— Эй, ты, подозреваемый, тебя зачем вызывал следователь? — услышал Тура, оглянулся и увидел, что Силач бесшумно — на выключенном двигателе — подъехал к нему.
— Я дал подписку о неразглашении, — усмехнулся Тура, усаживаясь в его тачку.
Они проехали по Великой Транспортной развязке, заканчивающейся у гостиницы «Мубек», свернули с шоссе.
Улица выглядела пустой, пыльной. К вечеру, когда жара спадала, городу возвращался обычный чуть белесый серый цвет выжженной земли, отступавшей Голодной степи.
— Дома бесполезно красить, — сказал Тура. — У них, как у людей, у каждого свой — данный ему от рождения цвет…
— Наверное, возможно, — рассеянно заметил Силач. — Когда свадьба у Алишера?
— В эту субботу.
— В ресторане?
— В кишлаке. Хочешь — поедем вместе, — предложил Тура.
— Хочу, — сразу согласился Силач. — Я большой любитель погулять на халяву. Интересно, закупили ли родственники Алишера марочный коньяк.
— А ты простой, не марочный, не пьешь теперь?
— Ни за что! Язва не позволяет. Бушует и спрашивает — откуда все-таки бутылка у Сабирджона Артыкова?
— Я думал, ты забыл о ней давно, — удивился Тура, упомянувший один раз вскользь в разговоре, что найти место, где Артыков купил коньяк, так и не удалось.
— Я о таких вещах не забываю, — засмеялся Силач. — Дело в том, что у нас с тобой не профессия — это диагноз. А чего все-таки хотел от тебя следователь?
— Мне кажется, он полагает… — развел руками Тура. — Нет, не утверждает! Он не уверен. И вообще, тысяча разных версий! Не исключает, что я могу быть причастным к убийству Корейца.
— Потрясающая версия!
— Заодно он считает, что уголовное дело по обвинению меня и милиционера-водителя в том, что мы принудили Мубекирмонтаж отдать нам новый двигатель, должно расследоваться отдельно.
— Тоже дельная мысль. Что полагаешь?
— Идиотизм, порожденный паникой, безрукостью и желанием быстрее отчитаться, что виновные наказаны…
— Ну нет!
Силач резко и точно затормозил. Крыша Автомотрисы оказалась в тени старого раскидистого тутовника.
— Нет и еще раз нет! Разве ты не видишь, что происходит?
— А что происходит, Силач? — Как можно спокойнее спросил Тура — ему было мало своего профессионального опыта, он знал, что ни один врач себя не лечит, просто было необходимо услышать от Силача подтверждение своей оценки ситуации. Или опровержения. Или совета.
— По-моему, ты недооцениваешь хищное быстромыслие этих злобных скотов, — покачал головой Силач.
— А в чем оно проявляется?
— Да вообще-то в пустяках. Сначала вас с Паком подставили. Затем в вас стреляли. Потом выгнали. Сейчас ты и оглянуться не успеешь, как тебя посадят!
— Побереги себя, Силач. Тебя предупредил главный хирург?! С этим не шутят!
— Я тебе не до конца передал его мысль. Он сказал, что есть два способа лечения двенадцатиперстной. Не вспоминать, как тебе плюнули в лицо, и успокоиться. Или попробовать голову им оторвать…
— А ты не боишься, что, как только ты шевельнешься, тебе самому оторвут голову? — серьезно спросил Тура.
— Боюсь, конечно. Ничего не боятся только психически ненормальные. Но я решил. Теперь решай ты. Я в твоем распоряжении. Не может быть, что два таких хромых батыра не уконтропупили Назраткулова вместе с Равшаном!
— А почему с Чингизидом?
— Кто был начальником горотдела, когда меня уничтожали? Равшан Гапуров. Кто сейчас стал начальником областного уголовного розыска? Чингизид! Тебя отправили на пенсию, потому что решили твое место отдать ему. Пак убит, ты на пенсии — чем-то вы сильно насолили… Это всех устраивает.
— Что ты предлагаешь?
— Дать им бой по всем правилам! Нам надеяться не на кого. Придется защищать себя самим. Как у тебя с Равшаном?
— Меня вышибли с такой скоростью, что я не успел с ним поговорить. А разговор есть. Как раз сегодня я говорил об этом с Какаджаном.
— А что там?
— Квартирная кража в Урчашме. На месте преступления вор оставил шприц со следами наркотика. Кровавый кусок бинта. В краже признался Уммат, несколько раз судимый. Он возместил ущерб. Четыре тысячи.
— При чем здесь Гапуров?
— Сдается мне, Уммат кражи не совершал. Все дело в этом шприце. Ни Уммат, ни потерпевший Маджидов — не из тех, кто сидит на игле, я снова проверил по картотеке.
— Зачем же ему возмещать ущерб?! А главное, откуда взял деньги?!
— В этом все дело. Деньги, возвращенные Умматом, вручал сам Равшан.
— Любопытно, — протянул Силач. — Когда тебя вызывает следователь?
— Завтра в девять.
— Может, попробуешь с ним поговорить?
— Да брось ты! Жалобное блеяние двух выгнанных раздолбаев! К тому же — с подозрительными на чистоту руками…
— Вот-вот! — Силач выжал сцепление. — Все правильно сказали, товарищ бывший начальник! Остается одно…
Он не договорил.
— Да, — кивнул Тура. — Надо самим найти убийцу Корейца.
Нарижняк допрашивал Халматова в том же кабинете. Окна были закупорены, работал кондиционер. В помещении казалось прохладно.
«Допрос возобновлен в 9 часов 12 минут…» — «Важняк» сделал отметку в протоколе, аккуратно положил на стол китайскую, с золотым пером ручку, удобно откинулся к спинке кресла.
Халматов снова обратил внимание на его загорелое лицо, худые, высоко открытые руки.
«Хорошо выглядит. Наверное, лет на двадцать моложе своих лет, — подумал Тура. — Он, видимо, лет на десять старше меня, а выглядит на добрый десяток моложе». Старая профессиональная привычка точно определять возраст собеседника жила уже за пределами служебной необходимости.
Хотя Нарижняк накануне и предупредил Туру, что дело о вымогательстве двигателя ведет другой следователь, а допрос все-таки начал именно с этого эпизода.
«Он на меня давит, — подумал Халматов. — Он меня не уважает».
— Ваш водитель признался, что в разговоре с начальником треста Мубекирмонтаж намекнул ему — либо он передаст новый двигатель на вашу служебную машину, либо весь автотранспорт хозрасчетного участка милиция осмотрит с пристрастием. И тогда…
— Пусть ваш коллега спросит водителя — знал ли я что-либо о двигателе вообще? Кроме того, я никогда не видел, не говорил и не знаком с начальником треста.
— Я знаю. Достаточно того, что водитель разговаривал от вашего имени. Это и повлекло известные последствия — изъятие нового двигателя с электроагрегата АБ-17… — Нарижняк что-то поискал в нагрудном кармашке. Тура понял, что он отнюдь не спешит. — Это уже злоупотребление служебным положением. Преступление.
«Вот и произнесено это слово, — подумал Тура. — Сколько раз и я им легко пользовался. Оно, оказывается, как клинок с односторонней заточкой — нехорошо тому, с чьей стороны острие».
— …Но сейчас поговорим о другом. Какого рода разговор состоялся у вас с Паком накануне его поездки в кафе «Чиройли»?
— Если можно, я предпочел бы закончить с Мубекирмонтажем. Как быстро вы собираетесь разобраться с этим делом?
— С перестановкой двигателя на служебную машину? Очень скоро. Я в этом сам заинтересован. Может быть, больше, чем вы. — Нарижняк как-то легко рассмеялся, и от этой легкости Халматову стало не по себе. Ему было ясно, что следователь имеет о нем уже сложившееся впечатление.
— Мне будет предъявлено обвинение?
Следователь ответил не сразу, снова что-то поискал в нагрудном кармашке.
— Скорее всего да. Не будем, однако, опережать события. Всякому овощу свое время…
Из газет
Дорожки к пьедесталу
…На поле Большой арены Лужников, заботливо укрытом искусственным ковром, идет репетиция торжественного открытия Олимпиады. В огромной чаше стадиона гулко звучит музыка, и добрые, не без юмора комментарии главного режиссера И. Туманова повелевают великолепными перестроениями сотен участников предстоящего праздника…
Было уже темно, когда они добрались до кишлака, где Алишер праздновал свадьбу. Повсюду вдоль заборов виднелись припаркованные «Москвичи» и «Жигули». По обе стороны дороги скользили быстрые тени. Кишлак был полон людей — по обычаю съехались на свадьбу сотни гостей.
Время от времени старший брат Алишера — Джурабай, показывавший дорогу, останавливался, знакомил с соседями и просто уважаемыми людьми. Халматов почти никого не запомнил, а Силач и не пытался это сделать.
Шли довольно долго, пока у небольшой чайханы под старым тутовником не блеснули очертания новеньких черных лимузинов; рядом с патрульной машиной райотдела толпились дружинники.
— Сюда, — Джурабай оказался уже позади гостей. — Просим!
За темной чертой забора звучала мелодия. Тура часто слышал ее по радио. Тот же знакомый женский голос страстно вел ее сейчас в душной черноте южной ночи. Было совсем тихо, лишь время от времени в невидимые деревья за стеной словно бросало с размаха мощные порывы ветра, и сразу открывалось, какая огромная аудитория собралась во дворе!
