К тому времени, когда Батурин подъехал к месту происшествия, дежуривший вечером консьерж уже был не только доставлен, но и допрошен следователем прокуратуры. Он был немного бледен, но внешне выглядел спокойно. Еще не поднявшись в шестнадцатую квартиру, Батурин насел на него.
— Вы помните, кто вчера приходил в шестнадцатую квартиру около восьми вечера? — спросил он строго.
— Помню! — не задумавшись, ответил консьерж. — Девушка и парень. Я их лично впустил и лично выпустил. Дело было так. За полчаса до их прихода Рашид мне позвонил и сказал, что к нему должна прийти девушка, которую зовут Анной. Он мне велел пропустить её. Через полчаса в дверь позвонили. Я открыл и увидел, что девушка не одна, а с парнем. Девушка сказала, что её зовут Анной и что Рашид в курсе. После того как они сели в лифт, я позвонил Рашиду и предупредил, что девушка не одна, а с каким-то парнем. По-моему, Рашиду это не понравилось.
— В чем это выразилось? — спросил Батурин.
— Он недовольно хмыкнул и спросил, что за парень. Я сказал, не знаю. Больше он ничего не сказал. А через полчаса эта пара прошла мимо меня. Я им отпер дверь.
— Как они выглядели?
— Обыкновенно выглядели. Девушка была в черных очках, джинсовой куртке и черных брюках. Парень тоже был в очках. На нем была светлая рубашка, джинсы, кроссовки.
— Парень какого роста?
— Высокий. Под метр девяносто. Девушка среднего роста. Лиц я их не разглядел. У меня на лица память слабая. К тому же они оба были в бейсболках.
— Девушка блондинка или брюнетка?
— Не могу сказать. Ее волосы были под бейсболкой.
Больше никаких данных следователь из консьержа вытянуть не смог. Он отправил его в прокуратуру для составления фоторобота, а сам поднялся наверх.
В то утро, выпроводив самарского гостя, Инга приняла ванну, помыла посуду, пропылесосила ковер. И все равно времени до вечера было прорва. Она села в кресло и представила, как входит в кабинет Вороновича, как он, не веря глазам, кидается ей навстречу, нетерпеливо срывает с неё блузку, задирает юбку и валит на стол с пыльными папками. Инга зажмурила глаза и простонала от тяжести, которая снова стала вползать в её сердце.
Нет! Она не пойдет к нему сегодня. Она вообще больше никогда не пойдет к этому человеку. Так подумала девушка и не поверила себе самой. Как только Юлькины часы пробьют восемь, она как бешеная вскочит с кресла и голубем полетит в его проклятый журнал, и никакие силы не смогут воспрепятствовать этому, поскольку таких сил не существует в природе.
Однако, вопреки всему, Инга вечером не отправилась к Вороновичу. Юлька прискакала с работы, одобрила уборку и отключила телефон. Затем сказала, что если сегодня она не воссоединится с семьей, то обольет себя бензином и сожжет. И не успела страдалица погрузиться в кресло и принять тоскующий вид, как в прихожей раздался звонок.
Юльку ветром снесло с места, и минуту спустя квартира заполнилась визгом и звонкими поцелуями. Сразу стало празднично и светло. Такой румянец на щеках у подруги Инга видела впервые. Она глядела на святое семейство и грустно думала, что совсем не знает хозяйки этого дома. Что делать? Такова жизнь: счастливый несчастного не разумеет.
И хотя Инга понимала, что ей пора уже подниматься, выметаться и отправляться в свою скучную квартиру, именуемую родительским домом, однако ещё больше часа проторчала в Юлькином раю, поскольку никак не могла найти в себе силы вытащиться из этого уютного местечка. Ее не гнали и даже искренне заверяли, что она никому не мешает, но девушка чувствовала и знала, насколько она в данный момент инородное тело в этой компании.
Юлькин муж — чистое золото. Он высок, красив и интеллигентен. Ко всем мужским его прелестям добавлялись светлая бородка и царское великодушие. Он не вписывался ни в одну категорию Ингиных мужчин, хотя в её классификации женатые не были исключением. Но Юлькин муж был ломтем отрезанным. О нем юная куртизанка не могла даже помыслить, и не столько из уважения к подруге, сколько из-за уверенности, что от таких, как Юлька, мужчины не уходят. Почему? Черт его знает! — удивлялась Инга, трясясь в расхлябанном трамвае. Разве она, Юлька, красивей её, или ноги у неё длинней, или ресницы шикарней? Да нет же! Здесь таилось нечто такое, о чем Инга даже не догадывалась. Может быть, дело в том, что Юлька — дама серьезная и верная. Верность у неё написана на лбу. А может, дело в другом, чего Инге понять не дано? Ведь наверняка хранительница огня предпочла бы остаться старой девой, если бы не встретила своего единственного и неповторимого. Ведь Юльке нужен либо такой, либо вообще никакой.
Инга вздыхала, вглядывалась в свое отражение в трамвайном стекле и думала, что абсолютно не знает Юльку, что она совсем из другой материи, нежели она, Инга, и что пора бы и женщин подразделить на высшие и низшие сорта. Такие, как Юлька, никогда не раскрываются до конца. Что у неё внутри: сонм демонов или такое целомудрие, что можно ослепнуть?
У Инги никакого целомудрия не было. Она с шестого класса мечтала отдаться своему соседу по парте, вихрастому хулигану Лелику. Он привлекал её чисто мальчишескими качествами. Свою мечту она осуществила только в девятом классе, в своей комнате. Было хлопотно затащить его в постель, но, когда это произошло, как назло, заявился отец. Что было дальше — страшно вспоминать. Родитель пришел в неописуемую ярость: Лелика он спустил с лестницы, а её отстегал солдатским ремнем. С тех пор с отцом она больше не разговаривает. К тому же вскоре после этого он ушел к другой женщине. И слава богу. Его не жалко. Лелика жалко.
Где теперь её милый вихрастый одноклассник? Как назло, через полтора месяца после той злополучной постели его родители эмигрировали в Израиль, и Лелик совсем потерялся из виду. Так что их мимолетная связь не успела сэволюционировать во что-то более существенное. Судьба как будто специально обрекала Ингу на одиночество, отторгая от неё милых людей. А может, её влечение к Лелику и называется любовью? Пес его знает, как это называется… Ее же влечение к Вороновичу назвать любовью можно только с сильного бодуна. Вот, собственно, и все её познания в области любви. Правда, было ещё кое-что, но об этом Инга вспоминает с омерзением.
Это случилось два года назад, в мае, на Волхонке за месяц до знакомства с Вороновичем. Она стояла под светофором, ожидая, когда загорится зеленый, как неожиданно около неё элегантно тормознул черный «вольво». Трое фирмачей, одетых модно и даже изысканно, открыли дверцы и, отвесив комплименты, принялись наперебой упрашивать девушку провести с ними вечер в валютном ресторане. Инга не долго раздумывала, потому что по дурости подумала, что наступил её звездный час обольщать мужчин первой категории. Улыбнувшись, она наивно села к ним в машину. Чуваки действительно привезли её в ресторан, но в нем было смертельно скучно и тревожно, хотя блеск слепил глаза. Все трое угрюмо пили и крутили головами в поисках ещё двух девушек. Они как-то сразу после первых же рюмок потеряли элегантность и обаяние, и из них поперла уголовка. Инга тоже посматривала по сторонам, чтобы улучить момент и смыться. Это не удалось. Они её подловили у выхода из туалета и снова, уже насильно, затащили в зал. К Ингиному несчастью, в тот вечер лишних девушек не нашлось, и кончилось тем, что они после ресторана грубо изнасиловали её на заднем сиденье машины.
Этот случай никак не повлиял на её отношение к сильному полу. Просто не повезло. Бывает. И хотя архаровцы были отъявленными мерзавцами, все равно для девушки они оставались мужчинами первой категории.
Уже у подъезда своего дома Инга вяло подумала, что, пожалуй, пересмотрит на досуге все свои категории и всех этих блайзерованных дегенератов, чекушкиных и вороновичей свалит в одну кучу на самое что ни на есть дно.
При упоминании о Вороновиче снова невыносимо заныло в груди. Инга поднесла чип к кодовому замку, но в подъезд не вошла. Нет, не может она сейчас идти домой. Ее сердце просто разорвется от тоски. Девушка резко развернулась и побежала к метро.
Квартира была шикарной. Венецианские окна, огромные залы, высокие потолки. Чтобы добраться до люстры, пожалуй, стола и стула было маловато. По всей видимости, на стол был сначала водружен пуфик и на него уже стул.
Эксперты, обследовав и то и другое, согласились, что, скорее всего, так оно и было. На столе, пуфике и стуле частички уличной земли. Но убийца, судя по всему, циркач. Устоять на стуле и на пуфике под силу не каждому молодому человеку. Однако ловкость убийцы, пожалуй, была единственным, что совпадало с убийством Вороновича. Во всем остальном — полная противоположность.
Если в редакции преступник не боялся оставить отпечатки пальцев, у Ахеева он, судя по всему, орудовал в перчатках. Если на теле Вороновича не было найдено ни одного синяка, то убийца этого сутенера, прежде чем вздернуть, очень хорошо отдубасил. Если то повешение было совершено спокойно, тонко и не спеша, это, судя по всему, — второпях.
