– Узнай, – согласился Арвид, – и учти, что я неплохо играю в покер. Никто не может блефовать против меня, я сразу вычисляю «пустышку». Этот не тот случай, Салимов, когда ты можешь с нами блефовать. Проиграешь не только все свои деньги, но и свою жизнь. Подумай об этом.
– Давай сделаем так, – предложил я, – если я вас обману, то верну вам деньги, которые вы мне заплатили. Верну все, до копейки. А если сказал правду, тогда вы заплатите мне сумму, которую пообещал Хейфиц, и мы будем в расчете. Согласны? Вы ведь ничем не рискуете? Если я соврал, то просто верну вам свои деньги. А если сказал правду, то все равно выступлю на пресс-конференции за деньги Леонида Иосифовича. И вам нужно сделать все, чтобы убедить меня не выступать против Глеба Мартыновича.
Арвид думал недолго. После короткой паузы он приказал:
– Позвони, но я тебя в последний раз предупреждаю. Если это блеф и вся твоя игра направлена только на вымогание денег, то ты просчитался. Не получишь больше ни одного рубля, ни одной копейки. А вместо этого я лично приеду в больницу, вытрясу из тебя наши деньги и лично тебя удавлю. На такие условия согласен?
– Да, – нерешительно ответил я.
– Храбрый ты человек, Салимов. Звони Хейфицу и каким угодно способом узнавай имя его врача. Скажи, что тебя уже переводят в другую палату и отнимают мобильный телефон, чтобы он поверил и назвал тебе имя. Если через пять минут ты не назовешь мне его, я буду считать, что весь разговор с Хейфицем ты нарочно придумал, чтобы вытащить из нас деньги. И тогда уже не обижайся на нас. И учти, что любое неконкретное имя нас не устроит. Он должен назвать врача, который работает в этой больнице и действительно может помочь тебе с побегом. В других случаях наш уговор не работает.
– Сейчас перезвоню, – пообещал я, помня, что медсестра стоит за дверью. Поднял телефон и, не набирая номер, громко спросил Леонида Иосифовича, кто именно из врачей мне будет помогать. И также громко его поблагодарил.
Тут же снова появилась медсестра. Какая настырная, наверное, ей хорошо заплатили.
– Отдайте телефон! – сурово потребовала она.
– Не могу. Я должен срочно позвонить Арвиду.
Самое поразительное, что она даже не спросила, кто такой Арвид, только согласно кивнула головой. Я стал набирать знакомый мне номер Арвида прямо при ней.
– Вы останетесь слушать, или я могу поговорить с ним без свидетелей?
Медсестра, скорбно поджав губы, удалилась. Я услышал тяжелое дыхание Арвида, он явно нервничал. Он ведь достаточно разумный человек и понимает, что я не могу так бессознательно и глупо блефовать. Но не хочет верить в такую наглую провокацию Хейфица. Просто не может в нее поверить.
– Имя врача – Самуил Григорьевич Шейкин, – торжественно сообщил я, – можете проверить. И не смейте больше разговаривать со мной в подобном тоне. Я не блефую, и мы не играем в покер. И еще я хотел сказать, что я не шулер, чтобы вас обманывать.
– Сейчас я все проверю, – несколько сконфуженно ответил Арвид и отключился.
Я закрыл глаза, внутренне улыбаясь. Представляю, как они все нервничают. Пусть нервничают. Их деньги нажиты нечестным путем. Могли бы стать обычными честными продюсерами, а у них есть только знакомые бандиты, которые заставляют исполнителей соглашаться на грабительские условия. Деньги этих двоих особенно дурно пахнут, а про их методы знает вся столица. Поэтому я не собираюсь их жалеть. Пусть платят и пусть перегрызутся в вечной войне, которая никогда не закончится. Мне все равно, я должен думать только о себе. Слишком много лет я глупо игнорировал искусство выживания, чтобы сейчас задавать себе нравственные или другие вопросы. Нет ни совести, ни морали. И Бога тоже нет. Остались только деньги, которые есть у самых подлых, самых циничных, самых бессовестных и самых аморальных типов.
Нужно отдать должное Арвиду, он перезвонил мне ровно через пять минут. Представляю, как ему не хотелось этого делать, но он все-таки перезвонил.
– Мы все проверили, – сообщил он, – этот Шейкин сегодня останется дежурным врачом. И он действительно работает на Леонида Иосифовича. Кажется, ты был прав…
– Могли бы извиниться за все гадости, которые вы мне сказали, – предложил я.
– Извиняться не буду, – ответил Арвид, – мы тут поговорили с Глебом Мартыновичем и хотим предложить тебе не пятьдесят, а сто тысяч. Ты честный человек, Салимов, и нам это понравилось. Получишь сто тысяч, если проведешь пресс-конференцию и расскажешь, как тебя пытался «прессовать» Леонид Иосифович. Только на этот раз без ненужных срывов. Сейчас мы тебя переведем в другое отделение и сделаем так, чтобы Шейкин там не появлялся сегодня ночью. А завтра утром пресс-конференция состоится в больнице, куда приедут журналисты, и ты расскажешь, как Хейфиц пытался тебя подкупить, чтобы спасти своего протеже.
– А может, тогда сделать иначе? Согласиться на побег, уйти с Шейкиным и получить деньги как доказательство вины Хейфица? А потом вы должны будете меня вытащить, чтобы я сумел рассказать всем о подлой игре вашего визави.
– У тебя очень опасный план, – немного подумав, сказал Арвид, – мы так рисковать не можем. Тебя могут увезти, накачать наркотиками и заставить говорить все, что прикажут. А потом они тебя устранят, чтобы не было лишнего опасного свидетеля.
– Это действительно опасно, – согласился я, – но зато было бы эффективно. Вы не подумали, что здесь могут быть и другие врачи, которые работают на Хейфица, и тогда ваш врач просто не успеет меня спасти.
Арвид снова долго думал, потом ответил:
– Сейчас тебя переведут. А я должен посоветоваться с Глебом Мартыновичем. Нам нужно все продумать. Хейфицу доверять нельзя. Он может придумать любой план, найти любого врача и подкупить его.
– Значит, с врачом я вам все-таки не соврал?
– Нет, не соврал, ты нас не обманывал.
– Спасибо и на этом.
– Мы будем думать, – повторил Арвид, – а ты жди моего звонка.
Он снова отключился. Итак, планка наших отношений уже поднята до ста тысяч долларов. Кажется, они схлестнулись, как два барана на узкой тропинке, и ни один не собирается уступать. Мне это только на руку. Так я и подумал, когда за мной пришли, чтобы перенести мою кровать в другую палату.
Премьера «Ричарда II» состоялась четырнадцатого октября. Было много очень хороших отзывов, режиссера Маулиньша называли «открытием театрального сезона», спектакль был благоприятно принят критикой, а мое исполнение роли графа Нортемберленда даже отметили в одной из газет. Сразу после премьеры режиссер объявил, что зачисляет меня в труппу. Можете себе представить мое состояние? Еще недавно я был подозрительным кавказцем, который прибыл в Москву на заработки и почти не имел шансов ни устроиться, ни пробиться в этом огромном городе, а сейчас я – уже актер столичного театра, о чем мечтают сотни и тысячи провинциальных российских актеров.
Сразу после премьеры я занял денег у Расима и отправился в Минск. На этот раз ехал в купейном вагоне и прибыл в столицу Белоруссии рано утром в воскресенье. Я точно знал, что в этот день она будет свободна, так как заранее позвонил и договорился о нашей встрече.
Должен сказать, что я поднимался к ней, испытывая некоторое смущение. С одной стороны, я наконец подтвердил свой статус, став актером столичного театра, что для меня было почти получением «Оскара» или «Золотой маски». А с другой – я поднимался к женщине, с которой поцеловался почти пять месяцев назад и с тех пор не появлялся в ее доме. Согласитесь, что это не совсем нормально. Но я просто не мог позволить себе появиться у нее в статусе безработного или опустившегося типа. Мой блеск в глазах лучше всего говорил о моих успехах. Я нес в руках роскошный букет цветов, чтобы вручить его женщине, с которой я так долго и так исповедально разговаривал целых пять месяцев. Если бы не было телефона, мы бы переписывались, и, наверное, когда-нибудь эти письма могли стать основой для новой пьесы, рассказывающей о любви несчастного актера к женщине-врачу, согласившейся принять его таким, каким он тогда был, – неизвестным и безо всяких шансов на успех.
Когда Женя открыла дверь, честное слово, я ее даже не узнал. Она была в каком-то цветастом платье и соорудила модную прическу. Пять месяцев – это более чем большой срок для влюбленных. Я протянул ей цветы, шагнул к ней и крепко обнял. Дальше даже не помню, что было. Кажется, цветы упали на пол, но мы не обратили на них внимания. Потом мы долго целовались, срывали с себя одежду и куда-то уходили, держась за руки.
Мы были уже достаточно взрослыми людьми, и у нас обоих за плечами неудачные браки. Она ушла от своего мужа, я ушел от своей жены. Но в этот момент мы ничего не помнили. Мир вокруг нас просто перестал существовать, мы только неистово целовались. А потом прошли в ее спальню и легли на кровать. Свою двуспальную кровать, которая напоминала ей о бывшем муже, она просто выбросила, купив вместо этого односпальную, словно давая зарок не пускать больше к себе посторонних мужчин. На ее односпальной кровати двое помещались с большим трудом, но нам было весело и приятно друг с другом. Нет, мы не были искусны в сексуальных упражнениях и не пытались поразить друг друга какими-то особенными позами или движениями. Скорее вели себя как совсем молодые влюбленные, толком не знающие, как следует вести себя в постели. Мы получали неслыханное удовольствие от созерцания тел друг друга, от запахов, прикосновений, поцелуев. В этот день мы не вышли из дома и даже не заметили, как пролетели эти сутки. Но утром ей нужно было идти на работу, а мне возвращаться в Москву…
