Кинк говорил, что это короткая остановка – только для проверки паспортов – и что таможенного досмотра не будет. Мы оставили свой багаж в самолете, и грузовичок отвез нас к зданию аэропорта, представлявшему собой веранду с крышей из рифленого железа и большими незастекленными оконными проемами для вентиляции. Но, поскольку воздух был постоянно горячим, сырым, отдавая гнилым деревом, плесенью и тухлой мочой, в общем-то, не имело значения, циркулировал он сквозь окна или нет.
Кинк коротко переговорил с местным представителем СММАК, прибывшим встретить нас, а затем они направились к столу, за которым сидел грозного вида чернокожий. На нем была белая рубашка с короткими рукавами, темный галстук и полосатая тюбетейка. Рядом с ним стоял полицейский в тюрбане, тоже черный, с длинной, обтянутой кожей дубинкой, висевшей у него на запястье. Полицейский оглядел нас сердитыми, налитыми кровью глазами и качнул дубинку, как будто надеялся, что мы дадим ему предлог попробовать ее на нас.
Человек СММАК, не обращая внимания на полицейского, заговорил с паспортным чиновником на языке, который я еле-еле узнал как арабский. У него был очень странный акцент.
Он сказал:
– Это те самые лица, о которых с комиссаром договорились насчет виз.
Чиновник выглядел особенно грозно.
– Я понимаю, – ответил он, – но с каждого полагается пятьдесят франков сбора за марки для виз и по двадцать пять франков въездного налога.
У него было такое выражение лица, будто он ожидал, что его требование будут оспаривать. Когда представитель СММАК просто кивнул и начал отсчитывать деньги, чиновник за столом хмуро уставился на них. Совершенно очевидно: раз с ним не стали торговаться, можно было бы заполучить и больше. Это меня заинтересовало. Нас было восемь человек. Один центральноафриканский франк составляет пятидесятую долю нового франка, так что вся его пожива выражалась в сумме, приблизительно равной двум долларам, то есть по двадцать пять центов с носа. Не везде сыщешь чиновника паспортного контроля, которого можно купить за четверть доллара. Да еще прямо на глазах у полицейского! Республика Махинди, подумал я, таит в себе немалые возможности. К тому времени, когда чиновник проделал свои манипуляции с тремя резиновыми штампами, чернильной подушкой и шариковой ручкой, я почти развеселился.
Грузовичок доставил нас обратно на самолет, который тут же двинулся сквозь грязь и слякоть и с грехом пополам поднялся в воздух. На этот раз наш путь лежал к посадочной полосе СММАК в Кавайде, где, как сказал Кинк, путешествие временно закончится. Он сделал ударение на слове «временно», но пока ничего не сказал о конечном пункте назначения. Мне было как-то все равно, единственное, чего мне хотелось, так это приземлиться целым и невредимым.
На пути в Кавайду самолет почти все время пробивался сквозь тучи, и пару раз нас крепко тряхнуло, но над самой Кавайдой небо было более или менее чистое. Когда мы начали снижаться, я, скорчившись, выглянул в окно.
Поначалу местность внизу выглядела как скопление темно-зеленого мха, без каких-либо отличительных черт. Затем, когда мы снизились, стало видно, что этот мох на самом деле представлял собой заросшие деревьями холмы. Внезапно зелень внизу разорвали длинные красные разрезы, сходившиеся к неуклюже разбросанным большим строениям типа навесов, связанным между собой грунтовыми дорогами. Там работала землеройная техника и какая-то диковина, похожая на гигантский брандспойт. Длинная тугая струя грязной воды била из него в красный склон холма. Затем мы оказались над группой симметрично расположенных зданий поменьше, которые выглядели как жилые дома или казармы. Через десяток секунд самолет уже запрыгал по посадочной полосе.
Она была проложена бульдозерами сквозь джунгли, и тонкое асфальтовое покрытие избороздили трещины и впадины. Наконец самолет, дернувшись, остановился у временного ангара, по сути дела навеса с крышей из рифленого железа, установленной на трубчатой конструкции без стен. Под навесом находился легкий самолет и громоздившиеся одна на другую бочки с горючим. Рядом стоял фирменный грузовик СММАК.
На этот раз все внимание было уделено грузу. Нам пришлось выбраться по шаткому трапу из самолета и стоять в сторонке, пока экипаж самолета и два человека, прибывшие с грузовиком, выгружали ящики.
Эти двое были белыми, и такая работа, видно, не входила в их обычные обязанности: с ящиками, что потяжелее, они обращались прямо-таки неуклюже. Но также было совершенно очевидно, что они заранее знали характер груза и их не удивляло прибытие минометов, пулеметов и боеприпасов. За разгрузкой наблюдал Кинк, время от времени приходя им на помощь. Все делалось без разговоров. Молчание оказалось заразительным. Никто из нашей группы не проронил ни слова. Мы просто стояли перед ангаром и отмахивались от полчищ мошкары, вскоре обрушившихся на нас.
Когда нагрузили грузовичок, солнце начало садиться. Когда мы в него залезли, и вовсе стемнело. У Кинка был фонарик, и он посветил нам, чтобы мы расселись в кузове на ящиках и коробках. Команда заводила самолет в ангар. Когда мы отъезжали, появился «фольксваген», чтобы забрать ее.
Мы отъехали от полосы на низкой передаче, и грузовичок стал карабкаться по извилистой дороге. Борта кузова не были сплошными, и сквозь проемы между планками в свете фар были видны края дороги с зарослями деревьев, покрытых длинными лохматыми листьями. Уилленс сказал, что это дикие бананы. Стоял сильный запах гнили и плесени. Мошкара, атаковавшая нас ранее, отправилась в путь вместе с нами.
Через некоторое время ухабистая тропа перешла во что-то похожее на дорогу, и пару минут мы ехали по ровному месту. Затем водитель сбавил скорость, нажал на сигнал и помигал фарами. После невнятных переговоров машина опять прибавила скорость и проехала сквозь открытые ворота в высоком проволочном заборе с фонарями наверху.
Когда ворота остались позади, двое чернокожих в шортах, с винтовками через плечо, начали закрывать их.
– Территория СММАК, – сказал Кинк. – У нас собственный источник электроэнергии.
Теперь мы были среди небольших зданий, которые я видел с борта самолета: ряды беленых бунгало из шлакоблоков, стоявших прямо на земле на бетонных плитах.
– Это дома нашего европейского персонала, – продолжал Кинк. – Некоторые, как вы видите, оснащены кондиционерами. Для этой части страны они представляют собой верх комфорта. Но в них, конечно, проживают те, кто имеет долгосрочные контракты.
– Здесь наша база? – спросил Барьер.
– Нет, просто пункт сбора. Но о деле поговорим потом. Вы наверняка голодны. Я приношу извинения за срыв ленча в самолете. Аэропорт Джубы оказался несговорчивым. Ничего, мы компенсируем это вскоре в клубе.
Есть мне не очень хотелось, но я чертовски устал и хотел пить. Уилленс, казалось, угадал мои мысли.
– В клубе есть бар? – спросил он.
– О, да. И местное сорговое пиво вполне безопасно. Грузовик завернул за угол и остановился у бунгало, похожего на остальные, только вдвое больше.
– Это гостиница СММАК для транзитного персонала, – объяснил Кинк. – В настоящий момент здесь у нас химик и геолог, обследующие разработки. Так что остаются всего три комнаты. Кое-кому из вас придется наверняка тесновато, но это не надолго. Парень из обслуги получил указания и покажет вам, куда идти. Кстати, он ничего у вас не стянет. Ваши вещи в полной безопасности, пока вы на нашей территории. Отсюда виден клуб. – Он показал на огоньки, видневшиеся метрах в трехстах. – Я предлагаю встретиться через час в баре.
Разумеется, две из оставшихся комнат были предоставлены женатым парам. Гутара, Рейса и меня запихали в третью. Душ был расположен в отдельном бетонном помещении за бунгало, однако кабинок было четыре и воды в баках на крыше хватало. Я ополоснулся и переменил рубашку, остальные тоже были готовы, и мы отправились вместе. Когда я спускался со ступенек гостиницы, что-то проскочило через тропинку у меня под ногами. Я отпрянул. Уилленс шел прямо за мной.
– Всего лишь крыса, – сказал он, а миссис Уилленс хихикнула.
Я пошел дальше, но с того момента смотрел очень внимательно, куда ступаю. Сама мысль о крысах наводит на меня ужас. Не могу взять в толк, как только такая смазливая дамочка, вроде миссис Уилленс, может при их виде хихикать.
Клуб был построен из тех же материалов, что и бунгало, и имел собственный участок с разрекламированными теннисными кортами. Кто-то постарался приукрасить помещение, повесив рекламные плакаты «Эр Франс» и «Сабены», но от этого оно стало лишь напоминать туристское бюро. Незастекленные окна были закрыты сеткой против мошкары, но она все же пробиралась через дверной проем. Вращающиеся под потолком вентиляторы не приносили прохлады. В баре стояли шезлонги с длинными подлокотниками, чтобы можно было перекинуть через них ноги и проветрить промежность. Некоторые из сидевших мужчин так и делали. Немногочисленные жены носили неряшливые хлопчатобумажные платья, так что у них было другое решение этой проблемы. Четверо в углу играли в бридж, а двое у самого бара – в кости. Разговаривали мало. Шум в основном исходил от генератора, мерно гудящего где-то на территории. Однако все подняли головы, когда Кинк встал, чтобы приветствовать нас. Большинство персонала в Кавайде было лет тридцати или около того; цвет лица и у мужчин, и у женщин носил такой же бледный, с желтизной, оттенок, который я заметил у тех, кто разгружали наш самолет. Загар можно было увидеть только кое у кого на руках.
