— Кто из вас отвечал за учет преступлений?
— За соблюдение инструкции о регистрации преступлений отвечал мой заместитель, — пояснил Тура и подумал: «Этот не будет заниматься узко — только раскрытием убийств в „Чиройли“! Он двинется широким бреднем. Речь пойдет о ревизии моей и Пака оперативной работы…»
— У вас неразбериха с учетом преступлений.
— Наверное. Не больше, чем везде.
— Разговор пока идет о Мубеке. Часть нераскрытых преступлений не регистрируется. Искусственно завышается процент раскрываемости… — истово врезал Нарижняк.
Халматов не выдержал:
— Вы, безусловно, слышите об этом впервые. Прокуратура ведь не отчитывается другими цифрами?
Ртутные глазки. Нарижняка превратились в мерцающие капли.
— Не советую вам говорить со мной в таком тоне, — медленно сказал он.
Тура пожал плечами:
— Нам — профессионалам — говорить всерьез о проценте раскрываемости стыдно. Каждый знает, что это липа, но предпочитает помалкивать. Не считаете же вы, что я или Пак лично заинтересованы в проценте?
— А почему нет? — Голос Нарижняка сломался. — Именно работникам уголовного розыска идут премии за раскрываемость!
Спор об этом можно было вести бесконечно. Нарижняк быстро понял, что Тура тут его переиграет:
— Мы проверим все досконально. Поднимем приказы, это я обещаю. А пока, поскольку вы так говорите…
Тура посмотрел на его руки. Загар с предплечья переходил вверх под короткие рукава.
«Приезжий, — подумал Халматов. — Из Москвы или Киева. Не наш, а только включен в следственную группу…» Местные не добивались загара, ничего не делали, чтобы почернеть.
— Можете вы конкретно назвать руководителя, который дал указание повысить процент раскрываемости преступлений за счет укрытия некоторых из них от учета?
— Нечестная игра, — развел руки Тура.
— В чем вы ее видите?
— Вы же знаете — никто прямо не скажет. Никто открыто не прикажет: «Приписывайте хлопок, молоко, масло!» Наоборот, я сто раз слышал на всех совещаниях: «Товарищи! Пусть встанет тот, кого наказали за то, что он не смог раскрыть преступление! Никого нет? А за укрытие преступлений от учета мы наказывали и будем наказывать впредь. Вплоть до направления материалов в прокуратуру! Так почему же вы не жалеете себя? Почему вы укрываете преступления?»
— Вот видите?
— Что «видите»? Спектакль! С того, кто не обеспечит высокий процент раскрываемости, шкуру сорвут! Найдут любые предлоги. И благостные слова никого не могут обмануть. Все правильно поймут, за что наказали. А вы это сами знаете!
— Мы отвлеклись… — Нарижняк уже пожалел, что затронул скользкую тему. — Я имел в виду вопросы в контексте совершенного преступления… Меня интересует, мог ли ваш заместитель отбыть во время работы, не поставив никого об этом в известность?
Халматов цокнул языком:
— Нет. Даже после службы каждый из нас обязан сообщать, где он предполагает находиться.
— Даже так?!
— На случай вызова. У нас здесь довольно сложная оперативная обстановка. И Пак должен был обязательно поставить кого-то в известность о том, что он отбывает.
— Я так и думал! — Голос следователя был ломкий, казалось, Нарижняку все время хотелось откашляться. — А потому, уезжая достаточно далеко — в «Чиройли», Пак должен был, наверное, не просто поставить кого-то в известность, но и получить согласие? Не так ли?
— Да.
— А согласие начальника — уже равносильно приказу! Следовательно, Пак должен был получить приказ ехать в «Чиройли». Правильно?
Тура подумал, кивнул.
— Итак, приказ! Чей?
— Меня не было в Мубеке. Еще ночью я уехал в Урчашму.
— И до обеда не поинтересовались, что происходит без вас в отделе? — Следователь улыбнулся вежливой пустой улыбкой человека, привыкшего не верить на слово. — Вряд ли…
— Около полудня я разговаривал с дежурным…
— Допустим. А с замом?
— С Паком поговорить не удалось.
Зазвонил телефон. Нарижняк снял трубку:
— Извините…
Следователь отвечал по телефону, не спеша и внимательно глядя на Туру, будто сличая свои впечатления с телефонным сообщением:
— Да, да… Халматов сейчас у меня… Да как сказать… Не знаю…
Положив трубку, он объявил…
— Хочу предупредить вас, что я выделил в отдельное производство материал о том, как вы заставили начальника Мубекирмонтажа снять с агрегата новый двигатель и поставили на вашу оперативную машину. Это звонил следователь, который занимается данным эпизодом. Милиционер-водитель сказал ему, что действовал в ваших интересах. То есть опять согласие, ставшее для подчиненного приказанием.
— Я не имею к этому никакого отношения, — сказал Тура.
— Трудно поверить. Но проверять будем. Вернемся к «Чиройли» — Пак убит в кафе, где никто его не знал. Если бы ваш заместитель хотел развлечься, то скорее всего выбрал место, где он обычно бывал…
— Что вы хотите сказать? — набычился Тура.
— То, что его послали в «Чиройли» с какой-то целью…
«Та же версия, что и у Эргашева, — будто я послал Пака в кафе…» — подумал Тура.
Нарижняк заканчивал допрос, когда из глубины здания послышались скорбные звуки оркестра. В актовом зале начиналась панихида по Корейцу.
— Читайте, подписывайте, — Нарижняк подвинул исписанные страницы. — У вас есть что-нибудь ко мне в связи с делом? Просьба, ходатайство?
— Да, — на мгновение Халматову удалось поймать ускользающий быстрый взгляд следователя, но тут же он его потерял. — Я хочу быть полезным в раскрытии убийства в «Чиройли». Лучше меня никто не знает преступников в Мубеке — их личности, повадки, «окраску», взаимоотношения враждующих групп. Я мог бы вам помочь.
Нарижняк беззвучно рассмеялся:
— Вот этого я как раз и прошу вас не делать. Не советую вмешиваться, — теперь тон его был официален. — Не надо влиять на ход следствия… И никуда не уезжайте. На этом я делаю перерыв до девяти часов завтрашнего дня.
Тура не пошел на панихиду — не хотел, не мог слушать, что там будут сейчас говорить. Тура не сомневался — деловитый Назраткулов не даст пропасть приветственному адресу, он с печальным лицом зачитает его как прощальное слово Большому Корейцу. Туре не нужно было церемониальное прощание с Паком — он с ним попрощался. А тризну еще, даст Бог, справит.
Все шли вниз, в актовый зал, а Тура поднялся на четвертый этаж.
В уголовном розыске Тура обнаружил только Какаджана Непесова. Тура так и не видел его после того, как заходил к Равшану Гапурову и застал там стоящего навытяжку Непесова.
— Ты мне и нужен!
— Слушаю, Тура Халматович…
— Сначала скажи, как вы все? Как Энвер?
Друг Какаджана, еще один воспитанник Туры, тоже был не из местных, на обоих меньше оказывали давление традиции, дружеские и родственные узы. Оба были выпускниками Омской школы милиции и, как большинство получивших высшее образование вдалеке от дома, о многом судили свободнее и шире.
— Все в порядке, устоз. Энвер на задании, все крутятся. Мне скоро на дежурство заступать. Жаль, у Алишера не побываю…
— Рапорта? — Халматов кивнул на бумаги.
— Приходится…
— Я думаю, тебя, Какаджан, с твоей памятью Гапуров использует как ЭВМ. Ты все помнишь, знаешь…
Непесов улыбнулся:
— Что-то я этого не заметил, устоз.
— Удалось установить, где Сабирджон Артыков провел последние часы перед смертью?
— Нет. Этот день — сплошное белое пятно.
— Свидетели по «Чиройли» вспомнили что-нибудь? Подруга иранца?
— С ней больше пока не разговаривали. Если следователь только… Нашли свидетеля, который подвозил Сабирджона к «Чиройли».
— Интересно…
— Артыков подсел за магистральным каналом. Видно, тот, кто его первый подвозил, свернул на Янгиер. Мы дали задания по всему региону, но пока — тишь.
— Как себя вел Артыков в машине? Что водитель?
— С Чардары. Завмаг. Ничего особого не заметил. Кроме коньяка. Попросил продать — Сабирджон отказался. Сказал, что не может. У «Чиройли» попросил остановиться. Все.
— Сабирджон сказал, куда едет?
— Нет. «Здесь, — говорит, — недалеко».
— Он ехал в «Чиройли», — Тура задумался, не сразу заметил, что Какаджан спешит. Понял только, когда Непесов спросил:
— Как вы поживаете, Тура Халматович?
— Ничего, спасибо. Меня смущает еще одно. Я говорил в КПЗ Урчашмы с Умматом…
— Кража у Анарбая Маджидова из райпотребсоюза…
— Да. Мне помнится, шприцы, «дурь» — не по его части…
— Абсолютно. Но на всякий случай лучше убедиться, — Какаджан подошел к шкафу с выдвижными ящиками — картотеке МУРа, как их называли, Мубекского уголовного розыска. — Минуту… Уммат… — Непесов быстро отыскал карточку. — Судимости… Связи… Ничего такого — с душком. Квартирный вор. Это все.
Халматов договорился встретиться с Силовым на проспекте, напротив чайханы Сувона. Окно закута, где унылый юнец, ученик чайханщика, мыл в тазу пиалушки и кормил мух, было незавешено. Через дорогу было видно, что ковер висел на стене, на своем месте.
