Три месяца знать о себе не даёт, не приехала даже оформить развод. И плевать ей, что Кирюшка совершенно спился. Давно уже не обедал, и ходит по посёлку оборванцем. Должна ведь баба понимать, что не ей одной тошно. У мужа тоже сердце болит. С каждым днём ему всё труднее вставать, садиться в машину, ехать на работу, а там — месить раствор и класть кирпичи. Силы покуда имеются, но жить не хочется, — вот в чём проблема. Ни деньги, ни детки-печки, ни водка не милы Железнову.
Сперва, когда Верка уехала, он пробовал приводить в дом компании. Но после всё само собой рухнуло, да и мужики стали сторониться. Не явно, конечно, — выдумывали всякие отговорки, лишь бы поменьше общаться с Кирюхой. А вот клиенты, как и прежде, приглашали на работу. Обращались с печником так, будто в семье у него всё нормально. Но Кирилл по глазам видел, что помнят все про них с Веркой, и сам старался поскорее свалить.
Он приезжал к себе домой, колол дрова, растапливал камин. Очень много пил и собирался продавать коттедж, который не оправдал его надежд. Верка визжала от восторга, впервые обходя комнаты, поднимаясь по лесенке на второй этаж, обследуя мансарду. Прикидывала, куда лучше поставить детскую кроватку. Воображала, как затопает по ступенькам и коридорчикам их Кирилл Кириллович…
Железнов очень хотел заплакать, но не мог и только икал. Если первая жена Юлия узнает, чем у них кончилось дело, запляшет от радости. Предупреждала ведь, кричала сквозь слёзы, что счастья им не видать. И, ведьма, оказалась права!..
Железнов мешал угли кочергой, курил одну сигарету за другой. И всё чаще позёвывал — сказывалась накопившаяся усталость. Водка брала его не каждый день, а вот сегодня, на удачу, сморила. И Кирилл точно знал, что нынешней ночью выспится. Жаль, что работы много перед осенью — люди ремонтируют старые печи и кладут новые. А то поехал бы в Великие Луки к матери и тётке — те давно звали.
Маманя, конечно, начнёт пилить, ругать за то, что и со второй бабой не ужился. Первый развод сына она перенесла тяжело. Просила ради Пашки сохранить семью. Да и Юлия до последнего дня не соглашалась расстаться — скандалила, ползала на коленях, а после снова начинала проклинать Кирилла с Веркой. А вот мать новую невестку приняла, полюбила и всё просила сына от Верки не гулять, беречь её, раз уж так повезло.
Железнов держался подолгу, но всё же срывался, когда уезжал в Питер к сыну. И боялся, что Верка всё узнает про его девочек. Шлюхи гроздьями висели на Железнове, особенно когда он надевал малиновый пиджак и в ресторане вальяжно доставал сотовый телефон. Ему, дураку, это льстило. Но, вернувшись ранним летом из такой вот весёлой поездки, Кирилл нашёл свой дом пустым. Вера избавилась от долгожданного младенца и бросила мужа, отрезав все пути к примирению. Железнов долго не верил в этот кошмар, но потом понял, что иначе жена и не могла поступить…
За окнами посвистывал ветер, шумело море. Кирилл то клевал носом, то в испуге просыпался, вздрагивал. Слушал скрип яблонь в саду и пытался вытрясти хоть ещё одну каплю из давно опустевшей бутылки. Железнова бил озноб — не спасали ни медвежья шкура, ни свитер, ни плед.
Он встал и закрыл вьюшку. Мучительно было чувствовать и понимать, как вместе с печным теплом уходит жизнь не только из опустевшего дома, но и из его тела — молодого, крепкого, сильного. Ему всего тридцать семь. Нужно пережить то, что произошло, и как-то существовать дальше. Всё-таки стоит пренебречь заработком и навестить родню. Наверное, выход найдётся. А сейчас он должен пересилить себя и встать. Подняться в спальню, потому что у камина оставаться нельзя.
Да неужели он так нажрался, что не может вернуться к входной двери, запереть её на ночь? Завтра утром обещала приехать новая заказчица. На её машине они отправятся в очередную виллу, где Железнову предстоит сложить две печки. Он выполнит эту работу и непременно съездит в Великие Луки. А сейчас надо встряхнуться, разлепить веки, из последних сил рвануться и выплыть со дна сладкого, коварного озера. Если не взять себя в руки теперь, всё кончится очень быстро…
А. может, пусть закончится?.. Разве не мечтает любой человек о такой смерти — лёгкой, не страшной? Насколько лучше она отвратительной, пустой жизни, в которой уже никогда не будет ни жены, ни детей, ни работы в охотку? Прежнего не вернёшь, а другого не нужно. Он, Кирилл Железнов, не хочет чадить, слабеть, дрожать и ждать неизбежного — изо дня в день, из года в год. «Надо уйти молодым и здоровым», — думал печник и улыбался во сне. Он сам не верил в то, что вскоре наступит конец. Играл в жмурки с судьбой и убеждал себя в том, что непременно выиграет.
Он уже чувствовал болезненное постукивание в висках, накатывающуюся изнутри тошноту. Но упрямо сидел в кресле перед потухшим камином, словно хотел таким образом искупить вину перед Веркой, наказать себя, вымолить прощение за свой грех. И упоённо представлял, как потекут горячие слёзы по круглому любимому личику, как забьётся о стол гладко причёсанная голова, как зашепчут слова любви искусанные губы. А он, обновлённый и нездешний, откуда-то издалека всё это услышит, увидит и возрадуется…
* * *
Евгению Субочу казалось, что за ним постоянно следят. Он то и дело оглядывался на редких уже в ночную пору пассажиров метро. Наверное, эти скромно одетые люди с грустными лицами действительно исподтишка рассматривали холёного господина в длинном кашемировом пальто и белом кашне. Было странно, что он вообще оказался в московской подземке. Весь вид Субоча говорил о том, что место ему в дорогой иномарке, вполне возможно, что и с мигалкой. Сам Евгений прекрасно понимал, что ведёт себя, по меньшей мере, странно, но ничего с собой поделать не мог.
Сегодня вечером он уехал из своего офиса на служебной машине, но у станции метро «Планерная» попросил остановить лимузин, отослал водителя и спустился в метро. Шокировав своим видом контролёров и дежурную по станции, он сошёл на перрон, шагнул в вагон поезда. Добрался до «Пушкинской», пересел на «Тверской» в первый же подвернувшийся состав. Евгений не понимал, зачем поступает так, а не иначе. У него не было конкретной цели. Нужно было добраться до любой конечной станции, выйти в «спальном» районе, где никогда до этого не был и потому не может встретить знакомых.
Подошедший поезд шёл до «Красногвардейской». Субоч почти вбежал в вагон, упал на сидение. Ещё раз огляделся, мысленно проклиная пассажиров за их дурацкое любопытство. Высокий стройный джентльмен при часах от Картье, в бумажнике которого лежали среди прочих две золотые кредитные карты, странно смотрелся в обществе измотанных жизнью тёток и припозднившихся работяг. А после взрывов домов в Печатниках и на Каширском шоссе москвичи боялись всего необычного.
Надо поменьше обращать на них внимание, подумал Субоч. И всё само собой утрясётся. Стоило, конечно, переодеться перед поездкой, но не сообразил, в чём теперь и каялся. Думал только о том, чтобы не забыть разрешение на пистолет. Без этого документа можно было раньше времени нарваться на неприятности и не сделать самого главного, ради чего и предпринималось безумное на первый взгляд путешествие.
По трансляции объявили, что поезд прибыл на конечную станцию, и попросили не забывать в вагонах свои вещи. У Субоча с собой не было даже кейса. Зонт он оставил в офисе, поэтому пришлось выйти под дождь с непокрытой головой.
Евгений прошёл мимо торговых палаток, стараясь не обращать на себя внимания бандитствующих подростков. Потом замедлил шаг и прикинул, где же он волею случая оказался. Юг Москвы, абсолютно не знакомые места. То, что нужно — не будет лишних эмоций. За пустырём мерцают огнями дома, вокруг сгущается осенний влажный сумрак.
Разъезжают туда-сюда милицейские машины, прогуливаются пешие стражи порядка с собаками на поводках. Значит, в здесь переполох. Не нужно было так далеко тащиться. Удобнее оказалось всё сделать в офисе, дождавшись, пока сотрудники разойдутся по домам. Впрочем, возвращаться глупо — надо действовать по первоначальному плану.
В нагрудном кармане заверещал мобильник. Евгений с досадой вытащил его и остановился, прикрывая трубку ладонью.
— Анжела, ты?
Меньше всего он хотел сейчас разговаривать именно с женой. Идиот, не отключил телефон, теперь придётся врать.
— Женя, ты когда домой придёшь?
Капризный голосок молодой женщины, которой очень повезло в жизни, раньше даже нравился Субочу. Он считал Анжелу красивой и сексуальной. Претензии и прихоти супруги всегда по-хорошему возбуждали Евгения, но теперь она вызывала такое же отвращение, как и весь остальной мир.
— Сегодня буду попозже, — неожиданно хрипло, невнятно отозвался Субоч и испугался. Анжела, услышав этот пьяный голос, вполне могла заподозрить неладное. — Займись чем-нибудь пока. В клуб, например, поезжай.
