– Тачка есть, – сказал Волына. – Триста баксов, и наша.
– Что за тачка? – сразу заинтересовался Протасов. – Краденая, блин?
– А то, – ухмыльнулся Вовчик, готовый обсуждать все, что угодно, лишь бы не касаться больше хозяйки и ее загадочного папани-вурдалака. – Тут один рогомет (слово рогомет недавно появилось в лексиконе Волыны, сразу сделавшись одним из наиболее употребляемых эпитетов) лайбу предложил. Неплохую. Тройку.
«Бэху»,[35] что ли?
– Сам ты «Бэха», зема. Я же не сказал трешку, я сказал тройку.
– «Жигули»? – догадался Протасов.
– По-любому, зема. Рогомет божится, мол тачка асфальт рвет. Бритва, короче, а не точило.
Да уж, – фыркнул Протасов, – рвет, как же, блин, если в жопу «Брабусом»[36] толкать.
– Так задешево отдает.
Протасов почесал затылок:
– Убитая тачка?
– Ну, не нулячая, зема. Подряпанная немного.
– На крыше побывала? – со знанием дела предположил Протасов. – Стойки повело?
– В борт ударенная.
– Значит, кузову торба.
– Справа двери и крылья новые. – заступился за машину Волына. А движок, говорят, огонь.
– В угоне?
– Похоже, зема, – дипломатично отвечал Вовчик. – Вполне может быть. Документы вроде в ажуре.
– Кто продает?
– Да тут, один хорек. Сосед Иркин. – Волына неопределенно махнул пятерней. – У него сват в органах. Или кум. Со штрафплощадки машина.
– Они тебе сегодня тачку впарят, а завтра в ней же и запакуют. Знаю я эти приколы ментовские.
Вовчик пожал плечами:
– Хозяин барин, зема. Никто не неволит. Хочешь, бери, не хочешь, не надо. По-любому.
– Какого цвета? – уточнил Валерий. Он колебался, и было от чего.
– Желтая. – Сказал Вовчик. Протасов вздохнул:
– У моего бати зеленая была. «Тройка». Он ее в семьдесят восьмом оторвал. «Морская волна». Шик… – Валерий немного удивился резкости, с какой вырисовалась в памяти отцовская машина. Словно только что выбрался из салона. Круглые циферблаты приборной доски казались ультрамодными, по тем временам. Одетый в кожзаменитель салон дышал по особенному западным, «блатным» духом, прямоугольные стопы не имели аналогов на дорогах, а семьдесят пять лошадей под капотом превращали красавицу «Ладу» в самый приемистый советский автомобиль. Если, конечно, правительственный «ЗИЛ» не учитывать. Так и то, с его весом, еще бабка надвое сказала.
– Берем, – решился Протасов.
– А бабло?
– Не вопрос. Капуста есть.
– Убил кого-то, зема?
– У Ольки долганул. – Важно сказал Протасов.
– Вот наглый черт, – присвистнул Вовчик. – Бабу дрючит, а та еще и лавандос отсыпает.
– Заглохни. – Посоветовал Протасов. Он действительно попросил взаймы, сославшись на дефицит оборотных средств. Ольга дала, почти без колебаний. «Сейчас не к спеху, – сказала она, расставаясь с зелеными купюрами, хранившимися на кухне в кофейной банке. – Я на лето откладываю. Хочу Богдасика на море вывезти. А то, видишь, какой он у меня дохлый…» «На море съездим, не вопрос», – пообещал Протасов, и купюры исчезли в нагрудном кармане танкера.
– Тогда давай, зема, сходим, оценишь тачку. Чтобы в долгий ящик не откладывать.
– Поздно уже. – Протасов подавил зевок. – Давай, если что, на утро.
– Проспим тачку, – предупредил Вовка. – Расщелкались бы сразу. И обмыли. Чтобы все путем.
– Бахнуть не терпится? – Протасов кряхтя поднялся на ноги. Он тоже был не против промочить горло.
– Хорошо бы. – Волына потер ладони.
– Ладно, Вовка. Будь по-твоему.
Накинув куртки, приятели тихонько вышли за дверь.
* * *
Ирина, прислушиваясь, переложила лопату из правой в левую и обратно. Ее белое, напряженное лицо Вовка видел через щель в дощатой двери. Стараясь не шуметь, он натянул брюки слега дрожащими, холодными пальцами, моля Бога, чтобы не скрипнула половица под ногами. И она не скрипнула, зато громко звякнула пряжка ремня, когда он натягивал штаны. Волыне почудилось, что проклятая пряжка прогремела набатом, и он в отчаянии закусил губу. Чтобы не закричать. Ирина, встрепенувшись, (что-то в ее повадках было теперь от пантеры, или еще какого крупного хищного животного из передач Дроздова, которые Вовчик когда-то видел по ящику), повела головой, сначала направо, а потом налево. «Сейчас она догадается, где я», – сообразил Волына, и его бросило в пот. Ему даже показалось, что они встретились глазами. Что она увидела его через щель и сейчас позовет страшным, утробным голосом вампира из американского ужастика. Или сразу ринется к туалету, чтобы насадить его на лопату. Что предприниматель в этом случае, Волына не знал, но подозревал, что при такой комбинации у него обязательно откажут ноги. – «Как пить дать». – К счастью, ему пока повезло. Постояв еще несколько минут, ненормальная хозяйка отправилась восвояси. Он прильнул к боковой стене, там тоже были щели толщиной в палец, которые обеспечивали круговой обзор. Ведь Ирина могла попытаться обмануть его. Выманить из туалета, а потом…
Однако и этого не случилось. Прекратив прислушиваться, хозяйка зашагала в сторону кладбища. Вовка провожал глазами ее синюю с белыми вкраплениями спортивную куртку, мелькающую среди деревьев, пока она не исчезла среди зарослей.
– Укачала, – его бормотание напоминало стон. Волына поднял щеколду и выглянул наружу. Еще раз посмотрел в том направлении, в котором скрылась хозяйка, но вроде бы все было тихо. На этот раз пронесло. Тогда он припустил к дому, быстрыми, и, по возможности, бесшумными шагами, готовясь при первой же опасности перейти на бег.
Волына преодолел половину расстояния до спасительной двери в дом, когда очутился на поляне перед заколоченной летней кухней. Солнце не садилось, оно пикировало. Сад заливала черная тушь, его словно окунали в чернильницу. Если в сортире время остановилось, то теперь оно, напротив, неслось.
«Ненавижу это место гребаное!» — чуть ли не плача сказал Вовчик, впопыхах даже не подумав, что заброшенная кухня должна быть значительно дальше того места, где он на нее наткнулся. И, либо он заблудился в трех соснах, каким-то образом сбившись с пути, либо кухня переместилась по саду, что казалось куда страшнее.
«Как избушка бабы Яги», – подсказало разгулявшееся воображение. Истово перекрестившись, Волына поспешил мимо, когда услыхал шепот, донесшийся до него из кухни.
– Вовка?
Волына встал, как вкопанный. Он бы наверняка рванул со всех ног, если бы не узнал голос Протасова.
– Зема? – заплетающимся языком переспросил Вовка. – Ты, что ли? – он естественно тоже перешел на шепот. Видимо, Валерий за кем-то следил. Может, и за Ириной, которая сейчас должна была быть где-то у заброшенной часовни.
– Вовка? Сюда.
– Куда, сюда? – прохладный ветерок тянул по ногам. К ночи в саду стало зябко. Уже почти стемнело.
– Сюда…
– Зема? Ты где, твою мать?
– Здесь…
У него не осталось никаких сомнений: Протасов находился внутри кухни. И Протасов его звал. Но, он не хотел идти. Все существо Вовчика восстало против этого. Да что там, оно встало на дыбы. И, тем не менее, будто загипнотизированный, словно в кошмаре, он потянул дверную ручку на себя.
«Не делай этого!» — вопил чей-то, поразительно знакомый голос. Однако, он ничего не мог с собой поделать. Им будто управляли со стороны, как видеомагнитофоном при помощи пульта. Дверные петли подались со скрипом. Волына сделал один шаг, за ним второй, балансируя на самом краю непроглядной тьмы.
– Зема? Ты тут? – позвал он с порога. – Тупые шутки, Валерка, давай, блин, отвечай.
Однако Протасов какого-то черта молчал. Тишина стояла звенящая. Только сердце ухало в груди.
– Зема? Это не смешно! – повторил Вовка и тут до него долетел странный, чавкающий звук, от которого волосы на голове, как по команде встали дыбом. И еще Волына уловил запах. Отвратительный смрад разрытой могилы. Сфинктер прямой кишки расслабился, Вовка громко и протяжно пукнул. Потом его глаза то ли приспособились к темноте, то ли из-за облаков вышла луна, и он увидел ЭТО. Он увидел Гостя, о котором твердили дети, и понял, что сейчас закричит. Вопля не получилось, рот высох мгновенно, в нем не осталось ни капельки влаги. Волына хотел попятиться, но ноги приросли к полу, а мышцы превратились в студень. Ему даже захотелось умереть, потому что он понял – есть нечто, похуже смерти.
«Подумать только, что мы за ним охотились…»
Посреди пола зияла зловещая черная дыра, показавшаяся Вовчику входом в преисподнюю. Из дыры торчала пара мужских ног. На одной красовался высокий желтый ботинок 48-го размера, вторая была в носке, с прорехой на пятке. Это были его, Вовчика, носки. Точнее, носки, которые у него зажилил Протасов. Нога в ботинке слегка подрагивала. Но, даже не это было самым кошмарным. Над дырой, почти целиком прячась в темноте, склонилась темная фигура, одетая в широкий черный плащ с капюшоном, надвинутым на голову. Когтистые лапы существа сжимали человеческую голову со стрижкой под бокс. Лицо мертвеца оплыло и раздулось, но, все же, Вовчик узнал Протасова. Из оборванной шеи торчали обрывки жил, пищевода и трахей, темный рот Валерия, весь в запекшейся крови, напоминал дыру. Веки были опущены, а нос, похоже, откушен.
