— Заткнись! — отрезал я.
Мальчонка знал, когда надо остановиться. Он развел руками, склонил голову набок и поспешил догнать остальных.
С тех пор как мы начали встречаться друг с другом, Терри спала до того самого момента, пока я ее не будил, утверждая, что сексуально голоден, словно «старый будильник». Мне очень нравилась эта игра. Терри открывала дверь полусонной — без косметики, в сногсшибательном белом атласном халате, который каждый раз производил на меня то же впечатление, что и при первой встрече. Все остальное происходило на автомате.
Приблизительно через минуту после того, как перелив колокольчиков возвестил о моем приходе, Терри впустила меня к себе и обвила руками шею.
— Ммм… — ласково проворковала она.
Поцеловав ее в шею, я ответил:
— И тебя тоже ммм.
Отстранившись, Терри игриво ткнула меня в кончик носа указательным пальцем.
— Смотри не потеряй свое место, — сказала она и зашлепала босиком к столу, который отделял гостиную от кухни, где начала варить кофе.
Присоединившись к ней, я спросил:
— Ты уже переговорила с Джилл?
Терри кивнула.
— Вчера вечером, сразу после твоего звонка, она пришла в клуб вместе с Грилло. Как обычно, тот провел ее по залу словно породистого пуделя на выставке собак. — Ее голос наполнился негодованием. — Но знаешь, что произошло, когда они наконец сели за столик?.. — Терри помолчала для пущего эффекта. — Грилло просто перестал обращать на нее внимание — он встал и стал обходить знакомых за соседними столиками. Через пару минут Джилл встала и подошла поздороваться со мной.
Поставив на стол кофейник, Терри достала кружки и уселась напротив меня.
— Она готова? — спросил я.
— Все произойдет сегодня, — подтвердила Терри, бесконечно радостная. — Как только Джи-джи войдет в подъезд, швейцар позвонит Джилл и она юркнет в шкаф в спальне.
— Джилл должна понимать, что Джи-джи сразу догадается, откуда фотографии, — предупредил я.
— Это не имеет значения, мой сладкий. К завтрашнему вечеру ее маленький старый самолетик уже будет на полпути к Лондону. Джилл всегда мечтала о том, чтобы вернуться домой. Просто она ждала возможности сквитаться.
— Спасибо, Терри, — искренне произнес я. — Ты спасла мою задницу.
Перегнувшись через стол, Терри поцеловала меня.
— И очень неплохую задницу.
Поцеловав ее в ответ, я сказал:
— Я тебя люблю, Терри…
Она улыбнулась.
— То, что ты чувствуешь, мой сладкий, мы, вишенки из Джорджии, называем похотью.
— Я могу отличить одно от другого.
— Для этого ты слишком молод, — насмешливо произнесла Терри.
— Спорим?
Она снова ткнула мне в нос пальцем.
— Насколько сильно и как долго?
Я рассмеялся.
— Так сильно, как ты только хочешь, и столько, сколько это будет продолжаться.
Терри сразу стала серьезной.
— Так долго ничто не длится, мой сладкий… — покачала головой она. — У нас есть только настоящее, и мы должны им воспользоваться. — Встав, она взяла меня за руку. — Пошли… забудь о кофе.
Улыбнувшись, Терри провела меня в спальню. И снова… волшебство.
Возвратившись домой в три часа, я застал Сидни сидящим на крыльце. Было самое жаркое время суток, поэтому никто не колотил мячом в стену, не играл в стикбол и не прыгал через скакалку. Соседские ребята открутили кран пожарного гидранта и резвились в струе воды ватагой сумасшедших эльфов. Все они были раздеты донага — а Сидни был в свитере и ермолке.
Подойдя, я окликнул его по имени, и он тотчас же вскинул голову. Его лицо растянулось в широкой улыбке, и он торопливо сбежал по лестнице.
— Тебе удалось освободиться?
— Ну, разве я мог устоять перед Гэтсби?
Обняв Сидни за плечо, я уже собрался уходить, но тут из-за угла показался Прыгун. Он пел — страшно фальшивя, но пел: «До-ре-ми-фа-соль-ля-си-до… До-си-ля-соль-фа-ми-ре-до-о-о-о». Устремив взгляд в небо, Прыгун прижимал одну руку к сердцу, а другую откинул параллельно земле ладонью вверх, словно исполнял арию. Он продолжал вокализ до тех пор, пока не заметил нас, после чего резко умолк. Похоже, он немного смутился, поэтому я сказал:
— Карузо! Что новенького в «Метрополитен»?
Приняв мои слова как комплимент, Прыгун радостно улыбнулся.
— Т-тебе понравилось?
— Тебя обязательно возьмут в оперу.
Он просиял.
— П-правда?
— Ну, конечно, — подтвердил я, поворачиваясь к Сидни. — Правда, Сидни?
Это застало Сидни врасплох. Он посмотрел на меня так, будто я спятил, однако не могло быть и речи о том, чтобы обидеть Прыгуна, поэтому, помявшись, Сидни промямлил:
— Ну… правда… это очень… здорово. Правда, здорово.
Широко улыбнувшись, Прыгун сказал:
— Спасибо, ребята. Мой папа говорит, опера в-вылечит меня от з-заикания. А вы ч-что думаете?
Сидни недоуменно наморщил лоб. Казалось, он молча взывал ко мне: «Черт побери, ну как ответить на такой вопрос?»
— Всякое возможно, — пришел на помощь я.
Повернувшись к Сидни, Прыгун спросил:
— А ты любишь оперу?
— Ну, я никогда не был в театре, но мой отец слушает оперы по радио, так что я кое-что слышал. Мне понравилось.
— Не хочешь сходить со мной з-завтра?
— Куда? — спросил Сидни.
— На субботний утренний спектакль в «М-метрополитен», — гордо ответил Прыгун. — «Аида»! Отец договорился с охранником, чтобы меня пустили через служебный вход.
— Ого! — обрадовался Сидни. — Конечно, хочу. Я спрошу у папы.
Прыгун повернулся ко мне.
— Ну а ты, Винни?
Я покачал головой. Если сегодня ночью мы обчистим Федеральный склад, в субботу нам предстоит отвозить товар — и я не знал, когда раздадутся первые отголоски и какими они будут.
— Завтра никак не могу, Прыгун. Как-нибудь в другой раз.
— Ладно… ребята, а вы, как всегда, идете в библиотеку?
— Спешим, — подтвердил я.
Прыгун виновато уронил голову.
— Винни… я насчет сегодняшнего утра. Извини. Порошок зашел за мной, и мы были уже у самой д-двери, когда нас схватил за шиворот мой старик. Оказывается, он договорился отвести меня на урок п-пения.
— Знаю. Порошок все объяснил. Ничего страшного. Позволь задать тебе один вопрос, — продолжал я. — Тебе нравится петь?
Прыгун замялся.
— Ну, н-нет. То есть, я хочу сказать, н-не знаю. Может быть. Просто я п-подумал, что, наверное, пора задуматься о будущем, понимаешь? — виноватым голосом продолжал он. — Вы все уже расквитались со школой, а м-мне еще год учиться. У меня никогда н-не было особой склонности к тому, чем мы занимались, — тебе это хорошо известно, Винни. Если бы к моменту окончания ш-школы я выучился п-петь, может быть, я н-начал бы честную жизнь. Конечно, в-великого певца из меня не получится, но, быть может, я смогу стать таким, как мой старик. Он зарабатывает н-неплохие бабки, воспитал нас нормально… ты понимаешь, к ч-чему я клоню?
Посмотрев на своего троюродного брата, я вдруг осознал, что он говорит правду. Прыгун не был отлит для такой жизни. Наверное, я совершил ошибку, из чувства жалости пригласив его в банду. Я не мог сказать, сможет ли он когда-нибудь зарабатывать на жизнь пением, но мафиози из него точно никогда не получится.
Я сказал:
— Да, Прыгун, я тебя прекрасно понимаю. Продолжай петь. Поговорим обо всем позже, ладно?
— Спасибо, Винни, — с нескрываемым облегчением произнес Прыгун. — Как скажешь.
— Ни о чем не беспокойся. — Я похлопал Прыгуна по плечу, отпуская его. — До встречи.
— Х-хорошо, — сказал Прыгун и пошел своей дорогой.
Я повернулся к Сидни.
— Ну что, ты готов поздороваться с Гэтсби?
Сидни с жаром закивал, и мы направились на восток по Тридцать шестой улице. Перебежав на противоположную сторону, чтобы не промокнуть насквозь под струей из пожарного гидранта, мы в шутку погрозили резвящимся малышам. Прозрачное облачко мелких капелек воды, поднятое бушующим гейзером, все-таки обдало нас, и ребятишки пришли в восторг. Радостно запрыгав, они закричали, призывая нас присоединиться к ним. Картина была знакомая, и я словно вернулся на десять лет в прошлое, когда сам был ее частью. Мир определенно стал другим. В Европе завершилась большая война, в Корее началась маленькая. Чак Йегер преодолел звуковой барьер, и мы впервые услышали о такой вещи, как компьютер. Но Нью-Йорк, наверное, в своей сути остался тем же. «Адская кухня», по-прежнему разделенная по национальному признаку, все так же не умела прощать и противилась переменам, и здесь все так же играли на улице дети. Рассмеявшись, я вытер лицо, и мы пошли в направлении Десятой авеню мимо рядов мусорных баков, которые дожидались утренней машины. Когда машина приедет за ними, разочарованные люди, питающие отвращение к своему уделу в жизни, будут колошматить проржавевшими баками по бетонным тротуарам, давая выход разочарованию. Эта металлическая симфония способна была разбудить и мертвого, и я всегда старался ее пропустить.
