3
Приблизительно в это же время на той же улице в трехкомнатной холостяцкой квартире известного репортера Закадыкина просыпались вчерашние гости. Самый молодой из них, оторвав от подушки голову, заметил, что его наставник бодрствует, и бодрствует чисто по-обломовски, не вставая с дивана. Рахметов по обыкновению пожирал очередную книгу, бесшумно переворачивая страницу за страницей, и зрачки его бешено бегали, словно ловили ту самую неуловимую русскую мысль, которая то бесконечно куда-то убегает, то с кровью в горле к чему-то призывает. Юноша спал на раскладушке и по причине её скрипучести часто просыпался, поэтому не очень хорошо выспался. Рахметов же выглядел бодро.
— Который час? — спросил Сережа.
— Отдыхай, — отозвался Рахметов. — Нам приказано не высовываться из квартиры. А жаль. Говорят, здесь пиво неплохое.
— Мы одни? — повертел головой юноша, нашаривая на стуле брюки. — Шеф, как я понял, опять на задании с нашей коллегой.
В голосе стажера звучала ирония, но товарищ её не поддержал.
— Ты прав, коллега уже работает. А шеф, я думаю, решил показаться семье.
— Он тоже из этих мест?
— Тоже! Я же тебе рассказывал. Майор помог ей бежать из следственного изолятора. И сам, разумеется, бежал. А куда деваться? Ведь он и был тем следователем, который вел её дело.
Стажер присвистнул и в некотором замешательстве отправился в ванную. Когда минуту спустя он возвратился свежим и умытым, то спросил полушепотом, с опаской поглядев на дверь:
— Что же она совершила?
Рахметов оторвался от книги и, подняв палец кверху, нравоучительно изрек:
— Не старайся познать непознаваемое. История тут не простая. Если говорить коротко, она перерезала горло одному местному мафиозо. Да, тому самому, ради чьего наследства мы сюда прибыли.
Глаза юноши стали такими круглыми, что его товарищ расхохотался. Ему вдруг вспомнилось, как этого пацана с отчаянным лицом и самодельным плакатом на груди он встретил у Савеловского вокзала. На плакате разноцветными фломастерами было написано: «Бескорыстные патриоты, откликнитесь!»
Патриоты не только не откликались, но даже не подымали глаз на явно спятившего парнишку. Они озабоченно прошмыгивали мимо, и им не было никакого дела до разваливавшейся Родины. Рахметов, понаблюдав немного, отвел пацана к своим, в катакомбы.
— За что же она его, если это, конечно, не военная тайна? — продолжал допытываться стажер.
— Наверное, она, как и ты, решила побороть мафию в одиночку. Но это абсурд, дорогой коллега! Мафию обслуживают профессионалы из госбезопасности, те самые, которых упразднила новая власть. Только они никуда не делись. Они нашли свою нишу в криминальных структурах. Но и патриоты никуда не делись. Запомни это! И пускай мы вынуждены сидеть пока под землей, но это до поры до времени. Я имею в виду истинных патриотов, любящих национальную культуру, а не тех идиотов, орущих на площадях о нуждах своих хозяев.
— Это я уже слышал! — ответил Серега.
— Прекрасно! Тогда давай пожуем.
Они отправились на кухню, залезли в холодильник, но, кроме яиц, ничего не нашли. Это их не обескуражило. Друзья бодро поджарили глазунью из шести яиц, накрошили в неё луку, посолили, поперчили и жирно намазали горчицей. После чего уплели все это в один присест, облизали вилки и поставили на плиту чайник. Потом сыто отвалились на спинки стульев, и Рахметов, как бы продолжая незавершенный разговор, произнес:
— Так ты толком не рассказал, что у тебя стряслось на личном фронте?
— Но и ты не рассказал, что у неё с нашим шефом?
— Абсолютно ничего, — пожал плечами Рахметов. — Он просто ходит за ней хвостом, а она девица умная. Ничего себе не позволяет ни с ним, ни с кем-либо другим. А тебя, как я понял, патриотом Родины сделала личная обида?
— Почему же обида? — нахмурился стажер. — Может, у меня сердце болит за Отчизну?
— Сердце сердцем, однако в большинстве случаев именно личные обиды делают историю. Про порывы сердца сочиняют поэты, а что мы видим на практике? Обиженного Македонского, обиженного Цезаря, обиженного Наполеона! Еще неизвестно, состоялся бы Сталин, как диктатор, если бы над ним так не потешались товарищи по партии! Еще неизвестно, был бы двадцатый съезд, если бы Хрущева так не унижал Иосиф Виссарионович. Да и Ленин, честно говоря, не с хорошей жизни ринулся в революцию: он с позором проиграл два адвокатских дела. Кстати, и Гитлер если бы состоялся как художник, то вряд ли бы заинтересовался политикой. Потому что политика, друг мой, — удел обиженных или крутых неудачников. Усек? Тогда выкладывай!
Пунцовая краска залила лицо молодого парня. Он отвернулся к окну и выдавил через силу:
— В общем, история банальная. Жена у меня актриса, женщина красивая. Жили мы с ней на две актерские зарплаты, а какие сейчас у актеров зарплаты, тем более в провинции. В общем, узнаю я в один прекрасный день, что мою жену взялся ни с того ни с сего спонсировать один тип из «новых русских». Поначалу-то я не понимал, почему у нас деньги не иссякают. Ну, думаю, экономить жена научилась. А потом узнал от её подруги, что деньгами её выручает директор одной фирмы. Словом, в тот же вечер собрал я свой чемоданчик и укатил в Москву.
— И даже не стал разбираться?
— А зачем, когда и так все ясно.
— Тяжелый случай, — пробормотал Рахметов, после некоторого молчания. Может, не следовало пороть горячку? Может, не все так страшно, как тебе вообразилось? Наверняка и дети есть?
— Дочь.
В эту минуту закипел чайник, и старший коллега не спеша сыпнул в чашку заварки. Затем налил кипятка и поставил на середину стола пакет со слипшейся карамелью.
— А почему, собственно, ты сразу решил ринуться в борьбу, а не на сцену какого-нибудь столичного театра? Ведь ты же талантливый актер с дипломом ГИТИСа.
— Кому это теперь нужно: разумное, доброе, вечное? — махнул рукой Сережа. — Толпе нужны «мыльницы» и порнухи. А «новых русских» нужно давить как тараканов.
Умудренный опытом товарищ укоризненно покачал головой и печально произнес:
— Благодари бога, что встретил меня, а не какого-нибудь прохиндея. А то бы тусовался сейчас с уголовниками или либерал-демократами. Ведь из обиженных легче всего лепить пельмени для пушек. А давить никого не рекомендую, даже во имя добра. Ради чего, собственно, брать на душу грех? Убивая даже во имя справедливости, ты берешь на себя ещё и грехи убитого.
— А как же бороться? — пробурчал Сережа.
— Вот чем! — ответил Рахметов, указывая на лоб. — Ибо только дурак берет на службу армию, умный берет на службу мудрость, сказал Аристотель. А Достоевский сказал, что отдать за Родину жизнь — это самое простое, а ты посвяти десять лет учебе, а потом своими знаниями принеси человечеству реальную пользу! Только тебя пять лет учебы ничему не научили. Свое образование использовать для терроризма — это мелко! Привыкни к мысли, что мы не революционеры и не узколобые националисты. Мы истинные патриоты, которые хотят, чтобы вся духовность и мудрость, накопленная нашей историей, не канула в небытие.
— Только я хотел бы знать, как все это будет осуществляться на практике, — недоверчиво покачал головой актер.
— Скоро увидишь…
В ту же секунду девушка на остановке одним своим видом повергла в прах всех голливудских и канарских красоток из нездешних цветных журналов. Пролетев мимо и трижды оглянувшись, Маскитов со вздохом подумал, что вот ведь какие рыбки ещё попадаются в Среднем Поволжье, можно сказать, ничуть не хуже, чем на импортных видеокассетах. И внутри у него все съежилось и закололо от какого-то приступа обезьяньей грусти. О нет, она не его поля ягодка.
«Но почему же? — запротестовала козлиная сущность. — Разве у меня недостаточно денег? Разве я не хозяин этого заспанного клочка земли?» Неожиданно свернув в ближайший закоулок и описав круг, Маскитов снова поехал по той же улице. Даже из-за угла было видно, что красавица ещё не уехала, хотя трамвай уже, кажется, прошел. Почему-то лоб бандита покрылся испариной и в коленях почувствовалась дрожь. Маскитов элегантно тормознул у её ног и широко распахнул дверцу.
— Девушка, подвезти? — произнес он вульгарным, внезапно осипшим голосом.
Перезревшего вида женщины дернулись было с места, но весьма вовремя шевельнули своими средневолжскими извилинами. Вся остановка с любопытством уставилась на «форд», и он, досадуя на сорвавшуюся глотку, с ужасом подумал, что если мамзель откажется, то его самолюбие этого не переживет.
Красотка не отвернулась презрительно, по примеру местных барышень. Она оказалась воспитанной: тонко улыбнулась и без жеманства ответила:
— Спасибо, я на трамвае.
— Зачем же на трамвае? Я вас довезу, не бойтесь! — воскликнул рэкетир, позорно покрываясь пунцовой краской.
