– Товарищ... Произошло чудовищное...
– Да ладно! – разрешил капитан. – Говорите по-своему, я вас пойму.
– ...недог’азумение! Я составляю телепег’едачи...
Совершенно неожиданно для Сидельникова майор Лаврушин, у которого, по всей видимости, работы хватало и без Шустина, вдруг перехватил свою авторучку, как нож для метания, и запустил ею в журналиста.
– Молчи, мерзавец!.. Сидельников, час назад этот Степашка с какой-то Хрюшей замолотили разбой на Знаменке!
Капитан, потеряв дар речи, наклонился и посмотрел в совершенно невинные глаза-тарелки Шустина.
– Актера Театра теней Забалуева опустили на нажитое на гастролях имущество, – объяснил между тем майор. – Пока наш составитель телепередач сидел в машине с включенным движком, то бишь – на стреме, его подельник зашел в квартиру, оглушил хозяина, забрал золото, доллары, золотые медали и DVD-проигрыватель. Общий ущерб – сорок пять тысяч рублей. Соседушка трагика услышала шум, позвонила в милицию, и те приехали как раз в тот момент, когда Хрюша садился в машину к Степаше. Погоня была, говорят, фантастическая. Пока «гаишники» все колеса из автоматов этому репортеру не поубивали, он не остановился. Держался, говорят, до конца. Молодец. А подельник свалил. Такие дела.
– Вы сумасшедший, Шустин? – спросил Сидельников, отрывая журналиста от пола и прикидывая на глаз его рост и возможность совершать преступления, связанные с применением насилия.
– Я же вам объясняю, – прошептал тот, не выпуская, однако, из рук шапки, – произошла чудовищная ошибка. Можно я вам – лично вам – все с самого начала и поведаю?
Прихватив Шустина вместе с сумкой, Сидельников поднялся на свой этаж и пропустил спутника в кабинет первым.
Там, усевшись за стол оперативника с обратной стороны, Степан Максимович и поведал сыщику о сегодняшних злоключениях. Рассказывал долго, стараясь не упустить ни единой детали, и все это время никак не мог найти на лице милиционера ни капли эмоций. Тот сидел молча, изредка затягивался сигаретой, вяло моргал и следил за закипанием в чайнике воды. Когда она вскипела, Шустин, предполагавший, что после стольких мучений он имеет право выпить чаю, испытал новое разочарование. Чаю ему никто не предложил, и остаток повествования он вынужден был излагать, наблюдая, как милиционер смакует каждый глоток крепкого душистого напитка.
– Это все? – спросил Сидельников, вставляя в похищенный со Знаменки видеомагнитофон находившийся в нем на момент преступления диск. Когда он зашел в приемник, он выключил звук и включил воспроизведение.
– Истинный бог – все!
Капитан просмотрел метра два пленки, послушал шпионскую речь Шустина и его разговор с неизвестным Мишей из динамика диктофона, после чего все собрал и уложил в сумку. Сумку опечатал, бросил в угол. Фотоснимки уложил в конверт и поместил в пакет. С пакетом он должен был, судя по всему, куда-то направиться, потому как сверху уложил свою папку.
– Вы самый большой идиот, которого я видел за одиннадцать лет службы в уголовном розыске, – заверил он Шустина. – А вот ваш Миша тип, прямо скажем, необыкновенный. Как от таксистов уходят проходными дворами, пообещав вынести деньги из квартиры, – видел. Встречал тех, кто на таксистах ворованное добро возил. Но чтобы вот так, за деньги водителя, поездить по друзьям, попить с ними водки, а после, напившись и потеряв голову, обнести по наводке хату – такое я вижу впервые. Это вам-то седьмой канал поручил провести независимое расследование?
– Мне, – прошептал убитый унижением Шустин.
– Врете. Ничего он вам не поручал. Дежурный разговаривал с руководителем канала. И генеральный директор заявил прямо и безапелляционно, что своему бывшему сотруднику Шустину он не поручил бы не только проводить независимое расследование, но и оглашать прогноз погоды.
– Бывшему? – глухо вскричал пораженный экс-журналист.
– Именно. А потому мне очень хочется знать, что ты успел нарасследовать. Разбой у тебя уже есть, так что...
Шустин едва не сошел с ума. Все планы его рушились в одночасье.
– Быть может, мой человек Миша так путал следы? – вдруг предположил он. – Если чисто гипотетически подумать, что он хотел этими своими действиями что-то сказать, а? Давайте вместе изучим диск! – воскликнул он, пытаясь убедить Сидельникова. – Давайте исследуем диск!..
– Я уже исследовал. Там Джерри бьет Тома метлой по голове и натравливает на него огромного бульдога. Если вы способны это как-то связать с информацией по делу Разбоева, то можете высказаться.
– Мультики?.. – опешил Шустин.
– Они, – недовольно поморщился Сидельников. – Вот вам лист бумаги, вот ручка. Я даю вам ровно двадцать минут, по истечении которых определится ваша дальнейшая судьба. Но, признаюсь честно, очень хочется видеть вас в камере.
Шустин схватил, смяв, лист, подтянул к себе и вооружился предложенной авторучкой.
– Да! – спохватился капитан. – Меня интересует исключительно Разбоев и ваше, гм... расследование. О том, как вы брали на гоп-стоп заслуженного артиста России Забалуева, можете не упоминать.
Добровольные показания Шустина С.М., втянутого в криминальное недоразумение.
Хочу чистосердечно признаться в том, что с 8 января по 22 декабря 2004 г. я занимался независимым расследованием по факту водворения под стражу Разбоева Б.А., обвиняемого в убийстве шести девушек в городе Москве. Натолкнула меня на это пресс-конференция, организованная Генеральной прокуратурой РФ с участием пресс-секретаря упомянутой организации и заместителя Генерального прокурора Ельца. Последний, отвечая на вопрос: «Уверены ли вы в том, что эти бесчеловечные преступления совершил один человек?» – ответил так: «От моего личного мнения ничего не зависит. Расследованием данных преступлений занимается следователь по особо важным делам, и ему виднее. От имени Генеральной прокуратуры могу заявить следующее: виновные будут обязательно найдены и предстанут перед судом».
И в этот момент я сказал себе: Степан, а почему вдруг заместитель прокурора ссылается на следователя? Когда в Москве или на Кавказе гремит взрыв и гибнут люди, заместители Генерального прокурора всякий раз уверенно говорят о том, что задержанный, если таковой имеется, однозначно виновен. И тогда я решил, что пройду по всем местам гибели девушек и посмотрю на события глазами убийцы и потерпевших.
Я расспрашивал людей, живущих неподалеку, делал снимки новых жертв (о чем добровольно дал показания в дежурной части МУРа), и к моменту задержания Разбоева в моем распоряжении имелись следующие данные.
(Примечания:
а) я не знаю, имеются ли они в распоряжении следователя Генеральной прокуратуры. При производстве расследований мы с ним, по-видимому, шли разными путями;
б) при сборе этой информации закон мною не нарушался;
в) готов предоставить всю собранную информацию следствию.
В ночи с 15 на 16 июля, с 20 на 21 сентября, с 7 на 8 октября 2003 г. и с 8 на 9 января, с 22 на 23 февраля 2004 г., т. е. в ночи убийства, никто из знакомых Разбоева его не видел, однако в ночь с 29 на 30 января 2004 г. Разбоев находился в компании бездомных бродяг на пустыре за Измайловским проспектом. Это утверждает Гейс Захар Эммануилович (кличка «ЗэЭм»), знакомый Разбоева.
В конце марта 2004 г. я разыскал Гейса (случайно) на пустыре, пытаясь выявить круг знакомых Разбоева. Ему я представился частным детективом, которого наняла на работу сестра Разбоева. Он долго слушал меня, молчал, все больше пил и наконец сказал:
– Ей бы, сучке, раньше о брате своем подумать. Квартиру не дала нам продать, а такая сделка намечалась удачная, хоть бы и рисковая.
Я расспросил его о сделке, и он рассказал, что сестра имеет в равных с Разбоевым долях квартиру. За полгода до задержания Разбоева Гейс предложил Разбоеву квартиру продать, на вырученные деньги купить алтайского меду и мед продать, как он выразился, «с наваром». Сестра в продаже квартиры под такие гарантии, равно как и в ее разделе, разумеется, отказала, а судиться у Разбоева не было ни средств, ни времени.
В конце разговора Гейс неожиданно выругался, назвал меня «ментовским стукачком», потом вдруг успокоился и попросил денег на водку. Во время распития второй бутылки Гейс бросил в костер окурок и выдавил:
– А ведь это Борька девок-то порезал.
Для меня это, признаться, было неожиданным, и я попросил его высказать свою мысль более вразумительно...
– Хватит, – прервал работу Шустина Сидельников, только что положивший трубку на рычаг. – Сейчас я отведу тебя в один кабинет, где мешать никто не будет. Там и допишешь.
«Кабинетом» оказалась ярко освещаемая двухсотваттной лампой камера-одиночка в дежурном помещении, и Шустин, когда за его спиной с грохотом захлопнулась дверь, разместился на корточках перед узкими нарами поудобнее, чтобы продолжить работу. Стержень – он проверил – был только начат, бумаги было предостаточно. Сидельников велел майору вернуть сигареты и зажигалку, и это было для журналиста добрым знаком. Склонившись над отполированной тысячами криминальных задов доской, Шустин сосредоточился, вспомнил последнюю мысль и стал быстрым почерком заполнять следующий лист бумаги.
