поколебался чуток в раздумье, затем достал бутылку водки. Французский коньяк он незаметно задвинул поглубже, краем глаза заметив, как вытянул шею Михей, пытаясь рассмотреть из-за плеча брата содержимое импровизированного бара.
– Ха, – выдохнул Михей, выцедив врастяжку полный стакан водки. – Вот спасибочки, брательник, выручил. Башка со вчерашнего вечера как чугунок.
– Закусывать будешь?
– Гы-гы, – заржал Михей. – После первой не закусываю, ты же знаешь…
И он, как бы невзначай, пододвинул пустой стакан поближе к Профессору.
– Баста, – отрезал Профессор и спрятал бутылку. – Поговорить нужно. Серьезно поговорить.
– Валяй, – согласился со вздохом сожаления Михей.
– С Крапленым нужно завязывать.
– Чур тебя! – замахал руками в испуге Михей. – Ты что, белены объелся? Да он меня из-под земли выроет и обратно зароет, если я только намекну ему об этом. У меня его загонялка[26] имеется на приличный куш и рыжевье. Пока от него не отмажусь, о чем речь?
– Поц ты коцаный![27] Тебе сейчас нужно когти рвать отсюда, а не думать, как долги отдать. Торганешь фуфлом – и поминай, как звали раба божьего Михея. Заметут легавые, не успеешь «Отче наш» прочитать.
Усек?
– Крапленый что, сгорел?! – всполошился Михей.
– Пока нет. Но его амбец не за горами. Вот и вари своей башкой, что и почем.
– Ах, мать твою… – заматерился Михей, побледнев до синюшного цвета.
Он знал, что братец обманывать не будет, значит, положение действительно серьезное. Нюх у Профессора на такие ситуации отменный, проверено не раз.
– И как теперь? – спросил он уже спокойным тоном.
«Достал… – с удовлетворением прикрыл глазки Профессор. – Значит, есть шанс насыпать соли на хвост Крапленому. Чтобы знал свое место, смердяк, и не гоношился сверх положенного».
