– Никуда не пойду!
– Проваливай к... – выругался он и, глядя на жену, зашарил рукой по столу. Из-за того, что Инна видела его минутную слабость, злость удвоилась. Под руку попалась бутылку из-под тархуна – и осколки полетели от захлопнувшейся за Инной дверью.
Новый год встречал один. Лил шампанское в стакан, пока не потечет через край, и, не дожидаясь, когда осядет пена, звонко чокался с бутылкой и выпивал залпом. Вино лезло через нос, капли стекали из ноздрей ко рту, но ему было наплевать. Справившись с шампанским, лежал на кровати, курил, матерился. Больше ругал себя. Мать ведь предупреждала, советовала не спешить, присмотреться. Городок маленький, все все знают друг о друге. Но он же – герой!.. И этой шлюхе не помешает услышать, что о ней думает. Чтоб слишком не зазнавалась...
Нашел жену в четыреста тридцать восьмой. Там играла музыка, весело смеялись. Видать, Инна рассказывала, как отращивала мужу рога. Открывать не собирались. Через дверь сказали, что Инны там нет. Как будто он не слышал ее голос. Вышибать двери его научили за полтора года. Потом была раздача. Сначала троим фраерам, упакованным в импортные шмотки, затем жене и ее подруге.
Подруга подрабатывала ночным обслуживанием иностранцев, о чем Сергею рассказал араб-однокурсник, поражаясь дешевизне товара. Учились в их институте и афганцы, которые тоже пользовались услугами Инниной подруги, а возможно, и услугами Инны. Мы воюем за афганцев, а они на ниши деньги наших жен...
Через пять дней были разборы в студкоме. слишком много там было народу, объяснять всем бесполезно, да и ни к чему, поэтому слушал молча, пока не заговорил комсорг института, аспирант. Сердито поглядывая на остальных членов студкома, которые знали причину драки и явно не сочувствовали потерпевшим, комсорг возмущенно произнес:
– Как ты посмел поднять руку на женщину!
– Какой ужас – бабу ударил! – насмешливо возмутился Сергей. – В Афгане я их убивал. – И, отмеряя рукой все ниже и ниже, перечислил: – Женщин, девушек, девочек, совсем еще детей – всех подряд.
– И детей?
– Я же сказал: всех подряд, – спокойно повторил он и объяснил с сарказмом: – Выполнял «интернациональный долг!»
Студком затих. Комсорг, как идейно болеет закаленный, очухался первым.
– Мы тебя туда не посылали.
– Твое время посылать еще придет, иначе – зачем ты нужен? – И ушел, оставив дверь открытой. Ни к чему хлопать: они не достойны его злости.
Чистили кишлак. Южная часть его была блокирована мотопехотой, а северную, зажатую с востока и запада болотами, прочесывали десантники, загоняя банду в блок. С воздуха прикрывали вертолетчики. Сначала слышался гул, идущий непонятно откуда, потом вдруг над головой проносилась тяжелая машина и быстро – не успеваешь выстрелить – исчезала. На земле помогал отряд народной армии. Обычно сорбозовцы – не ахти какие вояки, особенно в своем районе, где все друг другу родственники, друзья или знакомые. На этот раз были пришлые и боевые ребята. Командовал ими мужчина лет тридцати пяти со смолисто-черными густыми усами, кончики которых были воинственно загнуты кверху, и с гранатой, подвешенной на гайтан за кольцо рядом с медальончиком-кораном. Местные сорбозовцы заставляли десантников во время обыска чуть ли не на место класть каждую тряпку и только попробуй что-нибудь прихватить! А эти, чем дальше шли, тем больше барахла оказывалась в их вещмешках. Вперед не вырывались, но и от десантников не отставали, побаивались вертолетчиков: внешне не сильно отличались от душманов, а на лету некогда рассматривать повнимательней. По мнению десантников, сорбозовцы и внутренне не шибко отличались от душманов. Вариант «сегодня сорбозовец – завтра душман» или наоборот встречался сплошь и рядом. Всё зависело от того, кто больше заплатит или убедительней припугнет.
Чистку начали рано утром. По полям и садам шли цепью, а когда попадались дома, разбивались на группы по десять-двенадцать человек. В домах искали оружие и забирали мужчин в возрасте от шестнадцати до шестидесяти. Афганские власти разберутся, кого отпустить, кого посадить, а кого отправить в тот мир, где уже никто ни с кем не воюет. А пока пленных нагрузили ящиками с боеприпасами.
До полудня чистка напоминала скучную прогулку в сельской местности. Почти все десантники что-нибудь жевали. Гринченко и Тимрук ели арбуз. Сплюнутые косточки выбивали ямки в пыли и заворачивались в кокон из нее. Витька умудрялся накапливать косточки во рту, а потом выстреливал их длинной очередью – пулеметчик всегда пулеметчик! Углов и Стригалев ели виноград, который позади них нес в своей каске Окулич. После госпиталя Сашка Стригалев стал осторожнее, как будто вместе с кровью из раны вытекла и большая часть борзости. Углов время от времени кидал фиолетовые ягоды в Хализова и «случайно» попадал в Зинатуллова. Рашид долго терпел, а потом запустил в Женьку недоеденной дыней, угодив прямо в маленькое ухо. Углов, смеясь, размазал сок по шее и побежал к колодцу во дворе, который предстояло шмонать.
– Что-то живот болит, – пожаловался Тимрук, швырнув недоеденный арбуз в скулящую собаку, приколотую Зинатулловым вилами к земле да так, чтобы не сразу сдохла.
В жилой комнате на помосте сидел, поджав под себя ноги, старик в белой чалме. У него был орлиный нос и длинная белая борода. Рядом с ним – женщина в парандже. Старик сверкнул глазами, когда Витька поднял паранджу, но сразу потупил их и быстро заперебирал темно-коричневыми пальцами голубые костяшки четок. Под паранджей оказалась девочка лет двенадцати, черноволосая, с маленьким алым ротиком на круглом белом личике. По-своему она была красива.
– Интересно, кем ей приходится этот хрыч – дед, отец или муж? – задал вопрос Гринченко.
– Мне бы в его годы такую! – позавидовал Тимрук. – Ух, какая лапочка! Я бы её... ух!
– Он что – её муж?! – удивился Окулич, переведя круглые глаза с девочки на старика.
– Подрастешь – узнаешь, – ответил Витька. – Выводи его.
Старик не хотел идти, подняли его пинками. До двери он озирался и гневно клекотал. От его слов щеки и шея девочки густо покраснели.
– Зря мы его, – сказал Сергей, когда выходили со двора, – слишком старый.
– Ничего себе старый – такую бабу отхватил! – Витька оглянулся на дом. – Что-то живот разболелся... Тормознусь я ненадолго.
Командир взвода Гринченко промолчал.
– Я быстро, – добавил Тимрук.
Догнал он взвод минут через пятнадцать. Гимнастерка была мокрой от пота не только под мышками, но и на спине между лопатками.
– Как девка? – сообщнически подмигнув, поинтересовался Стригалев.
– Девка?.. А-а, ничего, сговорчивая.
– Расскажет она старику – берегись тогда! – пошутил Сашка.
– Не расскажет, – уверенно произнес Витька и поправил ремень ручного пулемета.
Десантники растянулись цепью на большом поле, разделенном на две равные половины арыком: первый взвод – на правой, второй – на левой. Первым командовал лейтенант Изотов. Офицер еле плелся и часто отхлебывал из фляги. К нему подошел «дед» и что-то сообщил, показывая рукой на дом, который стоял чуть дальше того места, где арык под прямым углом соединялся с другим арыком, как бы ограждающим поле. Дом был с крыльцом под навесом – дукан.
Гринченко, увлекая за собой взвод, взял правее, чтобы дукан достался им. Первый взвод тоже подтянулся к середине поля.
– Эй, отваливайте! – прикрикнул на первый взвод Зинатуллов. – Дукан наш!
– Сами отваливайте! – ответили из первого.
– Гринченко, веди свой взвод левее! – приказал лейтенант Изотов.
Хоть он и офицер, а молод еще приказывать. Пусть повоюет с Сергеево. И тем более не указ «дедам». Зинатуллов и Углов остановились на краю арыка и заспорили в «дедами» из первого взвода, которые стояли на другой стороне. Наверняка тянутся перепалка будет до тех пор, пока не подойдет командир заставы со штабными и не заберут дукан себе. Поэтому Гринченко не вмешивался, лениво ел похожие на мелкий чернослив виноградины, которыми одолжился из каски Окулича, и демонстративно сплевывал косточки и кожуру в лейтенанта Изотова. Они, правда, не долетали, падали на дно арыка, но лейтенант каждый раз дергался и кривил заносчивую физиономию.
Спор оборвала пулеметная очередь, которая прошла над самыми головами. Стреляли из левого отростка поперечного арыка. Следом оттуда ударили из винтовки.
Гринченко скатился в арык и чуть не ткнулся носом в сплюнутую виноградную кожуру. Рядом, матюкнувшись, плюхнулся Тимрук.
– Сдали нервишки у «духа». Подпусти он поближе... – Витька цвыркнул тонкой струей слюны в стенку арыка. – Ну, что – сидеть будем?
Можно, конечно, и посидеть, но...
– Пошли, – приказал Сергей не столько другу, сколько себе.
