Здесь, вместо стандартной тумбочки, — полированный подсервантник, на стене напротив входной двери — медная с чернением маска; в глазницы, никак, вставлена натуральная бирюза — богато! И слева в простенке натуральная, неплохая живопись — картинка тыщ за триста. Зеркало в бронзовой раме. Не под бронзу — в бронзовой. Уже в прихожей можно было не сомневаться, что в кухонном столе навалом серебра, которое хозяйка, с жиру бесясь, расточительно и свирепо драит зубным порошком или патентованной гадостью для чистки унитазов…
На кухне так оно и есть — гарнитур по верхней марке, даже весь не поместился, нагромождено. Холодильник под красное дерево. Двойная нержавеющая мойка. Табуретки с пуховыми подушками. Ишь как слабоумные советские люди-то! Устраиваются не хуже прочих! Некоторые, по крайней мере.
— Ада Иванна! Ау! Откликнитесь! А то сейчас все ложки утащу! Эй!
Ванная, естественно, черномраморная. Хотя, слышь, Ада Иванна, далеко не всем идет черный цвет-то… А сортир-то, сортир! Плиточка через одну желтая, через одну розовая, через одну опять же аспидная. Коврик в сортире, пуховая крышка у унитаза. На коврике подозрительное пятно, клок волос на полу..
— Ада Иванна! Я вынужден без разрешения! Я спешу!
Спальня.
Очень пышно, пухло. Много тюля, завитков, бронзы. Белое, золотое. Кружева. Паутина воздушных нитей.
И, как жирный паук в паутине, — черное тело. Краб. Скорпион.
— Не потревожил?
Нет. Совсем не потревожил.
Нет. Это не паук в паутине. Это муха, уже упакованная в паутину. Паук уже смылся.
Роальд ворвался в гостиную. Свет горел и здесь. Золоченые бра, дикой сложности торшер, японская техника — длинные, с кнопками ящики. Длинные гардины.
Одну гардину капитан сорвал, выглянул в лоджию, и его тень, вооруженная и сплющенная, пробежала по барьеру.
Вернулся в спальню. По дороге заметил, что наружная дверь не повреждена. Стальная заказная дверь. Взяли за нее небось лимона три…
Ада Ивановна сначала была крепко ушиблена в прихожей. Пятно на ковре, скорее всего, — кровь. Еще пятно. Далее: рваный полог (или это называется балдахин?). Наверное, еще живая, она цеплялась за эти кружева, порвала их, частью намотала на себя. Оказалась затем на спине в своей постели. Тут пошла в ход золотая цепь с медальоном. Вокруг цепочки на горле — складки.
Капитан наклонился и освободил шею покойницы. Для чего?
Мертвые глаза глядят с прищуром. Вокруг радужки, как и положено, кровавые точки — лопнули сосуды. А в общем-то, лицо опять такое спокойное. По Бейзе.
Мордастая, полная дамочка лет пятидесяти пяти. Холеная. В черном с золотыми разводами халате, в кружевных трусиках. Одна фасонистая тапочка у двери, другая — у кровати. Рука теплая. Еще час назад она была жива. Это с нею они говорили. Капитан и тот, кто оторвал ее от телефонной трубки, ударил и придушил. И… не запер дверь. Нет, не запер, хотя это было просто — сместить вон ту кнопку и прихлопнуть. Что еще?
Чего же ты здесь коснулся, капитан? Дверной ручки, еще той ручки, той гардины, ручки двери в лоджию. Следы твои на полу. А вот сейчас и отпечатки пойдут по телефонной трубке.
Капитан набрал номер РУВД.
Стоял спиной к мертвой, под ее расплывшимся, бессмысленным взглядом.
— Роальд?! Это ты?! Магницкий! Слышь, я тебя ищу два часа! Куда тебя занесло? Я, слушай, у Земнухова же был! Насел на него! Всем туловищем! При мне все он и сделал! Только что! Все точно, понял?! Следы нитратов! Он считает, уверяет прямо, что таким раствором могли смочить не более чем за два-три часа до возгорания! Если загорелось в одиннадцать с минутами, то смочить должны были только сегодня утром! Понял?! Кабинеты отпирают без пяти девять! Когда ты на работу пришел?!
— В девять пятнадцать я в кабинет вошел.
— Ну?!
— Была уже там Маша. Соловьев к ней зашел как раз. За минуту, может, до меня. Уговаривал чего-то перепечатать ему. До меня был в девять Борис.
— Борис вот он, рядом. А ключ от несгораемого?
— В моем столе всегда лежит. Знали и Маша и Борис. И Соловьев. И… ты.
— Вот и вычисляй! Достать, смочить той дрянью — химией листы в папке, положить все обратно можно минут за десять. Да еще, если это дама, например, то она под дамским предлогом запереться может в кабинете. Так? Нет, я для примера. Борис вот подсказывает тут… Да, главная-то новость! Труп Маркина сбежал!
— Откуда?
— Да нет его в морге! В судебном нет. Борис ездил туда, — мол, нам не привозили. А он же его сопровождал! Что?
— Ничего. Ничего удивительного, я хочу сказать.
— Да?! А что теперь?! Как мы насчет причины смерти?! Вроде он ушибленный был. А мог сам умереть. От передозировки. А могли воздух в вену ввести. Это как теперь доказать?
— Он без коляски ушел?
— Кто?! Ты там чего?
— Да так. Следы его коляски мне попадаются кое-где.
— Где?! Ты там сам-то сейчас где?
— Я? Я как обычно. При трупе. Этот пока не исчезает.
— Опять?! При трупе? Хотя… я тебе чего-то верю.
— Опять, Магницкий. Верь. Пиши давай адрес, и приезжайте. В нашем опять районе. И это убийство, без сомнений. А я тут только на минуту. И опять смоюсь. Нет, не спрашивай. У меня такое мнение, что и этот мертвец не последний сегодня. И без моего участия, видно, никак нельзя. Нет, я ничего не могу пока объяснить. Так всем и доложи. Пиши адрес.
Капитан продиктовал адрес, бросил трубку. Оглянулся.
Из-за облаков тюля, как из-за облаков небесных, смотрело мертвое лицо. Тупой взгляд. Пустой. Никакой. У живых — мерцание ресниц, вибрация зрачков, трепет мышц… то, что называют «душой в глазах»…
Следы коляски были в Любкиной квартире? Да, были. И свежие.
Капитан набрал номер. Заветный, будь он проклят!
Трубку сняли.
Кто-то в ней засмеялся.
И трижды проклятый «сдавленный» голосок мертвеца:
— Вы? Роальд Васильевич? Ну как? Дочитали мое письмо?
Капитан ничего не ответил. Положил трубку.
Не стал гасить свет, запирать дверь. Приехать сюда должны были самое большее минут через десять. Патрульные — даже раньше.
Шорох Капитановых шагов опустился по лестницам.
Прохожих стало поменьше, кажется, и троллейбусы уже ходили чаще «поездами» — по два, по три. С перекурами. Заметно стало, что час пик (с пяти до восьми часов вечера) благополучно завершается. Час этот оставил после себя пару задавленных да тройку покалеченных, штук сто оторванных пуговиц, полсотни ограбленных сумок и гораздо больше — встревоженных душ и декомпенсированных психопатических характеров, что скажется обязательно сегодняшним же вечером, опять же в виде материальных потерь (посуда, одежда, мебель, искривленные носы, утраченные глаза и зубы), с необходимостью очередной компенсации вплоть до вечной вендетты, что, по мнению капитана Роальда, томившегося на остановке, и приводило к лавинообразному «нарастанию бытовой преступности в столице и пригородах».
«Ариец» за последние два часа заметно спал с лица, походкой и повадками иногда уже напоминал загнанную в угол, ощерившуюся безнадежно кошку. Очередная девушка с сумкой, описав было вокруг капитана полуокружность, сверкала глазами из глубины павильона. Капитан же высматривал в сизом туннеле улицы (с тусклыми светляками по стенам) морду троллейбуса с веками-козырьками, а показывались все только автобусные морды — вертикальная черта рамы — переносица.
Любка могла приехать через сорок минут, может, через час. Капитан мог обмануть «жреца». Если дико повезет.
Повезло: капитан остановил такси. Такси нынче дороги. Дешевше, кажется, пристрелить таксиста. Наверное, капитан берег патроны?
Минут уже через десять он выскочил из такси у входа-арки в свой, сейчас увешанный огнями «куб», в одной из граней которого минут двадцать всего назад наверняка копошился невидимый «жрец» — убийца. Во дворе, в лифте, капитан еще не сомневался, что никаких «в воздух» или «в сторону» предупредительных выстрелов не будет — он выстрелит сразу же, разве что — приблизительно в ноги, но «Макаров» забирает вверх, и получится — в живот…
Только уже отпирая дверь, капитан перевел дыхание и допустил, что, может быть, задаст «жрецу» сперва пару вопросов…
Включил свет.
Тихо.
Складка на коврике в прихожей явно сместилась, тумбочка больше не прикрывает завиток на обоях.
— Подойди сюда, — позвал капитан, — может, останешься жить. Последний шанс.
Звуки тут были, появились. Слышны часы в спальне.
— Хорошо. Сейчас я убью тебя, сучонок!
Капитан запер наружную дверь.
Отлетели, отпахнулись двери в ванную, в туалет. В спальню.
Капитан выстрелил.
Получилось оглушительно и разрушительно: ножка от тахты отскочила в потолок, разбив лампочку в люстре.
Отбросив ногой дверь, ворвался в гостиную.
Платья были сдвинуты. И сюда входил «жрец», оставив жирный кусок грязи на паркете.
