— Мы готовы, — кивнул я Фодерингштайну, тот дунул в свисток, привлекая общее внимание, и приказал очистить поле.
Первыми играли команды «Б» и № 3.
Шарпей, выступавший за команду № 3, вырядился в полную форму своего любимого «Милуолла» и даже нацепил щитки. Для взрослого мужика, играющего против пяти подростков, это было слегка чересчур; по-видимому, решил показать себя во всей красе.
Капитаны обеих команд подошли к судье. Фодерингштайн подбросил монетку, и право ввести мяч в игру получил Шарпей. Орех, как положено, отошел на десять ярдов, но не раньше, чем Фодерингштайн выцарапал свою монету из кулака этого мелкого воришки.
— Мяч в игру! — скомандовал судья, и Шарпей отдал пас Шпале. Тот, словно танцор, развернулся на одной ноге и пнул мяч через все поле мимо Неандертальца прямехонько в собственные ворота. Игроки команды «Б» радостно завопили и принялись обниматься, как будто это они отличились, а Шарпей просто таращился на Шпалу в немом изумлении.
— Ну? — рявкнул Шпала.
Я закрыл лицо ладонями и вдруг понял, что пятнадцатилетние подростки не умеют делать что-либо незаметно.
— Сюда, — сердито показал Шарпей, и Фодерингштайн свистком подал сигнал.
Шпала ударил. К несчастью, мяч угодил точно на ногу Ореху, который провел его к воротам команды № 3 и забил гол, не встретив на своем пути не то что сопротивления, но даже колыхания травинки.
Зрители заревели, я же крикнул Шпале, чтобы он прекращал заниматься фигней и включил башку.
Фодерингштайн дал свисток, и на этот раз, получив мяч от Шарпея, Шпала таки сделал передачу игроку не чужой, а своей команды. Рыжий перевел мяч на фланг Тормозу, Тормоз вернул его Шпале, Шпала пасанул Рыжему, Рыжий опять сделал фланговую передачу все тому же Тормозу, Тормоз дал пас Шпале, Шпала — Рыжему…
Все время, пока продолжалась эта веселая тусовка, Шарпей находился на другом конце поля, подпрыгивал и лихорадочно размахивал руками.
— Сюда, сюда! Я свободен! — орал он, пытаясь привлечь внимание товарищей по команде. Увы, они были слишком заняты перепасовкой, и круговое движение прервалось только после того, как Шпала случайно отдал пас Конопле, а тот не замедлил всадить в ворота соперников третий гол.
— Что вообще происходит? — злобно прошипел Шарпей своим одноклубникам во время очередного радостного братания команды «Б». (Об этом я позже узнал от Шпалы.) — Либо вы, ублюдки, начнете играть как следует, либо я из каждого сделаю отбивную, как только уберутся ваши родители! Живо вводи чертов мяч в игру и пасуй на меня!
Шпала потер грудь в том месте, куда Шарпей ткнул его пальцем, и игроки вновь заняли позиции.
По свистку Фодерингштайна Шпала аккуратно подкатил мяч к ногам своего рассерженного капитана. К счастью, на этот случай мы кое-что предусмотрели, и едва Шарпей коснулся мяча, как сорок восемь шипов, по шесть на восьми бутсах, нацелились ему в ноги, точно управляемые баллистические ракеты.
Шарпей в ужасе подскочил и едва успел прижать колени к подбородку, как четыре пары бутс сошлись в той самой точке, где еще долю секунды назад находились его щитки.
Команда «Б» в полном составе грудой рухнула на землю, придавленная сверху Шарпеем, а мяч вылетел за боковую. Шпала рванулся к линии, чтобы сделать вбрасывание, обеими руками поднял мяч над головой и с размаху запулил его в свои ворота.
— Четыре-ноль, — констатировал Фодерингштайн, хотя из-за бешеного рева трибун на поле этого почти никто не услышал.
Парням из команды «Б» удалось забить еще несколько голов и устроить еще несколько потасовок, прежде чем судья дал финальный свисток, и победители восторжествовали по поводу разгрома противника с внушительным счетом 7:0.
Уходя с поля, Шарпей метал громы и молнии. Я подозревал, что очень скоро мы поплатимся за его сегодняшнее унижение, однако спросите любого, кто участвовал в том матче, и все как один подтвердят: да, оно того стоило. Принцип Гафина в действии, как сказал бы Шарпей.
В следующем матче команда «А» играла против команды «Д».
В толпе уже началось волнение, то и дело слышалась всякая скептическая ерунда, и я решил, что нужно постараться развлечь публику.
— Удачи Уэйн! — крикнула мне Джинни с трибуны, и я помахал ей в ответ.
— Орел или решка? — спросил Фодерингштайн мне и Свече, стоявшим в центре поля. Свеча пожал плечами и пробормотал что-то вроде «какая, хрен, разница», я пнул его в щиток и сказал «орел».
Выпал «орел», я получил право начального удара.
— Начинаем по свистку! — объявил судья. Мне едва хватило времени, чтобы сгрести Свечу за шиворот и сообщить ему об изменении плана.
— Забудь, о чем мы договаривались. Мы должны выиграть один-ноль, и не волочите ноги, притворяйтесь, что атакуете, иначе наши чертовы болельщики потребуют назад свои чертовы деньги. Когда будет подходящий момент для гола, тебе подадут знак.
Я пожал Свече руку, делая вид, что по-спортивному желаю ему успеха, и вернулся в центр поля.
Фодерингштайн дал свисток. Я сделал передачу Трамваю, который словно врос в землю и смотрел на меня, как баран на новые ворота.
— Я забыл, что мне надо делать, — сказал он.
Секунд пять-шесть все игроки стояли столбом, таращась друг на дружку, и только потом сообразили, что нужно срочно импровизировать.
С трибун слышался громкий презрительный свист и шиканье.
— Да тут все подстроено! — раздался чей-то крик.
— А где мяч? — спохватился Трамвай.
Несколько секунд спустя кто-то из игроков команды «А» обнаружил мяч, закатившийся под тележку на краю поля.
— Фу-у-у! — завопили зрители.
Котлета вернулся с мячом и бросил его под ноги Свече. Капитан команды «А» принялся демонстрировать мастерство дриблинга и отдал пас Валету только после того, как я попытался его перехватить.
— Эй, а у нас неплохо получилось, надо бы повторить, — предложил я Свече. Он опять завладел мячом, а я снова пошел в отбор.
Крыса, Бочка и Трамвай присоединились к нашей забаве, и мы гоняли мяч между собой, а потом Крыса вдруг отдал случайный пас Биг-Маку и, побледнев от ужаса, уставился на меня.
— Мне! — рявкнул я.
С поразительным правдоподобием заслоняя Биг-Мака спиной, Крыса вернул мяч мне. Стоявший на пути Свеча изобразил, будто убирается в сторону. Я сильным ударом направил мяч в ворота команды «А» и, словно в замедленной съемке, увидел, как Безымянный, распластавшись в воздухе, сгребает его в охапку. Я не шучу, гол должен был получиться просто великолепный, если бы не этот тупой придурок, который все испортил.
Я рванулся к воротам, якобы для того, чтобы ударить по мячу на отскоке, и спросил у Безымянного, что за фигню он вытворяет.
— Ты же сказал, что подашь знак, когда вы соберетесь забивать, — обиженно сказал он, отчего у меня возникло дикое желание влепить ему в лоб.
Реакция зрителей, однако, отчасти компенсировала разочарование по поводу не забитого гола, на трибунах даже захлопали.
— В следующий раз, когда я буду бить по воротам, лучше сразу катись с дороги, блин! — предупредил я Безымянного. — Иначе нам придется срочно искать три сотни фунтов.
Трамвай потрусил через поле, чтобы выполнить угловой, а мы ввосьмером столпились в штрафной, и когда он ударил, я развернулся по траектории мяча и саданул по нему изо всех сил. Мяч влетел в перекладину, как снаряд, и отскочил в поле. Трамвай побежал за ним и уже собрался отбить, но допустил досадный промах, и мяч срикошетил от его голени.
С рикошета он попал прямо в ноги Четырехглазому, который сразу шарахнулся в сторону, пропуская мяч в соответствии с нашим первоначальным планом.
— Нет! НЕЕТ! Держи его, держи! ДЕРЖИ! — заорал я, отчего Четырехглазый заметался, будто заяц перед паровым катком.
Мяч медленно перекатился через линию ворот, прежде чем наш мистер Торопыга успел подставить бутсу. Фодерингштайн тут же дал свисток и объявил счет: один-ноль.
— Черт. Ну и что теперь? — обратился ко мне Свеча с перекошенной от ужаса физиономией.
— Радуйтесь, кретины, вы же только что забили гол, вашу мать! — фыркнул я, и все пятеро бросились обниматься с отчаянием юных педиков, которые в разгар первой в жизни гомосексуальной оргии вдруг задумались о собственной греховности.
— Не надо больше так делать, — процедил я сквозь зубы.
Я отнес мяч на середину поля и, по свистку Фодерингштайна, сделал передачу Трамваю, который отдал вялый пас назад Бочке.
— В другую сторону, придурок! — заорал я. — Не туда, вперед!
— Ну и команда, — послышалось с трибуны.
Бочка метнул на меня злобный взгляд и вдруг помчался к нашим воротам.
Как я и говорил, у меня были все основания сомневаться насчет Бочки. Он одним из последних поддержал идею подставного матча и согласился играть (или не играть, как могло оказаться) только после того, как Шарпей всех достал своей подготовкой. Теперь же, в отсутствие Шарпея, Бочка вел себя беспокойно, точь-в-точь как человек, который собирается мне нагадить. Я понял, что если это случится, нам всем крышка.
