Афган поставил точку на его карьере. Вместе с орденом Мужества он получил тяжелейшее ранение в позвоночник.
Лечение стоило больших денег. А их не было. Да и не в деньгах заключалась суть. Если бы сказали, что за две тысячи Арсений будет чувствовать себя лучше, чем за одну, Турецкий был убежден, средства бы нашлись. Но врач, с которым Турецкий беседовал, прямо сказал, что никакой надежды нет, будет только хуже. Тут от медицины ничего не зависит. И в скором времени Арсений с костылей пересел на инвалидную коляску. И последние пять лет больше не вставал. Все это время его навещал только Турецкий. Но делал это все реже и реже.
Когда он приходил, глаза Арсения загорались лихорадочным блеском, точно он хотел сказать: «Я еще всем вам покажу!» В разговорах язвил, подсмеивался, и от этого встречи оставляли тяжкое впечатление.
Турецкий не был у него полгода, когда позвонила мать Арсения и сказала, что сыну стало плохо. Александр Борисович готовился к худшему, но то, что он увидел, потрясло его.
В коляске сидел огромный костистый скелет. Ноги были неподвижны, длинные клешнятые руки казались немощными. Только глаза на высохшем стянутом лице смотрели живо и лихорадочно.
— Что, брат? Не ожидал? — произнес Арсений испытующе, выдавливая из себя веселость. — Ну я вам еще покажу!
Мать Арсения суетилась изо всех сил, подавала чай с пирожными. Арсений не пил, только пригубливал. Жена давно бросила его. Была одна приходящая Мавра. Турецкий подозревал, что у нее было другое имя. Но Арсений с каким-то неистовым удовольствием называл всех приходящих женщин Маврами. И ведь находились! Мало ли их, бесправных и бездомных, на Руси? Испокон веку бабы мучились. А теперь стало таких еще больше.
К столу Мавра не вышла, и Арсений пренебрежительно махнул рукой:
— Пусть будет там.
Турецкий хотел спросить о здоровье, чем помочь.
Но Арсений перебил:
— А-а… ерунда. Организм сам должен справиться. Если бы афганская пуля чиркнула на миллиметр влево, мне бы совсем не жить. А если тогда бы не ранило, то погиб бы сейчас в Чечне. Вся моя рота полегла при штурме Урус-Мартана. Видишь, меня никто не навещает, потому что никого не осталось. А я живу и радуюсь. Расскажи лучше о себе. Все там же работаешь? В прокуратуре?
По его тону можно было понять, что прокуратура самое недостойное, гиблое место на земле, откуда следует бежать как можно скорее. И только по недомыслию своему отдельные недотепы продолжают оставаться там.
Турецкий пожал плечами.
— Ловишь преступников? — продолжал бодро Арсений. — Не надоело?
Турецкий вздохнул:
— А что делать?
— Ты бы хороших ловил! — ответил Арсений. — И выставлял бы их напоказ: вот, мол, смотрите и учитесь. Гораздо больше было бы пользы.
— Думаю, что хорошие от такой показухи отказались бы.
Арсений лихорадочно забарабанил пальцами по подлокотнику. Любое несогласие приводило его в неистовство, но вид приятеля, который давил своим цветущим видом, заставлял Арсения сдерживаться.
— Ну, как живешь? — повторился он, лихорадочно блестя глазами. — Как Ирина?
— К родителям уехала. У нее же отпуск.
— Не ревнуешь ее больше?
Турецкий не сразу нашелся, что ответить.
Живо помнилось, как пять лет назад он получил подметное письмо с Ирининой работы, будто бы она сошлась с коллегой, профессором Гнесинского училища, и они запираются у него в классе после занятий… Письмо было злым и издевательским. Ирина плакала, Турецкий злился. Но отыскать подлеца-анонима так и не удалось.
Непонятно, откуда была известна та история Арсению.
— А это письмо моя Мавра сочиняла, — сказал вдруг Арсений, и глаза его ярче заблестели. — Не эта, а предыдущая. Черненькая смуглянка-молдаванка. С ней когда-то с самой учудили подобное, и она решила над тобой пошутить. Уж больно ты ей понравился.
— И ты об этом знал? — не веря своим ушам, спросил Турецкий, хотя уточнять это было совершенно не надо. — Как ты мог?
Он вспомнил, сколько слез и нервов стоил им с Ириной тот девятый вал, на котором они едва удержались. И как все просто разъяснилось. И хотя простота эта была ужасающей, Турецкий вдруг вместе с накатившей обидой почувствовал некоторое облегчение. Потом обида накатила вновь и уже не отпускала.
— Ты не придешь больше? — крикнул Арсений.
— Не знаю! — бросил Турецкий уходя.
Мать Арсения словно поджидала в передней и с готовностью открыла дверь. И в этом ее быстром движении Турецкому почудилась такая отчужденность этих людей, что он подивился своему долготерпению и подумал, что надо поскорее забыть дорогу в этот дом. Мать Арсения давно уже превратилась из пышущей здоровьем уверенной женщины в немощную старуху. Турецкий подумал, что они никого из прежних знакомых Арсения не видят в упор, что для нее и он и все остальные были такими же чужаками, как любой прохожий с улицы.
Он не видел затаенных слез на глазах, спекшейся в груди огненной, неостывающей раны. Только какое-то колебание испытал, когда старуха, быстро протянув маленькую кошачью лапку, тронула его за плечо.
— Не покидайте его! — прошептала она. — Приходите! Ему так трудно.
— Да, конечно! — бросил в ответ Турецкий. — Обязательно!
И все же настроение было крайне смурным. Покидая квартиру друга, теперь уже бывшего, Турецкий выглядел мрачнее тучи. Мысль о том, чтобы посетить новую знакомую, отпала сама собой. Нина Боярская… Банк «Эрмитаж», вспоминал он. Отчего-то банк «Эрмитаж» запал ему в память и был связан с какой-то новой информацией. Но все эти банки и сведения были пустяком в сравнении с тем, какой привлекательной показалась новая знакомая. Если уж женщина хороша, то в ней все прекрасно. Тугие бедра, красивые ноги, высокая грудь, девичья талия. Хотя для девицы ей уже многовато лет, а вот как женщина — еще молода и привлекательна, самый расцвет. Удивительные глаза, а главное, выражение доброты в них. У большинства в минуты интима появлялась настороженность, точно их хозяйка думала, как бы не уступить, как бы не продешевить. А взгляд у Нины был сама приветливость.
Однако думать о новом визите после посещения двухсотой квартиры не хотелось. Турецкий направился знакомой рощицей. Заметил недалеко от дома группу людей и среди них — одну прехорошенькую женщину.
Она оглянулась, и оказалось — Нина Боярская! Значит, нарочно вышла, чтобы подкараулить. Наверное, догадалась, что он не позвонит.
— А у меня стол накрыт, — сказала она с беспечным выражением. — И нас ждет.
Глаза ее сияли ожиданием и не готовы были принять отказа.
— Как будто праздник, — удивился он, входя в комнату с красиво накрытым столом.
Нина улыбнулась с лукавством:
— Вы осуждаете меня?
— За что же вас осуждать?
— Ну как… С ходу, как говорится, пригласила незнакомого мужчину. И, не надеясь на его звонок, даже вышла, чтобы встретить. Вон как много поводов для осуждения.
— У нас с вами были некоторые обстоятельства, которые многое объясняют, — напомнил он.
— Да, это так, — быстро согласилась она, скользнув взглядом по столу. — А все-таки мне надо было быть скромнее. Вы не находите?
— Я нахожу, что мне жутко повезло, — парировал Турецкий.
— А как мне вас называть? Александр Борисович? Или можно просто… Саша?
— Если я вам не кажусь чересчур старым, зовите по имени.
— Что вы, даже наоборот, — поспешила ответить она.
— Ну вот, бальзам на сердце, — шутливо сказал Турецкий, проведя ладонью по груди.
— Курите! Курите! У меня подруги всегда курят, — торопливо сказала Нина, заметив пачку сигарет у него в руках.
— Только подруги? — Он пристально посмотрел ей в глаза.
— Чаще всего… — отозвалась она. — Не смотрите на меня так… Я не женщина-вамп. Давайте присядем. И я смогу наконец поднять тост за своего спасителя.
На столе были водка и непочатая бутылка кагора. Но Нина предпочла рюмку водки.
«Эта девушка не из робких», — подумал Турецкий, и в душе его прозвенел предупредительный сигнал. Он представил себе, сколько ухажеров посещают это уютное гнездышко. Тем более что хозяйкой здесь очаровательное существо. А в любовном мире, с его непредсказуемой экологией, наличие большого количества соперников не воодушевляло.
Нина положила Александру Борисовичу салат, осетрину горячего копчения, сыр и маслины.
Он шутливо поднял руки, защищаясь от обилия, но улыбка у него вышла не веселая, скорее настороженная.
Нина уже заметила, как погас его жадный ищущий взгляд, и мысленно попыталась разгадать причину.
«Если хочешь заинтересовать человека, прояви интерес к нему сама», — вспомнила она совет матери.
— Ну, как ваш друг? — спросила она, взглянув на гостя внимательнее. — Его уже несколько дней не вывозят к роще. Наверное, стало хуже? Может быть, можно чем-то помочь?
