И третья функция нынешнего детектива, может быть, самая неожиданная для его авторов, – это сохранение традиций великой русской литературы. Пусть любой ученый-филолог перечислит все главнейшие традиции нашей словесности. Он их почти не обнаружит в потоке произведений лауреатов «Букеров», «Антибукеров», премий Андрея Белого или же Аполлона Григорьева. В так называемой серьезной литературе осуществляется попытка почти полнейшего разрыва со своими и советскими и дореволюционными предшественниками. Попытка уйти в другую культуру, в другую ментальность. И тот же ученый-филолог неожиданно для себя обнаружит соблюдение всех этих традиций в отечественной детективной прозе. Господство психологического реализма. Сострадание маленькому человеку. Повествовательность и стройное развитие сюжета. С неизбежностью, сохраняя чистоту жанра, детективный рассказ о бомжаре, не только сохраняющемся как личность, но и помогающем другим людям, становится отчетливо консервативным течением в современной словесности.
Неунывающий бомжара и впрямь становится в каком-то смысле символом нашей выживаемости в разрушаемом мире. Бомжара – это наш луч света в темном царстве чистогана и беспредела. Его сознание не коррупционно и светло. Может, президенту и премьер-министру в поисках русской надежды тоже обратиться к нашему выносливому и жизнерадостному герою?
Такие реальные традиционные детективные рассказы нынче пишет Виктор Пронин. Он никогда не скрывает свою народническую позицию, свою идеологичность. И это, как ни покажется странным, делает его прозу более устойчивой. Одновременно и злободневной и долговечной. Он народник не по политической принадлежности к тому или иному движению, не по роли, выбранной осознанно в литературном процессе. Не по жанру создаваемых им произведений, а по духу своему, по характеру и по призванию. Он всегда в своих книгах защищает человека из народа.
Кто еще из мастеров русского детектива заинтересовался бы бомжарой? Я горжусь, что рекомендовал ему такого героя, как Пушкин Гоголю сюжет «Ревизора». Но мало ли кому и что я мог бы рекомендовать. Надо, чтобы это было близко писателю… Николаю Гоголю. Или Виктору Пронину. Он приобретал свою популярность, минуя рекламу, минуя выход на телеэкран, минуя мир глянца и гламура. Его не раскручивали газетные критики. Его раскручивала сама проза, поначалу выходившая в грязноватых бумажных обложках, жестокая к миру зла, добрая к простому человеку.
Зло должно быть наказуемо, и, если ни закон, ни власть не в состоянии наказать зло, с неизбежностью вступает в действие сила народного отпора. Неотвратимость наказания за учиненное зло. В эту классическую формулу легко укладывается проза Виктора Пронина. Да он и не хочет отказываться от этой формулы. Ничто не мешает ему отдать в рассказах победу главному злодею, извращенцу, садисту; он сам не хочет отказываться от классической формулы ради моды или лишней популярности. Он сам хочет наказать зло. Он жутко несовременен, ибо всегда на стороне жертвы, всегда хочет наказать преступника. Может быть, за эту несовременность его и полюбил читатель? Виктор Пронин в нынешней России предпочитает следовать духу справедливости. Его совсем негероический герой похож не только на нынешних людей с улицы. Он похож и на негероические персонажи из классической русской литературы о маленьком человеке с улицы, о людях из подземелья. Да и сам Виктор Пронин, на мой взгляд, является подобным народным персонажем. Простоватым, казалось бы, готовым на любой компромисс, далеким от любых героических поступков, но обладающим неистребимейшим чувством справедливости.
Когда автор слегка устал от своих «Банд», захотел отдохнуть от своего любимого следователя Пафнутьева и его отлаженной команды, умело делящей время между работой, выпивкой и другими чисто мужскими занятиями, он, может быть, с наибольшей легкостью и творческим вдохновением написал о том, что его по-настоящему волновало. Раскрыл перед нами свою душу нараспашку. Создал тех героев, каких сам ежедневно видел в жизни. В кассах и в буфетах вокзалов, откуда он едет каждый день на электричке в свою Немчиновку, в метро и на улицах, в простых забегаловках, где ему, холостяку, требуется перекусить и подзаправиться перед дорогой. В магазинной толчее и даже на тех самых свалках, где собираются бомжи. Уверен, не с одним из них Виктор переговорил по душам прежде, чем взяться за свою новую, для многих неожиданную, серию рассказов «Мент и бомжара».
Может быть, еще и потому читателю полюбились его книги, у Пронина справедливость в той или иной мере всегда торжествует. Жизнь показывается самая реальная, горя и бед хватает, герои не выдуманы – таких каждый день встретишь на улице, – но запас справедливости всегда прочен. Зазор между трагической реальностью и победой справедливости заполняется мечтой о народном мщении.
В этом пронинском творческом и житейском оптимизме и одновременно максимализме прочитывается внимательным читателем его постоянная тяга к романтизму. Казалось бы, я столько написал о народности героев Пронина, о его напряженной социальности, может даже приземленности в иных деталях быта, и вдруг – крылатый романтизм.
Романтизм в вере в людей, романтизм в обязательной победе добра, романтизм в отношениях героев, в возвышенной любви. Романтизм в самой его биографии. Работал себе в днепропетровском издательстве, уже что-то пописывал, – но в 1968 году съездил в Коктебель, и впечатленный Кара-Дагом, горой Волошина, поэтической аурой того времени, соединяющей и природную красоту, и литературный дух, он будто бы набрел сразу и на свой белеющий парус одинокий, и на свои алые паруса. Вернулся на работу, уволился и уехал на Сахалин с тремя рублями в кармане. Этой своей отвагой поразил сахалинских газетчиков, которые сразу же и взяли его на работу спецкорреспондентом. Прославился своими социальными очерками о жизни шахтеров, своими проблемными статьями, стал одним из ведущих сахалинских журналистов, объездил все труднодоступные места, спускался во все шахты, но… уже затягивала проза. Вышла первая книга к тому времени в Днепропетровске, но писателем себя почувствовал именно на Сахалине.
Романтизм помог ему сформулировать и свой кодекс чистых заблуждений, которому он старается следовать и доныне. «Я верю, что на белом свете есть любовь, бескорыстие, доброта, самоотверженность. Есть мужество повседневное – каждый день добросовестно выполнять свои обязанности». Это его постоянные сны о возможной реальной жизни. Жить без снов ему невозможно. В каком-то смысле и его народническая романтическая проза – это тоже сны о должной жизни. В каждом рассказе продолжение сна о народном заступнике, о народном мстителе. И, как положено в снах, главный герой он сам – писатель Виктор Пронин. Он – и следователь, он и бомжара, он и иной раз заложник. Он сам проживает все жизни своего героя, стремясь возвысить его. Когда удачно, когда не очень, но он всегда стремится к величию своего замысла.
Разве в жизни кто-нибудь, от полицейского до прохожего, поверит в благородство замыслов сидящего рядом бомжа? Отодвинется от него подальше. Скорее, почти все еще и преувеличат его греховность и падение. И только наш Виктор Пронин, подобно раннему Максиму Горькому, будет описывать своих босяков, не стыдясь общения с ними, будет и «на дне» искать живительные силы для России.
Его рассказы о бомжаре покажутся иным фантастическими – круче, чем у братьев Стругацких, круче инопланетян. Но он всегда любит немного пофантазировать, помечтать вместе со своим героем. Эта новая ироническая фантазийная мемуарная проза была продолжена в последнее время неожиданными рассказами. И опять, как с циклом «Мент и бомжара», я рад, что стал причиной и поводом для одного из рассказов. Я часто езжу в Ирландию, где у меня преподает в университете старший сын, где живут внуки. Вот привез оттуда своеобразную ирландскую кепку с красным клинышком. Ирландцы эти свои фирменные кепки нигде в мире не продают. Хочешь носить – приезжай в Ирландию. Приглянулась эта ирландская кепка Виктору Пронину. Кстати, очень она ему идет. Подробности читатель прочитает в рассказе «Привет из страны Ирландии».
Думаю, такая лирическая проза с героями из жизни и будет определять новый период в творчестве мастера русского детектива Виктора Пронина.
В. Бондаренко
Убийство произошло как-то буднично, даже вроде привычно, будто ничего и не произошло. Накрапывал мелкий дождик, от которого никто не прятался, ковырялись в песочнице дети, на разболтанной скамейке сидели присматривающие за ними старушки, по соседней дороге, сразу за домом, проносились с шинным шорохом машины. Приближался вечер, и окна уже отблескивали красноватым закатом.
Подъехал на своем «Форде» Федя Агапов с третьего этажа – стремительный, поджарый, вечно куда-то опаздывающий. Бросив за собой дверцу машины, он на ходу, не останавливаясь, махнул старушкам рукой и быстро прошел к своему подъезду, взбежал по ступенькам. Кстати, с этих ступенек старушек уже не было видно, их закрывал обломанный кустарник. Так вот, в тот самый момент, когда Агапов уже готов был рвануть дверь на себя, его окликнул непонятно откуда возникший человек в легком коротковатом плаще.
