Бобби произнес те самые сакраментальные слова, которые обычно записаны в черном ящике самолета, потерпевшего аварию.
— О, МАТЬ ТВОЮ! ПРОКЛЯТОЕ ДЕРЬМО! ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? ПОВЕРНИ ЧЕРТОВУ МАШИНУ!
Я снова вывернул руль, выжал сцепление и переключил скорость, — машина вновь рванулась вперед. Будь я на его месте, я бы серьезно усомнился — сумеем ли мы вписаться в возникший перед нами крутой поворот в узком просвете между скалами. Бобби, разинув рот и выпучив глаза, уставился на этот просвет.
— Ааа-х, — хрипло выдохнул он.
Я нажал на педаль, слегка повернул руль влево, затем снова направо; машину занесло, и она почти подрезала колесами камень на краю канавы, по левую сторону дороги. И вот, в тот момент, когда впритык по самой обочине, миновав поворот, машина выскочила на вершину холма, она вдруг с ходу взлетела в воздух. На мгновение наступила тишина.
Дальше дорога поворачивала влево, но перед этим был небольшой уклон вправо. Тут-то у меня, по крайней мере, будет достаточно пространства, а следовательно, и времени.
Бобби снова взвыл.
Мы шмякнулись прямо посреди дороги, амортизаторы хрястнули, машина потеряла устойчивость и накренилась.
— Я хотел бы знать, Бобби, — закричал я, нажав на педаль газа так, что машина прыгнула на обочину дороги, как недорезанная свинья, — зачем Барнс хотел встретиться с тобой.
Бобби смотрел на меня вытаращив глаза. Я снова прибавил газу и выправил машину.
— Останови, — крикнул он. Ему приходилось кричать, чтобы я услышал, голос его дрожал.
Я повернул рулевое колесо, отпустил тормоз и сменил скорость — мы снова понеслись задним ходом, на этот раз — прямо в глубокий кювет у дороги. Я смотрел назад через плечо, прикидывая, насколько силен будет удар, когда машина врежется брюхом в канаву.
Машина скатывалась задом наперед вниз по склону холма со скоростью около семидесяти пяти миль в час с оглушительным грохотом — колеса ударялись о камни, из-под них летел шквал песка и пыли. Мне тоже приходилось кричать.
— Что именно Барнс хотел написать о тебе? — орал я ему.
Бобби смотрел назад через плечо, вцепившись в ремень безопасности.
— Черт тебя побери! — закричал он задыхаясь. — Откуда мне знать? Я же не видел его.
Автомобиль с грохотом ударился днищем, подпрыгнул на пружинах амортизаторов и встал на дыбы, затем последовал еще один, более сильный удар, и машина тяжело осела.
Двухтонный корпус машины всей своей тяжестью, с огромной силой ударился о дорогу. Пружины амортизаторов сжались до упора, и как раз в этот момент прямо перед нами из-за вершины холма показалась покрытая пылью крыша желтого пикапа. В обычных условиях есть несколько возможностей управления машиной: можно жать на тормоза, крутить руль, добавлять или убавлять мощность педалью газа или переключением передач. В гоночном автомобиле все эти три элемента управления — мощность, тормоза и рулевое управление — связаны между собой. Можно, в зависимости от ситуации, управлять машиной, манипулируя газом, или при помощи тормозов заставить передние колеса увести ее в сторону. Можно при необходимости быстро увеличить мощность, используя инерцию машины на выходе из поворота. Но все это было неприменимо в нашем случае: «рэнджровер», идя задним ходом, пятился вверх на холм по узкой проселочной дороге, с выведенными из строя амортизаторами. Так что, по всей вероятности, моя попытка вывернуть руль влево, чтобы увернуться от пикапа, вряд ли могла увенчаться успехом. Задние колеса машины, как ножки кузнечика, подпрыгнули вверх, а вслед за ними и передние, и вот мы снова в воздухе — зад машины устремился ввысь, как нос реактивного самолета, взлетающего с авианосца в голубое небо Аризоны. На мгновение грохот стих; мы видели съезжающий по склону старый пыльный пикап, и озадаченный взгляд водителя с рыжей бородой. Затем зад нашей машины задрался еще выше и стало видно только чистое небо Аризоны.
Вначале о дорогу ударились задние колеса — в результате моя левая нога сорвалась с педали сцепления и весь мой вес переместился на правую, которая при этом выжала педаль газа до отказа, и задние колеса стали вращаться с бешеной быстротой. Видно, машина решила закончить свой путь в кювете. То, что колеса вращались в обратную сторону, казалось, должно было в какой-то мере способствовать торможению, но этого оказалось мало. Когда передние колеса с грохотом опустились на дорогу, машина уже неслась в кювет — подскочив в воздух, она перевернулась и покатилась по земле, сминая кактусы и ударяясь о камни.
Когда машина опрокидывается и, переворачиваясь, катится по земле, это сопровождается страшным треском и грохотом, вызванным ударами металла по камням. Кажется, что она никогда не остановится — так и будет катиться, пока не расплющится, как помидор, налетев на скалу. Но на самом деле наш «рэнджровер» перевернулся раз-другой и снова встал на колеса; по инерции он еще накренился на правый борт и наконец обрел устойчивость. Клуб поднятой при этом пыли разнесло ветром. Я услышал доносившийся издалека голос: кто-то кричал нам.
Я пришел в себя, почувствовав, что чьи-то руки осторожно расстегивают мой ремень безопасности, а мне в лицо с тревогой смотрит тот самый рыжебородый водитель, сидевший в кабине пикапа.
— Что-нибудь болит? — спросил он. — У вас ничего не сломано? — Я помотал головой.
— Не трогайте меня, черт побери, — заорал Бобби.
Я выбрался из автомобиля.
— Уоррен Палмер, — представился бородач.
У него было бледное лицо, как будто он долго работал под землей, а вокруг глаз была сетка морщинок, словно на карте Большого каньона.
— Вы, ребята, похоже, пролетели у меня над головой, — сказал он, и на лице у него забрезжила улыбка. — Большинство людей все же предпочитает ездить по земле.
Бобби выкарабкался из машины. У «рэнджровера» был жалкий вид: обе фары разбиты, корпус выглядел так, будто толпа забросала его камнями, фонари наверху сплющены все, кроме одного, из которого вывалилась и висела на желтом проводе лампочка.
— Ты, — сказал Бобби, обращаясь ко мне, — ты последний сукин сын.
Человек с рыжей бородой протянул руку Бобби.
— Уоррен Палмер, — сказал он. — Что случилось?
— Этот сукин сын пытался убить меня, — заявил Бобби. — Безмозглая задница — он вообразил себя гонщиком, а на самом деле не умеет даже вести машину по обычной дороге.
— Мне очень, жаль, Бобби, — сказал я. — Я не собирался калечить твою машину. Я просто думал, что ты расскажешь мне, что Барнс собирался написать про тебя и твоих друзей.
— Да, черт побери, ты еще о многом пожалеешь, — ответил Бобби, ощупывая свои конечности. — В радиусе пятидесяти миль не найдется такого сукина сына, которому придется о стольком пожалеть. Если ты хотел что-то у меня узнать, то почему просто не спросил?
— Я спрашивал, — сказал я, — но ты мне не ответил.
Уоррен Палмер обошел машину.
— Ну что ж, выглядит не так уж плохо. Интересно — она может двигаться?
Я посмотрел на автомобиль, раздумывая — сможет ли он ездить после того, как несколько раз перевернулся.
— И не думай, Эверс, — сказал Бобби, — я бы не доверил тебе даже тележку в магазине. — Он подошел к машине и с осторожным изяществом ковбоя, который лезет на лошадь, только что выбросившую его из седла, сел в кресло водителя; еще раз ощупал свой локоть и повернул ключ зажигания. Двигатель завелся сразу. Он нагнулся к рычагу переключения передач, внимательно осмотрелся вокруг — не едет ли кто-нибудь по дороге — и, взглянув на меня, сказал: — Если хочешь знать, зачем Барнс хотел встретиться со мной, — поцелуй меня сначала в задницу.
Затем он отпустил сцепление, и побитый серебристый «рэнджровер» медленно двинулся с места, переваливаясь через борозды, кочки и ухабы, пробираясь среди кактусов. Вот он опустился в канаву, затем выполз на дорогу, поднялся на холм и исчез из виду, оставив за собой длинный хвост густой пыли, поблескивающей в лучах заходящего солнца.
— Похоже, тебя нужно подвезти, — сказал Уоррен Палмер.
Позже, когда мы ехали, оставляя за собой шлейф пыли на фоне красного от заката неба, он, глядя на заходящее солнце через грязное стекло, сказал:
— А ведь был момент, когда мне показалось, что ты угробился.
— Эта мысль приходила и мне в голову.
— Так ты нарочно, что ли? Большинство людей предпочитает ждать, пока придет их смертный час.
— Я тоже не тороплюсь. Просто я пытался избежать столкновения с твоим пикапом.
— Очень благодарен тебе, но знаешь, я думаю, что если бы не твоя привычка носиться задом наперед со скоростью сто двадцать миль в час, то и надобности в таких маневрах не было.
— Мы ехали со скоростью всего лишь семьдесят пять миль.
