— С кем?
— Так… с девушкой одной.
— Неужели?! — воскликнул Роман с наигранным удивлением. — А я думал, с парнем.
И снова Андрей отметил про себя, что его товарищ стал вести себя, как человек, уже добившийся в жизни определенных успехов, взявший какую-то новую высоту. И в его голосе вместе с уверенностью появились хозяйские, барские нотки.
Когда прощались, Роман напомнил про Гордеева:
— Выясни, чем он дышит. Хочешь жить — умей шпионить.
Андрей шел один по широкой улице, в сумраке, усеянном огнями. В освещенных окнах, закрытых занавесками, мелькали тени, у тротуаров хлопали дверцы машин, вспыхивали фары.
До встречи оставалось тридцать минут, но все равно он торопился. Во дворе он сразу увидел её, узнал издали по ритму линий и движений, свойственных только ей. Возникнув из темноты, хотел появиться перед ней неожиданно и напугать, как они еще детьми пугали друг друга. Но в последний момент она обернулась.
Он подошел к ней и обнял за плечи.
— Ты все еще любишь меня? — спросила Катя.
— Я? Люблю?! — насмешливо бросил он. — Бог с тобой…
Затянувшись сигаретой, она внимательно посмотрела ему в глаза, потом выдохнула дым.
— Я не просто люблю тебя, — горячо прошептал он, не отрывая взгляда. — Я люблю тебя безумно, я тебя обожаю. Я люблю тебя так, как только мужчина может любить женщину, и даже больше.
— Артист.
— Катюша, бог мой, разве мои мысли и сердце не открыты перед тобой, как книга сказаний?!
На её груди сверкнуло изумрудное ожерелье, словно окаменевшие капли озерной воды.
— Верю. Я тоже люблю тебя. Но ты артист, каких мало.
— Ты вышла раньше времени.
— Я скучала. Я могла находиться только в том месте, где должна была увидеть тебя.
— Ты говоришь, что я — средоточие несерьёзности, — сказал он, играя камушками на её груди. — Соответственно, моих мозговых ресурсов у меня было недостаточно, чтобы завоевать тебя. Тут такой вопрос начинается: за что мне такое счастье?
— О, да! — перебила Катя. — То, что надо было сделать, сделала я сама. Говорю тебе это прямо. Если дело зашло так далеко, то виновата только я. Видишь ли, женщины не всегда признаются в этом, но это почти всегда их вина. Вот почему, что бы ни случилось, я не буду упрекать тебя.
— Подожди, не так быстро. Не понимаю, о чём ты. Что это ещё за мисс Без-Признания-И-Упрёка. Ты же собралась взять мою фамилию, значит, ничего не должно случиться.
Катя промолчала. На её губах заиграла довольная улыбка. Они поняли друг друга. Она взяла его за руку.
— Пойдём.
Ночь, как путник, нашедший золотые монеты, торопливо собирала звезды в невидимый кисет, отчего быстро светлело небо. Млечный путь пересекал черный бархат и манил тронуться в затаенную даль. Душистый запах цветов доносился из палисадника.
Там, где раньше шуршали подошвы детских сандалий, теперь цокали каблучки Катиных босоножек. Они прошли под навес.
— Ты помнишь, как вы с мальчишками забирались на этот навес и дразнили нас оттуда?
— Сейчас другие ролевые игры — вы уже нас дразните.
Андрей вспомнил школьные годы. Его отношения с Катей нельзя было назвать любовными. Не было поцелуев и жарких признаний. Просто он общался с ней больше, чем с другими девчонками со двора. В девятом и десятом классах у него были романтические отношения с одноклассницей, Таней Демидовой. Потом она уехала в Москву.
В то лето, когда Андрей закончил десятый класс и стал готовиться к поступлению в институт, а Катя закончила девятый, случилось событие, которое, как предполагал он, подтолкнуло её к решению уехать во Владивосток, к родителям. Примерно за два года до этого её отец получил туда распределение по службе, там открывались хорошие перспективы карьерного роста. Катя могла остаться с бабушкой, но она неожиданно передумала.
Тогда, в один из жарких дней Андрей встретил во дворе Риту Воронину, Катину подружку. Она была старше его на год, и уже училась в институте. Они разговорились, Рита спросила, как продвигается подготовка к вступительным экзаменам, стала что-то советовать. Потом сказала, что у неё остался учебник по биологии, очень удачное издание для поступающих в медицинский институт, и если Андрею нужен этот учебник, она с удовольствием даст ему.
Когда пришли к ней, то про учебник вспомнили в последнюю очередь. Отклонившись от учебных тем, общение пошло немного по другому руслу. В самый разгар в дверь позвонили. Раз, другой, третий — длинные, требовательные звонки.
Рита быстро оделась и пошла открывать. Но не открыла. Вернувшись в спальню, сказала озадаченно, что увидела в глазок Катю, и передумала:
— Мы с ней поссоримся, если она увидит тебя здесь. Ты не представляешь, как она ревнует.
Через несколько дней Катя уехала.
«Может, увидела, как я выходил, или входил в подъезд?» — гадал Андрей.
Любовных свиданий с Ритой больше не было, — она встречалась с парнем, за которого собиралась выйти замуж. Говорила, что переписывается с Катей, иногда созванивается.
— Андрюша! Скажи, что у тебя с ней ничего не было, — Катин голос вывел его из задумчивости; как странно, что она тоже сейчас об этом подумала. — Скажи, и мы забудем навсегда эту историю!
Он посмотрел ей в глаза и произнёс то, что она просила. Она ответила ему долгим молчанием.
У неё дома, на кухне, он пил чай. Она играла на гитаре. Её песни, это гипнотическое капание прозрачных звуков, плыли в ночной тишине, кружились в отсветах свечи, которые, играя, замирали в складках шелковых занавесок. Катя воплощала в звуках разряды сексуального электричества, казалось, играют струны её загадочной и замкнутой души. Сигаретный дым вился вокруг свечного пламени, сливаясь с золотистыми лучиками.
Тихо, а то ночь услышит,
Мелко звездами звеня.
Месяц в небе робко дышит,
Нежно смотрит на меня.
Он парит на небе черном,
И робеет, и молчит,
Словно выдуманный кем-то,
Только он один не спит.
Под прозрачным покрывалом
Растворяется земля,
Нежным, тонким и воздушным,
Сотканным из серебра.
Разбегаясь по пригоркам,
Рассыпается росой,
Сон один бредет тихонько,
По земле идет босой.
И над лесом, и над морем,
Над высокою горой
Он бредет, бредет в потемках
И зовет меня с собой.
Ну, а ночь за нами следом
Все спешит, куда?
Дребезжит прозрачным светом,
Тихо ждет утра.
Воздух качался на золотистых подвесках. Недопитая чашка кофе стояла на столе. В пепельнице лежала истлевшая сигарета. Время в Катиной вселенной текло в особенном ритме, тяжелой, тихо-спящей волной. А её волшебный взгляд порой значил больше, чем звуки её неземного голоса. Так же, как и голос, он подчинял себе своим таинственным магнетизмом.
Тихо скрипнула входная дверь. В прихожей раздались голоса, чей-то приглушенный смех.
— Это папусик. Он посидит немного и уйдет, — предупреждающе сказала Катя.
Все вместе прошли в большую комнату. Сергей Владимирович был не один. Его друг, сорокалетний, круглолицый, усатый, с большим разбойничьим носом, представился Василием. Поздоровавшись с ним, Катя извинилась, что так поспешно уехала из Москвы, никого не предупредив, но «так было надо».
— Да, конечно, — ответил Василий тоном глубокого понимания и посмотрел на Андрея со значением. — Когда меняют решения на полпути, то делают это без предупреждения.
Сергей Владимирович сообщил, что «сегодня мы гуляем», скомандовал Кате, чтобы она «сообразила какую-нибудь закуску», и принялся устанавливать в центре комнаты раздвижной стол. Потом отправился на кухню сам — видимо, знал, как она «соображает закуску».
Когда зазвенели столовые приборы, на столе, сервированном на четверых, стояли блюда с салатами, мясное ассорти, рыбные консервы, привезенные с Дальнего Востока, и красная икра. Была бутылка водки и шампанское.
— В хорошей компании небогатый стол кажется изысканным, а в окружении нелюдей нежное мясо превращается в сено, — поднял Сергей Владимирович первый тост. — Сегодня у нас дома и компания хорошая, все свои, и стол небедный. Выпьем за то, чтобы так было всегда.
Василий сообщил Кате, что его старший сын ходил на концерт известной рок-группы.
— Пришлось ему идти — чтоб не пропал твой билет. Ему понравилось. Теперь он целыми днями слушает только эту группу.
В ответ Катя сказала, что ничуть не сожалеет о своем поспешном отъезде, ведь
— …у некоторых наших поступков тот же вид, то же лицо, что и у нас, они наши дети. Иные вовсе на нас не похожи. Как негритята, прижитые во время сна.
И выпила шампанского.
Сергей Владимирович заговорил о морских путешествиях. Хождение под парусом было его хобби, его подлинной страстью. Его лицо, будь оно зеркалом, отражало бы лишь небеса, тихоокеанских чаек да созвездия Старого и Нового света.
