— Ничего! Да это, можно сказать, ханский чай! Собственный рецепт: краснодарский, трехсотый и фирменный грузинский…
Ему позвонили — кто-то интересовался количеством содержания алкалоидов в млечном соке опиумного мака.
— Начнем с морфина… — Муса был готов прочитать по этому поводу пространную лекцию, ибо любой сотрудник мог рассчитывать на его внимание и время, ничуть не считая себя обязанным. — Только в одном морфине содержится по меньшей мере до двадцати видов различных алкалоидов…
Едва лекция закончилась, позвонил кто-то еще.
— Только не «лясэ», а «ляссе» — два «с»… — терпеливо объяснял Муса. — Ударение на втором слоге. Это ленточка, которая идет от корешка книги. Закладка. Приходилось видеть?
Муса давал консультации не только по телефону. Дверь в лабораторию практически не закрывалась, в кабинет шли по делу и без дела, мешая Мусе заняться экспресс-анализом коньяка.
Муса давал объяснения различным проблемам, включая международные, консультировал любителей спортивных прогнозов, непрерывно прикуривал, запивал сигарету остывшим чаем, поднимался к реактивам, стряхивал пепел на брюки и на пол. Он делал тридцать три дела сразу.
Халматов напряженно ждал результатов анализа. Думал о своем. Прямо против него на стене висела оперативная карта, отражавшая особенности наркологической обстановки в Мубекской области. Тура часто пользовался ею при проведении занятий со своими сотрудниками — каждый оперативник, считал он, должен назубок знать состояние дел на этом фронте.
В северной и северо-восточной части Иссык-Куля в свое время были расположены принадлежащие государству посевы опиумного мака. Огороженные и тщательно охраняемые участки обслуживали специальные сборщики. С июня по начало августа ежедневно рано утром сборщики проходили контрольно-пропускной пункт, переодевались в рабочую одежду, которая здесь хранилась, и через вторую линию ограждений попадали к месту работы, где на высоких стеблях качались головки прекрасных цветов, изысканных, красно-лиловых, нередко украшающих собою обложки иллюстрированных журналов и вместе с тем содержащих сильнейший смертоубийственный наркотик.
В зеленой головке цветка наливался удивительной силой белый густой сок, который обещал людям избавление от боли и мук и одновременно — полный распад и страшную смерть.
Лекарство. Отрава. Исцеление. Безумие. Счастье воскресения. Корчи на дыбе. Жизнь. Смерть.
Особыми ножами сборщики наносили три глубоких пореза головкам мака, чтобы через сутки другими — серповидными — ножами соскрести в висевшие у них на шеях стеклянные банки выступивший из надрезов высохший на воздухе млечный сок.
Это и есть сырье для фармакологических заводов.
Опытный сборщик собирал ежесуточно 150–170 граммов — вчетверо больше любого новичка. Закончив смену, сборщики переодевались в оставленную ими на вахте одежду и после тщательного осмотра охраной возвращались домой.
Первый шаг за оградой плантаций был началом опиумной тропы. Здесь сборщиков ждали первые скупщики наркотика, самые мелкие, шушера, готовые купить 10–12 граммов. Они первыми начинали прокапывать русло ядовитого ручейка, которому суждено со временем влиться в черную реку людского страдания и гибели.
Установить, сколько опиума расхищалось прямо с плантации, почти невозможно — выпадающая за ночь обильная роса нередко уничтожает сырец, проступивший на головке мака, полностью. А на самую тщательную продуманную систему охраны всегда находился новый, неизвестный способ хищения.
Смертельная эстафета движения наркотиков проста: каждый покупает какое-то количество опия, чтобы тут же перепродать с наживой следующему — более крупному и находящемуся в некотором отдалении. С каждым километром цена наркотиков все больше растет, хотя и вблизи места сбора она поднимается до двадцати пяти тысяч рублей за килограмм. Один грамм — двадцать пять рублей. В конце тайной тропы — в руках наркомана — опиум стоит около 150 рублей за один грамм.
Особенностью Мубека считалось его местонахождение в центре традиционных опиумных троп, которыми наркотик тайно переправлялся с северо-востока на юго-запад. Крупные сбытчики отправляли его мелкими партиями по пять-шесть килограммов с проверенными курьерами. Основное обязательное условие опиумной тропы — ее расчлененность — курьер в лучшем случае знает только человека, которому он передаст груз, а чаще просто отдает неизвестному, который назовет условный пароль. Арест курьера просто прерывает цепь, и дело заканчивается — он и при желании никого не может назвать.
Цепь сбытчиков наркотиков действовала обычно с ужасающей точностью, оставаясь в течение многих лет нерасшифрованной. Тайна перевозок обеспечивалась не только солидным вознаграждением, но и грозившей курьеру-отступнику смертью.
Когда опиумное поле на берегу Иссык-Куля срыли, структура «подпольного синдиката» изменилась, но многое свидетельствовало о том, что тайная тропа через Мубек по-прежнему существовала.
И все-таки преступники все больше «клали глаз» на затерянные в отдаленных горных районах клочки земли, куда годами не заглядывала никакая проверка. Богата такими местами была и Мубекская область.
Разница — более чем в сто тысяч рублей на каждом килограмме опия — присваивалась в пути от маковой головки до шприца. Это была доля перекупщиков и всех тех, кто обеспечивал его охрану, кто предоставлял помещение для хранения.
Тура понимал, что часть огромных этих сумм шла тем, кто однажды дал на службе присягу бороться с распространителями наркотиков, а потом, присягнув и Моммоне, взял на себя обязательство не ловить курьеров с опием, не досматривать их багаж, предупреждать об опасности и приходить на помощь, когда торговцам и курьерам грозит опасность…
— Тура, — негромко окликнул его Аминов и подал конверт. — Я думал, ты задремал. Вот, что тебя интересует. Не пропадай, звони.
— Обязательно, — под взглядом нескольких друзей Аминова, зашедших в кабинет, Тура, не читая, сунул результаты экспресс-анализа в карман. — Спасибо.
В коридоре он нос к носу столкнулся с Какаджаном Непесовым. Как было заведено при нем, при Халматове, Какаджан после дежурства не ушел отдыхать, остался на службе. Тура и сам сутками, пока тяжкое преступление оставалось нераскрытым, не вылезал из отдела.
— Устоз! — Какаджан был искренне рад встрече. — Как здоровье? Как ваши?
— Все хорошо, спасибо, — он снова с сожалением подумал, что если Какаджан и станет начальником уголовного розыска какого-нибудь из районов области, то ему, Туре, все равно никогда уже не обговаривать вместе с ним общие дела, не утверждать его планы оперативных мероприятий. Никогда больше им не работать вместе. — Расскажи, какие новости. Что ребята привезли из командировок?
Они отошли к лестнице, остановились у лифта, который, сколько помнил Тура, никогда так и не был пущен, как и многие другие усовершенствования в Мубеке.
Однажды, несколько лет назад, Отец-Сын-Вдохновитель лично посетил управление. Подготовкой занимались всерьез, и когда лучезарный гость вошел в лифт, по рации передали команду в машинное отделение на крыше, где шесть дюжих милиционеров вручную — лебедкой — подняли кабину лифта на второй этаж, где находился кабинет Эргашева.
— Почти ничего, устоз. Сабирджон Артыков после своего освобождения сильно изменился. Со старыми друзьями, сверстниками почти не общался. Видели его как-то в солидной компании, в ресторане. Все были хорошо одеты, наели и напили на крупную сумму.
— А еще?
— Одежда у него импортная, вы заметили. Куплена на чеки. Нарижняк, следователь, на совещании сказал, что Сабирджона опознали продавцы магазина «Березка», он приезжал туда вместе с неизвестным мужчиной. Мы считаем, что Артыков был у него телохранителем.
— Как его характеризуют?
— Неровным. Но в целом-то парень был неплохой. Пробовал сочинять песни, играл на гитаре, писал стихи…
— Как там наши ребята в розыске?
— Все нормально, устоз.
— Ты чем-то расстроен?
Какаджан приблизил загорелое, с малозаметными оспинками, привыкшее оставаться бесстрастным, лицо, тяжело вздохнул:
— Новость для вас не очень приятная, но, думаю, лучше предупредить. На вас зарегистрировано уголовное дело…
— По поводу нового двигателя?
— Да. Насколько мог, я объяснил про вас Нарижняку, но ведь вы знаете: прокуратура! Им кажется, что мы в милиции все — одно целое, все заодно. Что вы, что Гапуров…
— Будем надеяться на лучшее, — пожал плечами Тура.
— Все же я беспокоюсь за вас, устоз. Следователь возбудил по сто сорок девятой части первой. Как злоупотребление должностным положением. Я слышал, как Равшан Гапуров водителю обещал, что его не возьмут под стражу, если он будет показывать, будто вы были в курсе. Но, как мне кажется, Алик держится пока. Вы бы сходили к Нарижняку. Мало ли как обернется? Хотите, я с ним поговорю, устоз? Прямо сейчас!
