Разряжать эту «волыну» Андрей Петрович не решился. Если сейчас в квартире грохнет выстрел, Маша на кухне обольется не только соком… Кстати, насчет сока. Сок пьется так: поднимаешь стакан, выпиваешь, ставишь на стол, говоришь «спасибо» и… уходишь. Можно, конечно, выпить стакана четыре. Но это добавит не больше четырех минут…
– А к кому вы ехали?
– К Витьке Малькову. Ну, для вас – к Виктору Александровичу. Он мне еще в армии адрес дал, говорит, будешь рядом – заезжай обязательно. Я лет двадцать пять назад сюда приезжал, а потом как-то пути разошлись… А сейчас из Омска возвращался, дай, думаю, заскочу. Витька рад будет, посидим, выпьем, насколько здоровье позволит… Выпили. – Мартынов откусил пряник, ориентируясь на Машу, и скользнул взглядом по ее лицу, пытаясь определить реакцию. Все, что он про себя отметил, это печать грусти и даже разочарования. – Еще днем заехал. Я дом-то знал, а вот квартиру – хоть убей! – не помню. Какой-то мужик во дворе с мотоциклом возился, я у него спросил. Пожилой такой, в рубашке светлой…
Валяющуюся у одного из деревянных гаражей во дворе дома головку блока цилиндров от мотоцикла Мартынов заметил, осветив ее фарами при развороте.
– …А он меня огорошил… Нет говорит больше Витьки. Ни его, ни сына, ни жены. А в квартире сейчас другие люди живут. Я сначала подумал – адресом ошибся. Стал вспоминать… – Андрей Петрович закрыл глаза. – Дом оранжевый, гаражи деревянные, стояки у ограды кирпичной кладки, сам забор – штакетник, у гаражей на цепи собака маленькая привязана, рыжая…
– Жулька серой была.
– Правда? Да, точно, серая… Это получается, я только уехал, а Витьку уже в этом же году «приняли»? Ничего не понимаю… Такой парень спокойный был.
Через десять минут он знал всю историю Виктора Малькова и его семьи из первых уст. Он сидел, слушал, покачивал головой, а когда Маша ушла на кухню за очередной порцией сока, он дернул щекой и уставился в угол невидящим взглядом. Но, когда женщина вошла, он уже был все тем же приятным для компании человеком.
Он узнал все, зачем ехал, а теперь появилась возможность узнать чуть больше. Это в предварительные планы не входило, как и в прошлый раз, однако, в отличие от встречи со стрельбой в ресторане, показалось удачным стечением обстоятельств.
– А вы помните этого Артура?
– Конечно, – тихо ответила она. – Что-то, конечно, в памяти стерлось, но я помню его глаза. Знаете, в последний раз в них было столько тоски… Я спрашивала его, женится ли он на мне… – Маша невесело засмеялась. – А он молчал, сидел на лавке и смотрел на дверь подъезда. Где-то там, наверху, арестовывали его отца, и он сгорал от горя, что ничем не может ему помочь…
– И, если сейчас увидите, тоже вспомните? – поторопился спросить Андрей Петрович, отвлекая молодую женщину от прошлого.
– Сейчас? Глаза вспомню. Взгляд.
Мартынов осторожно поставил на стол чашку и в последний раз посмотрел в ее лицо. Он специально выделил на это достаточно времени, чтобы не смотреть потом. Андрей Петрович знал – если засмотрится на полпути, да недосмотрит, внутри него может зацепиться невидимый крючок, который потом будет мешать делать дело.
– Мне пора, Маша.
В коридоре она подошла к тумбочке и вырвала из лежащего на ней блокнота листок.
– Если через двадцать пять лет опять окажетесь в наших краях – позвоните. Только говорите громче, потому что к тому времени я уже буду плохо слышать.
– К тому времени, Маша, я уже буду не в состоянии попадать пальцем в диск.
– А сколько вам будет? – усомнилась она.
– Шестьдесят восемь.
– Некоторые в этом возрасте еще попадают. Пальцем. В диск.
Они простились молча, как и положено малознакомым людям.
Спустившись до середины лестницы, он, неожиданно для себя, обернулся. Все, что он мог рассмотреть на площадке второго этажа, освещенной тусклой лампочкой первого этажа, это белый бинт на руке, продолжающей удерживать дверь полуоткрытой. Откуда-то оттуда, из темноты, на него смотрели зеленые глаза, полные грусти…
Мужика, который так и не успел дать жертве основания для правильной квалификации своих преступных действий, уже не было. Обойдя двор, Мартынов не придумал ничего лучшего, как отодрать около одной из ножек лавочки кусок асфальта, опустить «самодел» в яму и привалить обломок на место. Не бросать же оружие в темноту, за ограду. Завтра на залитую солнцем улицу высыплет детвора и первое из важных событий, что произойдет в Ордынском завтрашним утром – выстрел. То самое, что никак не вписывается в триединое правило Мартынова…
Он быстро вывел машину со двора и, стараясь не смотреть на яркое окно, в котором черным силуэтом застыла Маша, выехал на дорогу.
– Господи, что за глаза…
Он гнал машину с сумасшедшей скоростью, рискуя вылететь за проезжую часть, и думал о том, когда у него последний раз был секс. Кажется, это случилось за день до отлета из Вегаса. С этой президентской сучкой Сондрой было чертовки хорошо. Не настолько была потрясающа она, насколько потрясающ был экстремальный секс на столе за пять минут до прихода в офис Флеммера и Малькольма.
К чему бы это ему вдруг вспомнился Флеммер?
Предчувствие?
«Пожалуй, да», – подумал Андрей, когда он, почувствовав вибрацию в кармане пиджака, вынул телефон и услышал английскую речь.
– Вы не сообщаете о своей работе уже почти сутки, – заметил вице-президент голосом реаниматора, словно Мартынов полгода был в коме и только теперь очнулся.
– Появились некоторые трудности, – сказал Андрей Петрович, обдумывая, как в двух словах описать ситуацию, которая сложилась на данный момент.
– Надеюсь, вы не будете в связи с этим настаивать, чтобы я положил вам на счет двести тысяч вместо ста?
– Ни в коем случае, – успокоил его Мартынов, решив, что для напоминания о повышении гонорара будет более веский повод.
– Мистер Мартенсон, вы нашли его?
– Кажется, да.
– Это не совсем тот ответ, который я надеялся от вас услышать.
– Мистер Флеммер, за четверо суток в России нельзя найти даже отель, свободный от вьетнамцев и клопов, а вы хотите, чтобы я вам за девяносто шесть часов разыскал человека без имени, отчества, фамилии и домашнего адреса. Человека, особые приметы которого двадцать пять лет назад были: рост – один метр, нет передних зубов, волосы светлые, русский, любит конфеты. Может, дадите мне еще пару часов?
Флеммер дал. Мартынов бросил трубку на сиденье и плюнул в окно.
Через час он был уже в Новосибирске.
Метлицкий не из тех сыщиков российской милиции, которым можно было рассказать историю о том, как однажды в ресторане девять веселых азербайджанцев решили отпраздновать день рождения своего товарища, но потом вдруг поссорились друг с другом, после чего друг друга же и перестреляли. Причем стрельба, по всей видимости, велась одним залпом, потому как к концу ссоры никого не осталось в живых.
И он был не из тех, кто поверил бы в то, что находящиеся в этот момент в ресторане Рома Гулько со своей бандой оказались потерпевшей стороной.
Тем не менее потерпевшую сторону через пять часов после задержания, после допросов, пришлось выпустить на улицу. Ты точно знаешь, что Рома Гулько, Фома и Крот устроили в «Садко» чистку, но обязательно потом перед ними извинишься и распахнешь перед ними двери. А что еще делать, если все они, включая раненых, а также работники ресторана и случайные свидетели, в том числе этот Мартынов, в один голос трубят о том, что кавказцы сначала поругались, потом подрались, потом схватились на ножах, а потом – на пистолетах? Горячая кровь, буйный нрав, отмороженность… В общем, все умерли.
Извиняться, впрочем, Метлицкий не стал. Не обращая никакого внимания на Фому и Крота, он плечо к плечу прошел с Гулько до самого выхода, спустился на улицу и только на крыльце пообещал:
– Рома, я эту тему разберу до конца.
– Разбери, Рома, разбери. А то скоро поужинать негде будет. Такое впечатление, что не в Сибири живем, а в Баку.
– Слушай, ко мне тут на днях Захарка Большой приезжал… – Мент наклонил голову и посмотрел куда-то через плечо Гулько. Он сказал достаточно громко для того, чтобы это слышали Фома с Кротом и пара оперов перед входом в УБОП. – Отрекался. Расписку дал. О том, что от ваших общих дел отходит. Так что ты, Рома, тоже подумай. Человек, видимо, на светлый путь ступил, так не пора ли и тебе о своей судьбе подумать? Это я тебе не как мент, а как бывший однокашник говорю…
Взгляд Гулько пронзил здание УБОП, улицу, реку Обь, лес и затерялся где-то на Кольском полуострове…
– Каких дел? – спросил он и улыбнулся. – Большаков – угольный торговец, я – президент спортклуба. Что между этим общего? И от какой такой масти он отрекся? От пыли антрацитовой, что ли?
– Ты подумай, Рома, подумай…
Покачал головой и ушел.
Гулько сел в подогнанный братвой серебристый «Лексус», взял круто, с места. Отъехал с километр и вдруг изо всех сил ударил руками по рулю.
