– Подожди, Змей. Ты не даешь господам изложить дело, по которому они наведались в наш скромный дом. – Звучный голос Капитолины заглушил хохот молодого человека в белом.
– Змей, ты бы и вправду заткнулся. Эти фраера так хорошо базарят. Я хочу послушать, что они еще скажут. – Крестовый перевел взгляд на Обуха. – И когда же вы планируете ваше нашествие?
– Все бы тебе, Кеша, глумиться над людьми. – Старшая Вайсман положила кисть на руку Крестового. – Какие именно из наших дел вас интересуют?
Обух, не удостаивая Кешу вниманием, продолжил.
– Мы не имеем ничего против вас лично и ваших людей. Бесшабашный уважает память старого пахана Михайло Вайсмана. Ваши по-прежнему будут заниматься своим делом…
Безродный молча слушал. Между тем взгляд его всякий раз возвращался к лицу Лизы. Ему, выросшему в крестьянской избе, десяти лет отроду переданному на обучение к ростовскому парикмахеру Терентьеву, никогда раньше не приходилось бывать в господских домах. И уж тем более общаться с дамами из высшего света. А Елизавета, как ему казалось, непременно должна была принадлежать к таковому. На старшую сестру он и взглянуть боялся…
Голос Капитолины вывел Безродного из оцепенения.
– Так… И что же вы хотите от нас? – Девушка откинула крышку табакерки и при помощи столового ножа собрала порошок, рассыпанный по донышку в горку.
– Сперва только наводки. – Обух бросил в пепельницу крохотный окурок, оставшийся от папиросы.
– Что-то я не понимаю, о чем он ботает? – вновь вклинился в разговор Змей.
– Подожди, Змей. Предложение ваше дельное. Пара наводок у нас уже есть. Не правда ли, Мартын? Лавка одна имеется аптечная. Как ее обчистить, так пару месяцев можно харчи халявные хавать. Но только до вас это не касается.
Крестовый отодвинулся от стола, и его правая рука стремительно скользнула в карман пальто. В тот самый, в котором Обух еще до этого заметил очертания «нагана». В следующее мгновение блеснул металл. Выстрел прогремел неожиданно. Обух даже не успел переменить позы. Его голова с простреленным лбом резко откинулась назад, стул покачнулся, и тело, завалившись на спинку, рухнуло на пол.
Реакция Безродного не заставила себя ждать. Выдернув револьвер, он навел его на Крестового, но выстрелить не успел. Мартынов, не вынимая оружия из кармана брюк, спустил курок. Пуля ударила Безродного в грудь, отбросив его на несколько шагов назад. Содрогаясь в конвульсиях, Безродный жадно хватал ртом воздух. С последним вздохом он выпустил из руки револьвер и замертво повалился на паркет.
– Надеюсь, мы доставили вам не слишком много огорчений? – Мартынов вынул из кармана «наган» и осмотрел отверстие, оставленное пулей. – Лиза, прости. Я не хотел стрелять в твоем присутствии, но Крестовый не оставил мне выбора. А ты, Капитолина, до сих пор не выпила ни глотка шампанского. Выдохнется же…
– Да. Надеюсь, мне составят компанию? Кажется, мы собирались выпить за встречу. За встречу, господа! – Капитолина подняла свой бокал и, сделав символический жест в ту сторону, где еще несколько секунд назад сидели ростовские, пригубила напиток. – Отрубите этому говорливому его куцый палец и отправьте в Ростов Бесшабашному. Пусть полюбуется. И я рассчитываю, что этот знак растолкует ему многое.
Крестовый опустил «наган».
– Сделаем, – мрачно произнес он. – Только…
– Что «только»?
– Боюсь, ростовских это ничему не научит. Не поймут они послания. И эти двое… – Кеша кивнул на распростертые тела. – Они лишь первые ласточки. Будут и другие.
– Что ж, – равнодушно пожала плечами Лиза. – Будем ждать. Как говорится, милости просим.
– Все не так просто, – буркнул себе под нос Крестовый.
– Брось, Кеша! – Мартынов дружески обнял его за плечо и слегка надавил. – Нечего раньше времени тень на плетень наводить. Садись, выпей, расслабься…
Глава 16
Пальчик в ларчике
– Ба! – Колченогий резко отшатнулся от ларца, который Бесшабашный выставил перед собой на стол. – Господи Иисусе праведный, помилуй! Что наделали, изверги!
Крестясь, Колченогий отошел в сторону.
– А что же сам-то? Неужто погубили? – едва шевеля губами, произнес Тетерев.
Никто из присутствующих на боготяновской сходке не решался нарушить тишину, установившуюся после страшного сообщения Пафнутия.
Бесшабашный повернул голову к полуглухому Ивану. Взгляд его был тяжел.
– Погубили-погубили, Тетерев. Как пить дать, погубили.
– Неужто и Безродного застрелили? – прошептал Иван, искоса поглядывая на содержимое ларца.
– Да кабы не застрелили, давно бы уже объявился. Верно оно. – Митька Черный единственный из всех не потерял присутствия духа. Сжав руки в кулаки, он напряженно ходил по комнате. – Пафнутий, сам я лично хочу в Москву поехать и отомстить за Обуха. Коли они нам палец его в ларце золоченом прислали, так теперь надобно головы ихние в таких же ларцах в Ростов привезти. Такое мое мнение!
– Молчи, Черный.
Пафнутий захлопнул крышку ларца, на дне которого аккуратно завернутый в шелковую материю лежал отрубленный палец Обуха. Обрубленный по верхнюю фалангу, с наколкой у основания культи, он не давал усомниться в том, что палец этот некогда принадлежала именно Василию.
– Лярвы! Что задумали! – продолжал сетовать Черный.
Бесшабашный поднял руку, привлекая к себе внимание всех присутствующих. Затем жестом пригласил занять места за столом, который сегодня, вопреки обыкновению, не ломился от обилия яств. По центру стояло несколько бутылок водки да миски с поминальной закуской.
– Мысли мои такие, – начал Пафнутий, взяв бутылку «смирновки». Свернув с нее крышку, Бесшабашный принялся разливать водку в стаканы. – На этот раз в Москву поедешь ты, Черный. Колченогий и Тетерев с тобой. Прихватите с собой еще и пару храпов для острастки. Слепого да Бугая отправим с вами. Они покрепче будут.
– Уж мы их!.. – Митька принял из рук Бесшабашного наполненный стакан с водкой и потянулся к миске с кутьей.
– Выяснишь, кто на Обуха с Безродным осмелился руку поднять, – продолжил Пафнутий, поднимая свой стакан. Не чокаясь, Бесшабашный вылил его содержимое в рот. Тоже сделали и остальные участники сходки.
– Руку того, кто Обуха жизни лишил, в таком же ларце мне привези, – продолжил Бесшабашный, отирая бороду, по которой стекали тонкие ручейки водки, волосатой рукой. – А сестер привезите мне живыми и невредимыми. Видеть я их хочу. Что же это за бестии такие, коли двух здоровенных мужиков погубили? Разговор у меня с ними будет. Михайло покойного попомним да на будущее договоримся. Потому, вижу, не по зубам это вам с сестрами судачить. Кабы беды не вышло. Понял, Черный?
– А то! Чего ж тут не понять? – Митька, заметно осоловелый, пригладил ладонью непослушные черные вихры и вынул из кармана револьвер. Полюбовавшись своим оружием, сунул его обратно. – Сам лично тебе руку того негодяя привезу. Как есть, привезу.
– Завтрашним поездом и выезжайте.
Пафнутий взял вторую бутылку и принялся наполнять водкой опорожненные стаканы.
Пороховицкий поспешно вошел в помещение арестного дома. Смотритель, Никита Артемьевич, справный немолодой уже мужчина, облаченный в штатный полицейский мундир, аккуратно застегнутый на все пуговицы, угодливо затворил за обер-полицмейстером дверь.
– К чему, ваше благородие, Петр Лазаревич, такое беспокойство с вашей стороны? Городовые к вам в кабинеты преступника бы этого сами доставили. Уж не упустили бы. Знамо дело, важная птица. Год почти от полиции уходил. Из-под самых пальцев, можно сказать, ускользал…
– Не до того сейчас, – торопливо оборвал смотрителя обер-полицмейстер.
По обеим сторонам узкого коридора размещались арестантские помещения. Каждая из дверей была снабжена тяжелым засовом с увесистым навесным замком. Потолки в коридорах были низкие. Петр Лазаревич, чтобы не задеть головой иную потолочную балку, низко пригибал голову. Мерцающее пламя двух-трех настенных фонарей тускло освещало путь. Время от времени обер-полицмейстер зло чертыхался, спотыкаясь о выбившуюся из общего строя доску в полу.
– Направо, пожалуйста, повернуть извольте. – Никита Артемьевич указал на ответвление от основного коридора, в тупике которого темнела тяжелая металлическая дверь с зарешеченным окошком. – Тут он, ваше благородие. Пожалуйте побеседовать…
Стражник, гремя ключами, открыл замок и пропустил посетителей внутрь. Камера представляла собой маленькое зловонное помещеньице.
Арестованный сидел в дальнем углу на нарах. Молодой еще весьма человек с миловидным лицом и наивным выражением глаз окинул фигуру обер-полицмейстера недоброжелательным взглядом. Пороховицкий брезгливо огляделся. Приложив к носу надушенный носовой платок, Петр Лазаревич прошел внутрь. Запах дорогого одеколона ветерком прошелся по камере не в силах заглушить камерный смрад.
