— Инга, это ты? Не молчи! Я знаю, что это ты. Куда ты пропала? Если бы ты знала, как я по тебе соскучился. Подъезжай сегодня вечером в журнал! Я буду ждать.
В его голосе она уловила дрожь. Ничего не оставалось, как пообещать приехать. Она водворила трубку на место, медленно сползла на пол и тихо заплакала. Совершенно ненужный ей мужчина отворил дверь и молча сел рядом. Она уткнулась мокрым носом в его грудь.
— Расскажи, не томи душу, — мягко прошептал он.
И Инга рассказала ему все, в мельчайших подробностях: как пришла она однажды в толстый журнал с шизанутыми стихами Гогина, и как увидела в отделе поэзии почтенного мэна, и как почтенный мэн задал ей свой коварный вопрос: «Что вами больше движет в жизни: порыв или меркантильность?»
Только о какой меркантильности может идти речь, когда за плечами всего семнадцать? И гость не мог не заметить, как приятен был девушке этот эпизод.
— Ты была ещё несовершеннолетней? — спросил он, играя желваками.
— Ну была. Ну и что?
И она продолжала повествовать с туманным взором, не замечая, как все больше мрачнеет её случайный друг.
— Он в тот же вечер завалил тебя на столе? — произнес гость не своим голосом.
Юная гея хотела сделать большие глаза, оскорбиться, вскочить на ноги, но вместо этого борзо кивнула и сумасшедше расхохоталась.
— Ну завалил. Ну и что? Я сама этого хотела.
— И тебе понравилось?
Девушка растерянно хлопнула ресницами и умолкла. Понравилось ли ей? О, только не это! После того вечера она испытала дикое отвращение к жизни. Но если бы только отвращение. В её душе стало темно и вонюче, как в протухшей бочке. Она до того растерялась, что неделю не могла сообразить, как ей на это реагировать. Может, в журнально-писательской среде так принято? Раскованно и без всяких комплексов. Может, так естественно и без комплексов нужно поступать всегда?
На восьмой день, сама не зная зачем, скорее, для того, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту, она позвонила Вороновичу на работу. И с того дня все понеслось, поехало, как в дешевом бульварном романе.
Он все больше морщился и прятал глаза, её милый ирландский друг, и было заметно, что все сказанное парень принимал близко к сердцу. И это было приятно.
А ещё было гнусно. Из темной прихожей наблюдались весьма выразительные следы вчерашнего пиршества: грязный столик с немытой посудой, замызганный ковер, тапочки, прилипающие к полу. А в кухне на подоконнике груда пепла и впечатанные в блюдечко окурки. Словом, все всегда заканчивалось одинаково. Вдобавок Юлька с утра умчалась на работу, не разбудив. И перед ней было совестно. Как тяжело будет вечером глядеть ей в глаза и лепетать бессмысленные оправдания.
— Не ходи к нему больше, — произнес тихо гость.
— Что? — сощурила глаза девушка. — Ты мне будешь указывать?
— Я не указываю, а советую, потому что мне тебя жалко.
В его интонации действительно сквозила жалость. И ещё какая-то боль. Боль за нее. Инга немного смягчилась.
— Я не могу без него. У нас так мало с ним осталось времени. Ему жить от силы полгода. У него рак печени. Понимаешь? Скоро его не будет.
— Тем более не ходи! Неужели не чувствуешь, как он высасывает из тебя жизнь. Он тебя тащит за собой в могилу. Это вампир.
Боже мой, но то же самое говорила Юлька, и теми же самыми словами.
— Ну и тащит. Ну и пусть. Кому до этого есть дело?
— Мне есть дело, — с чувством произнес Володя и преданно взглянул в глаза.
Она потупила взор и заплакала. Все равно, хоть в могилу, хоть в саму преисподнюю, хоть в вечное царство небытия — только бы он не оставлял её одну на этом сером свете.
Володя взял её за руку и притянул к себе.
— Уйдем из этой квартиры. Она мне не нравится. Поедем ко мне. У меня шикарный номер в «Космосе», и сочетание цифр прекрасное — четыре один шесть. Четыреста шестнадцать — это очень сильное сочетание. Поверь мне.
— Нет! — вырвала руку Инга. — Ты не понял! Я люблю только его.
— Увы! — развел руками практикант. — Отпечатки я не добыл. Он вчера вечером вылетел в Стокгольм. Как мне удалось выяснить в его авиакомпании, он вернется не раньше чем через две недели.
— Он разве работает? — почесал затылок Батурин. — Мне почему-то казалось, что поэты не работают.
— Это смотря какие, — расплылся в улыбке Игошин. — Наш, к примеру, человек серьезный. Он работает начальником пресс-службы авиакомпании «Вест Лайн». Его отец, кстати, один из сопредседателей.
— Это круто, — выпятил губы следователь. — Это настолько круто, что теоретически ему нет никакой необходимости убивать собственноручно. Если приспичит, он может нанять и киллера.
— Но, возможно, тут спортивный интерес? — предположил Игошин. — У богатых свои причуды. Крутит же он роман с дамочкой бальзаковского возраста. Кстати, что, если её допросить?
— Ни в коем случае. Только после возвращения Скатова. И только тогда, когда совпадут его отпечатки пальцев.
— Я думаю, что совпадут, — хитро улыбнулся Игошин.
— Что вы узнали еще?
— Я выяснил от его жены, что утром тринадцатого июля Скатов вышел из дома без пятнадцати семь. Он живет на Кутузовском проспекте. Гараж сразу под домом. Пятнадцати минут вполне достаточно, чтобы доехать до Волкова переулка и влезть в окно редакции. И вот ещё бросающийся в глаза факт. Почти сразу же после убийства он улетает в командировку в Швецию.
— Ну, положим, не сразу, а через четыре дня, — нахмурился следователь. — Хотя все равно, над этим стоит поразмыслить.
Практикант ушел, а следователь принял задумчивый вид. Но не успел он поразмыслить над тем, какой резон богатому Скатову убивать нищего Вороновича, как вошла секретарша и сообщила, что его вызывает начальство. Пришлось идти к полковнику Григорьеву на ковер.
— Ну как, Анатолий Семенович, подозрения с Ягуткиным подтвердились? спросил с порога полковник.
— Нет, — коротко ответил Батурин. — У него алиби.
— Сначала нужно было проверить алиби, а потом задерживать, недовольно проворчал начальник. — Кто ещё у вас на подозрении?
— Некий Скатов, поэт. В данный момент он в Швеции.
И Батурин подробно рассказал о следах, найденных в кабинете Вороновича, которые свидетельствовали, что убийца был высокого роста и недюжинной силы, и что Скатов идеально вписывается в подозреваемые, тем более что в день убийства он вышел из дома в половине седьмого утра.
— А мотив? — нахмурился Григорьев.
— С мотивом сложнее. Но есть предположение, что он любовник жены убитого. Их видели вместе. Сразу после похорон он приходил к вдове домой.
Мотив не понравился начальнику. Он скривился и произнес:
— Что-то в своей практике я не припомню, чтобы в России мужчины убивали мужей своих любовниц. Все-таки не в Италии живем. Куда вас всех заносит? — вздохнул Григорьев. — Вот что, Анатолий Семенович, только что звонили из прокуратуры. На Малой Грузинской очень похожее происшествие. Некий предприниматель Рашид Ахеев обнаружен в своей квартире висящим в петле. Он возглавлял частное бюро по трудоустройству. В основном формировал группы для работы за рубежом. Но я слышал, что он приторговывал и девочками. Поставлял русских девиц в публичные дома Турции. Это по неофициальным источникам.
— Он сам повесился или помогли? — заволновался Батурин.
— Разумеется, помогли! Ознакомьтесь с протоколом и подключайтесь к прокуратуре. Дальнейшее расследование будете производить совместно. Есть подозрение, что убийца один и тот же, хотя, в отличие от вашего удавленника, у Ахеева на теле следы отчаянного сопротивления. Но человек, который его повесил, видимо, был одержим. Он его скрутил довольно жестко, накинул на шею петлю и вздернул к потолку. И все в одиночку, обратите внимание. А у Ахеева, между прочим, черный пояс по таквандо.
Батурин схватил папку и выбежал из кабинета вон. Он влетел к себе, раскрыл дело и начал жадно глотать страницу за страницей. Никаких отпечатков пальцев. Только на ковре слабые следы от ботинок ориентировочно сорок пятого размера. Смерть наступила от удушения веревкой между восьмью и восьмью тридцатью вечера. Странно, но Вороновича повесили тоже в девятом часу. Правда, утра. Случайное совпадение? Но совпало и то, что жертву вздернули на руках через крючок, за который была подвешена люстра. Конец веревки был привязан к ножке дивана.
Следователь по диагонали прочел заключение медицинского эксперта: «На теле жертвы многочисленные синяки. Лицо разбито, на шее следы пальцев рук».
Ага! Значит, Ахеева тоже пытались душить, но ему не понравилось. Это и понятно. Процедура не самая приятная.
Батурин заказал машину и только в пути обратил внимание на номер дома на Малой Грузинской. «А дом-то элитный! — удивился он. — Значит, в него без телефонного звонка не попадешь. Внизу сидит консьерж».
