Хочется начать собирать вещи. Звонит телефон. кто–то снял трубку. Который час? Одиннадцать. Поздновато для телефонных звонков… Интересно, кто это может быть… Пойду узнаю. Пока.
Любопытно. Подружка доктора не вернулась домой. Муж волнуется. Доктор тоже — совсем побледнел, пытается скрыть это, но и слепому ясно, что волнуется.
Старушка что–то бормочет; мальчишкам плевать на все с высокого дерева: Старк смастерил электронную игру, и они просто с ума посходили от радости. Интересно, с чего вдруг эта толстая хрюшка в бега подалась… А, не мое дело.
Странное какое–то беспокойство накатило.
Дневник убийцы
Она не вернулась домой, муж волнуется. Что ты об этом думаешь, дорогой дневничок? Плохо, плохо… Может статься, какой–нибудь подонок решил поразвлечься с ней… У железнодорожного моста, к примеру, под стук колес — никто ничего не услышит, — в таких сомнительных местах не стоит шляться женщинам… Бедным беззащитным женщинам.
Игра, которую смастерил Старк, очень занимательна. Все партии выиграл Кларк, у Марка результаты хуже всех, Джек играет неплохо, но все время отвлекается. Ладно, пойду спать. Предстоит тяжелый денек.
Дневник Джини
Сейчас около трех ночи. Холодно. Я все еще кашляю. Глаза слезятся. Не уснуть: трудно дышать. Завернувшись в одеяло, сижу и думаю. (Сейчас включу магнитофон — так будет легче: руки совсем окоченели.)
О чем же я думаю? Сама не знаю. Сморкаюсь. Ну и звук — можно подумать, у меня горн вместо носа вырос! Внизу кто–то ходит. Наверняка один из мальчишек: попить захотелось. Скоро сяду в автобус и через всю страну поеду к солнцу, куплю себе мексиканскую шляпу и — вперед! Вот это жизнь!
Телефон звонит. Что случилось, почему никто не берет трубку? Не хочу туда идти, не хочу, не в такое же время; сердце колотится, ну вот — кто–то спускается, звонки прекратились; ой, как оно колотится…
Ничего не слышно, — похоже, что–то случилось… «Джини, идите скорее сюда, Джини!» Голос доктора! Что ему от меня нужно в три часа ночи, спятил, что ли! Где мой халат? «Джини, случилось несчастье, приготовьте мне чаю, я должен уехать!» Сам не может его себе приготовить! Где мои б… тапки? Вот они! «Иду, месье, иду!»
Дневник убийцы
Звонил телефон. Сейчас 3.15 ночи. Трубку снимал папа. Я как раз слонялся внизу, едва успел подняться к себе. В комнате Джини раздавался какой–то шепот. Папа позвал Джини, теперь она возится на кухне, а папа одевается, он разбудил маму — та ничего не слышала (принимает снотворные — хоть из пушки стреляй, не разбудишь), она зевает, тихонько его о чем–то расспрашивает, все мы насторожились: случилось что–то плохое, нам последнее время действительно не везет… Вижу какой–то огонек снаружи, он мигает, — должно быть, полиция; неужели папа сделал что–то нехорошее? Бедный папа, если он снова окажется в тюрьме…
Я проходил мимо комнаты Джини, дверь была приоткрыта, я вошел. На столе возле окна лежала тетрадь, я взял ее. Очень поучительная штука — твоя тетрадь, Джини, бедная малышка, бедная идиотка; теперь у тебя больше нет от меня секретов — ни оружия, ни секретов. Что же у тебя осталось? Толстая задница — больше ничего!
Папа вышел из дома. Садится в машину к фараонам; мама и Джини разговаривают, я слышу, что и остальные не спят, — смешаемся–ка мы толпой.
Дневник Джини
(магнитофонная запись)
Я совсем измотана. (Тетрадка моя исчезла, поэтому я говорю в эту штуку.) Спускаясь вниз, оставила дверь незапертой; он, должно быть, воспользовался этим — тетрадка исчезла. Все прочел, знает все, о чем я думала, все, что мне хотелось скрыть, знает все мои планы. Включая дату отъезда. Включая то, за что меня можно упечь в кутузку. Ничего не скажешь — хорошенький вечерок! Он что, дебил ничтожный, никогда не устанет от этой игры? Перейдем к другим новостям — они еще веселее.
Толстуха подружка исчезла. Точнее, ее нашли. За заводскими железнодорожными путями, неподалеку от моста. Она лежала внизу, под откосом, вся переломанная — как Шэрон, упокой Господи ее душу! При ней нашли мое письмо. За доктором приехала полиция. Муж был уже там, а останки, должно быть, перенесли туда на носилках… Может быть, они подумают, что это он ее убил. И это может оказаться правдой. А еще может статься, что она покончила жизнь самоубийством — со страху, от стыда, ну мало ли что: муж, например, все узнал из письма… Господи, сделай так, чтобы ее все–таки убили: не хочу быть в этом виноватой… Но что я такое плету?
Знаю: как раз сейчас он читает мои самые сокровенные мысли. И чувствую себя так, будто меня насилуют, такое ощущение, точно летишь в бездну. Помню, когда была маленькой и папа подбрасывал меня над своей головой, было такое ощущение в желудке… необходимость говорить в эту машинку выводит меня из себя: чувствую себя какой–то помешанной, которая играет в звездные войны… Вернется доктор или нет? С нетерпением жду телефонного звонка — уже пятый час; выпила внизу чаю, а то совсем из сил выбилась.
Сейчас попытаюсь уснуть — лежу в постели, дверь заперта на ключ, оставлю магнитофон включенным и чуть–чуть подремлю… Глупо, но его тихое гудение придает мне храбрости…
Телефон звонит… Телефон… Нет… Это звонят в дверь — иду, иду!
Что еще за шутки? На коврике под дверью лежала маска, которую я выбросила в мусорное ведро. Я принесла ее к себе… Внутри что–то написано (который час? шесть!), никак не прочитать, сейчас включу свет.
«Ну, Джини, твои маленькие исповеди очень интересны… Если бы ты знала, как близко подошла к истине; жаль только, что воспользоваться ты этим не успеешь, дорогуша…
Твой возлюбленный во смерти».
Стоило ради этого будить меня в шесть утра! Доктор все еще не вернулся, наверняка они арестовали его — он ведь был ее любовником, а любовников всегда арестовывают; машина… слышно, как подъехала машина, она останавливается, Старушка просыпается, проходит мимо моей комнаты (узнаю ее шаги — она ходит в шлепанцах), в дверь только что позвонили. Может, доктор забыл свои ключи? Все зашевелились, пойду посмотрю, что там происходит, а дверь на этот раз запру. Дурацкие лестницы: бегаешь по ним без конца вверх–вниз — мне приз уже пора вручать, как в нью–йоркском марафоне.
Дневник убийцы
Они не арестовали папу. Везунчик… Кто–то этой несчастной бабенке послал злобное письмо, и она прыгнула с моста, потому что страх и угрызения совести замучили ее… и папа, конечно же, прочитал письмо и знает теперь, что один из нас трахался с его подружкой и что кто–то другой знает об этом; наверное, он думает, что его выдала мама или эта шлюха Джини… Не стоит ее даже вышвыривать вон — сама уйдет, папа, не волнуйся; уйдет далеко–далеко.
А фараоны сейчас явятся и будут повсюду рыться, искать счастливчика сына, разделявшего ложе отца. А в самом ли деле я правильно поступил, оставив письмо при ней?
Представляешь себе, она вообразила, что я проболтался! И потребовала объяснений: там, в безлюдном местечке, у нас было назначено свидание — ни тебе зевак, ни просто прохожих…
Едва мы начали разговаривать, как она занервничала; я вообще–то намеревался быть любезным, но у меня было не слишком много времени — она схватила меня за запястье, я попытался вырвать руку, она не отпускала; не раздумывая, я ударил ее кулаком в живот; она согнулась пополам, ее вырвало; я ни о чем не думал — лишь о том, что теперь она знает слишком много, знает, что я не так уж мил, как кажется, что я могу сделать больно, очень больно, а этого, как ты прекрасно понимаешь, никто знать не должен — никто не должен знать моего настоящего лица.
Она поднялась, хотела закричать — уже открыла рот; я схватил ее за щиколотки, приподнял — она цеплялась за парапет, но все еще была оглушена моим ударом — и подтолкнул ее… Бум! Огляделся: ни души. Прошел товарный состав с завода, я спокойно удалился: нет ни малейшей опасности того, что она уцелеет, грохнувшись с такой высоты. Но и удовольствия было немного: слишком быстро и… чисто. Мне сразу же захотелось чего–нибудь посущественнее, аппетит разыгрался.
Хочу спросить у тебя, Джини: ты так и не веришь, что это я, да? Думаешь, это тот болван Эндрю Чертекто? Он, бедолага, должно быть, обшаривал труп Карен, надеясь стащить что–нибудь, — святая простота, об этом все знают…
Значит ты, дорогуша, не веришь, что я — единственный и правомочный автор этой ужасающей цепочки убийств? Тогда слушай внимательно, точнее, читай — читай своими маленькими, красными со сна глазками (нашла мою записочку? знаешь, ты ведь открыла очень быстро, едва не застала меня врасплох), читай внимательнее, грязная пьянь, утреннюю газету: завтра на первой полосе там будут давать свежее мясо, могу даже сказать тебе, что одето оно было в розовые брюки в обтяжку. Теперь твой ход. Я сработал на «отлично».
P. S. Как я уже сказал, мне пришлось испытать при этом чувство неудовлетворенности… Не удержался вовремя… Не будь ревнивой, и тебе достанется… Самый смак!
