— Здравствуйте, Чарлз. Мне удалось установить, что ваши люди сейчас здесь. Они занимают квартиру в первом этаже на Ковенском переулке. Квартира небольшая, переделана из бывшей дворницкой, чем и удобна: имеет два выхода — во двор и прямо в подворотню. Агенты наружного наблюдения сообщили, что в данный момент они находятся там. Я знаю, что для вас здесь замешан личный интерес, но еще раз хочу вам напомнить, что вы не должны в случае провала бросить какую‑либо тень на наше государство и на наше дипломатическое ведомство в частности.
Сэр, эти напоминания излишни. Вы знаете, что от взрыва, организованного этими террористами в 86 году, погибла моя жена, с тех пор поиск их стал делом моей жизни. Я понимаю, что арестовать их и заставить предстать перед судом мы не сможем и ликвидация остается единственным способом прекратить их преступления, но что такой способ борьбы с терроризмом незаконен и вы не должны быть к нему причастны. Я постараюсь представить это как внутреннюю разборку между разными фракциями «Черного понедельника». А теперь я хочу поблагодарить вас за информацию и приступить к делу.
Дверца машины распахнулась, и худощавый мужчина исчез, как будто его никогда и не было.
Кемаль в соседней комнате что‑то переставлял, звенел какими‑то предметами. Потом он громко спросил что‑то, его напарник ответил недовольно и пошел к нему. Из соседней комнаты доносились тихий разговор, неясные звуки — скрип, шорох, позвякивание. Я представила себе, как они готовят орудия пыток, и мне стало совсем худо. Что делать? Кричать? Но в этой комнате даже нет окна, а потом они просто заткнут мне рот. Самое ужасное заключалось в том, что при всем желании я не могла ничего им сказать. Я сама хотела бы знать, где потеряла эту несчастную брошку, но совершенно этого не помнила. Может, попробовать вспомнить? Но не в этих условиях. Единственное, что приходило мне в голову, — это квартира Кирилла, но, судя по учиненному там разгрому, мои противники там все так тщательно обыскали, и других мыслей у меня, хоть убей, не было… «Хоть убей» — к моему ужасу из образного выражения это становилось реальной угрозой.
В соседней комнате между тем происходило что‑то непонятное: кто‑то тихо вскрикнул, затем послышался звук падающего тела. Затем кто‑то, кажется Кемаль, длинно выругался на своем гортанном языке, ему ответил другой, абсолютно незнакомый голос, раздался стон и снова звук падающего тела. Потом что‑то передвигали, затем мне показалось, что хлопнула форточка, и все стихло. Я ожидала появления своих тюремщиков пять минут, десять, двадцать — их не было. Сначала я ждала их со страхом, потом неизвестность начала угнетать меня больше, чем страх.
Кемаль позвал Ису в соседнюю комнату вовсе не потому, что ему потребовалась помощь в подготовке орудий пыток, а потому, что он сварил крепчайший кофе, который они и выпили, пока их жертва, запуганная и деморализованная, ждала начала мучений. Опытные в таких делах, Иса и Кемаль знали, чем дольше жертва ожидает пыток, тем сильнее они действуют, тем легче потом добиться нужного результата. Кемаль был мастером не только по части убийств и пыток, кофе он тоже варил превосходно. Увлекшись божественным напитком и разговором, напарники на какое‑то время утратили бдительность и не обратили внимания на то, как у них за спиной чуть слышно скрипнуло окно.
Карьера Чарлза Шимански началась в цирке, где он выступал в семейном акробатическом номере. Ловкость, гибкость и великолепная растяжка были у него, можно сказать, в крови. Гибкий мальчик подавал большие надежды, но однажды, когда их цирк переезжал на новое место гастролей, рано утром на шоссе, неподалеку от Финикса, штат Аризона, его отец не справился с управлением, и машина не вписалась в крутой поворот.
Чарлз отделался легко — всего несколько швов. Остальных спасти не удалось. Заботу о мальчике взял на себя его дядя, полковник ВВС. Он добился того, чтобы Чарли поступил в военную школу, и судьба его была решена.
На юного Шимански обратил внимание инструктор по дзюдо, а позже — офицер из военной разведки. Способности его были очевидны и необычны, и ко времени окончания школы он был уже вполне подготовленным агентом в спецподразделении по борьбе с терроризмом.
Ему пришлось заниматься своим делом на всех континентах, кроме Антарктиды. Он стал знаменитостью будучи никому не известен. Его досье хранилось среди наиболее секретных документов ЦРУ. Фамилии его не знал никто, называли его по имени — Чарлз.
В 1982 году Чарлз женился на молодой журналистке из Айдахо. Памеле очень хотелось иметь детей, но Чарлз считал, что при его опасной профессии это неразумно, и просил ее подождать. Он рисковал жизнью ежедневно, но смерть щадила его. Профессия. Памелы казалась им гораздо более безопасной, но 1986 году она присутствовала как представитель своей газеты на открытии нового культурного центра в Лос‑Анджелесе и погибла при взрыве, ответственность за который приняла на себя исламская экстремистская организация «Черный понедельник». Чарлз узнал имена конкретных исполнителей, и найти их стало делом его жизни.
Миниатюрное тело, как молния, метнулось от окна, и тонкий шелковый шнурок затянулся на шее Кемаля. Глаза его вылезли из орбит. Он пытался схватить невидимого человека, который, прикрываясь им как щитом от Исы, затягивал петлю. Иса выругался по‑арабски и выхватил огромный нож.
Чарлз, прекрасно владевший арабским, сказал:
— Вспомни 86 год, Лос‑Анджелес. — В его голосе было столько ненависти и страдания, что Иса впервые в жизни испугался. Это и был последний раз в его жизни, потому что мастерски брошенный Чарлзом кинжал, вонзившись чуть ниже его правого уха, навеки остановил этого хладнокровного, безжалостного и бесстрашного убийцу.
Я долго слушала тишину в соседней комнате, потом мне это надоело. Ушли они все, что ли? А я тут буду сидеть до тех пор, пока не умру от голода. Я подергала скованными руками. Труба была очень толстая, поэтому арабы не смогли обхватить ее наручником, они просто продернули металлическую цепочку между кольцами и перекинули ее через трубу. Я пошевелилась и звякнула цепочкой. На звук никто не отреагировал из той комнаты. Это мне начинало очень не нравиться, живые люди не могут сидеть так тихо. Я снова подергала цепочку. Она чуть сдвинулась вдоль трубы. Если повезет, я смогу гулять вдоль трубы как цепная собака. Но что это мне даст? Тем не менее я решила попробовать и через некоторое время доползла до конца трубы вместе с наручниками и подушкой. Теперь напротив меня на другом конце находился комод. Я ползла к этому комоду, потому что безумно надеялась, что ключ от наручников лежит на нем. На чем основывалась моя надежда, трудно сказать, просто я представила себе, как они притаскивают меня, бесчувственную, в эту комнату, сковывают наручниками, а ключ от них Кемаль не прячет в карман, а кладет на этот комод, потому что больше некуда положить, в комнате больше ничего нет.
С неимоверным трудом я изогнулась и попыталась встать. Это мне удалось ненадолго, но за это короткое время я успела заметить на комоде что‑то металлическое. До комода было не дотянуться, поэтому я немного подумала и попыталась снять кроссовку, не развязывая шнурков. Номер прошел только с левой, она посвободнее. Таким же образом я, пыхтя и чертыхаясь, сняла носок с левой ноги, а потом вытянулась на полу и большим пальцем ноги нашла дырку в грязном куске тюля, покрывавшем комод. Тюль медленно поехал вниз, и то, что было на нем, тоже. Ключ шлепнулся на пол и запутался в куске тюля. Но все это были только цветочки по сравнению с тем, что мне пришлось сделать, пока я не всунула ключ в замок. Если бы арабы были живы, они умерли бы от всех несчастий, которые я призывала на их голову, пока освобождалась от наручников. Наконец, не веря себе, я отошла от ненавистной трубы, растирая руки, надела кроссовку и направилась было к выходу, но остановилась.
Во‑первых, меня обуяло самое примитивное любопытство — что же там произошло в соседней комнате, а во‑вторых, я вспомнила, что, когда арабы меня похитили, я шла из магазина. Вряд ли они оставили мои пакеты там в подъезде, тогда меня стали бы искать, поэтому, скорее всего, они привезли все сюда. Продуктами можно было бы и пожертвовать, хотя чего ради, но там в одном из пакетов был кошелек, а в нем ключи и фотография наша с Аськой, да еще квитанция за электричество, по ней меня можно легко найти. Поэтому следовало забрать мешки с собой или хотя бы кошелек.
Когда я со всяческими предосторожностями заглянула в соседнюю комнату, я была действительно потрясена. Конечно, в последние дни мне приходилось видеть гораздо больше крови, смерти и насилия, чем за всю предыдущую жизнь, но все же это было слишком.
