«Твой пацан, Ира, сразу видать, профессором будет. – Бывало, разглагольствовал Валерий, и многозначительно качал головой. – Надо его тоже в лицей пристраивать».
Правда, с книгами в селе была напряженка. У Ирины в доме книги можно было пересчитать по пальцам, а выбор, предлагаемый сельской библиотекой, оставлял желать лучшего. Протасов как-то расщедрился, и прихватил для «пионера» пару книг на раскладке.
«На вот, пацан, – проговорил Валерий, вручая подарок тем же вечером. К сказанному он хотел добавить что-нибудь значимое, запоминающееся надолго, но голову, как назло, заклинило крылатым Ленинским пожеланием «учиться, учиться и учиться». – Короче, читай, е-мое».
Волына же долгое время не давал ребенку прохода: «На хрена книжки вообще надо, если телевизор имеется? Нет, умник, у тебя от этих книжек башка конкретно не пухнет?»
«Смотри пацан, будешь много знать, скоро чердак сорвет».
Дня не было, чтобы Волына молча прошел мимо ребенка, пока Протасов не положил придиркам конец:
«Отклепался б ты, Вовчик, от малого! Пока я тебе балду реально не проломил!»
Как и следовало ожидать, Волына очень скоро подобрал кандидата в главные подозреваемые, и обрушился на него в праведном гневе:
– Тут и мозги ломать нечего. Читатель хренов над нами прикалывался. Сто процентов, зема. Хотел, чтобы мы в штаны наложили. По-любому! Ну, я ему сделаю вырванные годы!
Протасов погрузился в глубокую задумчивость, продлившуюся минут десять:
– Вовчик?! – изрек, в конце концов, Валерий. – Ты шаги хорошо, блин, слышал? Ты, блин, слушал или нет?!
– Ну?
– Жопой, да?
Пока Вовчик переваривал оскорбление, Протасов разразился монологом:
– Это, блин, что, по-твоему, детские шаги были, да? Может, у тебя уши из задницы растут? Ты дурак, да?!
Крыть было нечем. По чердаку бродил некто, габаритами не уступающий каждому из зем. Не зема Вовчик, посадивший зему Валерия на копки-баранки, но и не семилетний «пионер».
– Ты, что, в натуре, не видел, как люстра раскачивалась? Чуть потолок не обвалился!
– А если сопляк не ходил, а прыгал?
– Со штангой, блин, на плечах?!
Пацан весил самое большее, килограммов двадцать. Он и для своего возраста был мелковат.
– Ну, – сломился Волына, – тогда я не знаю…
– Ото ж, – вздохнул Протасов. – То-то и оно…
В комнате повисло тягостное молчание.
– А если баба?… – начал Волына.
– Вовчик, не гони беса. Ирка двадцать второй сон смотрит. Не хрен ей больше делать, как по чердаку вышивать, и за тобой, олигофреном немытым, подглядывать. – Протасов прищурился. – Вопрос в том, как он с чердака свалил? Вот что не ясно. Ладно. Давай. на боковую.
Земы еще какое-то время поворочались в скрипучих кроватях и к пяти часам отключились. Ночник по обоюдному согласию сторон остался гореть до утра.
Продрав глаза около полудня, Протасов и Волына обнаружили, что Ирина, по выражению Вовки, «куда-то укачала». Дети были в школе. Земы не торопясь позавтракали и принялись поджидать появления кого-нибудь из членов семьи, чтоб подвергнуть обстоятельному допросу.
Волына взялся перебирать прихваченные с чердака газеты. По большей части то были распарованные фрагменты подшивки «Вечернего Киева» за 79-й год, с вкраплениями «Сельской жизни» и «Правды», а также нескольких журналов «Коммунист».
– Ну, чего, много накопал, Ватсон? – Протасов сморщил нос, растревоженный поднятой земой Вовчиком пылью.
– «Правда», зема…
– Что, «Правда»?
– Вот название было. А, зема? Конкретное…
– Точно, – согласился Протасов, – солидное погоняло.
– Свет Коммунизма впереди.
Гудят шаги идущих следом,
Как молот сердце бьет в груди.
За перевалы лет, к победам,
Веди нас, Партия, веди! – продекламировал Вовчик с пафосом. Читал он не по слогам, но скверно, отчего немного походил на красноармейца, ударившегося между боями в политграмоту.
– Что за говно? – удивился Протасов.
– Стихи, зема. На передовице.
– Такому поэту говна карету. Веди нас партия, веди, е-мое. – Нараспев повторил Протасов. – Уже привели, гниды, дальше некуда. Ладно, Вовчик, хорош пыль трусить. У меня аллергия, бляха муха! И от пылищи, и от твоей драной в задницу партии.
* * *
Первым из школы вернулся Игорешка. В синем полушерстяном костюмчике с погонами и канареечным китайским рюкзаком за плечами пацан показался Протасову воплощением устремлений Горбачева, силившегося скрестить летящий под откос коммунистический паровоз с капиталистическим спальным вагоном. Еще Валерий подумал о том, что в его детстве синяя форма считалась «московской», в отличие от нашей, цвета шоколада, и надлежало здорово постараться, чтобы получить разрешение посещать в ней занятия. Впрочем, Валерий не успел развить эту мысль. Волына напал на мальчишку, как змея на канарейку.
– Ну, пацан, достукался! Теперь прощайся с жизнью.
Глядя на насмерть перепуганного мальчугана, Протасов сообразил, что тот ну ничегошеньки не знает.
– Осади лошадей, Вовка. Коню ясно, что он не в курсе дела.
– Коню ясно, а мне нет. Живо сознавайся, гаденыш! Ты там лазил, засранец?!
– А я говорю, засохни. В общем так, малой… – плюнув на негодующие знаки, подаваемые Волыной, Протасов рассказал о ночном происшествии, чем еще больше напугал мальчишку. Игорь сидел, ни жив, ни мертв. Что либо вытянуть из него представлялось бесполезной затеей.
– Дохлый номер, земеля. Ты погляди, как его колбасит.
– Ты не бойся, малой. Просто кто-то на чердаке шуровал, вот я и подумал, вдруг твоя маманя там что-то стоящее хранила.
Ксюша задержалась в кружке художественной самодеятельности до пяти. Когда она переступила порог, Протасов слово в слово повторил свою историю. Девчонка не побледнела, а побелела. Протасов, вовсе не собиравшийся запугивать хозяйскую дочку до смерти, сам слегка расстроился.
– Опять?! – ахнула девчонка, и прикрыла рот ладошкой.
– Что значит, опять? – спросил Протасов.
– Чует собака, чье мясо съела, – шептал в ухо Вовчик. Валерий предположил, что собака чует, где оно зарыто, но спорить не стал.
– Вы его видели?! – спросила девчонка. Похоже, для нее это почему-то представлялось особенно важным.
– Кого его? Дружка твоего? – вставил Волына, в духе Глеба Жиглова из «Эры милосердия»: Спрос в нашем деле – дорогого стоит, Шарапов.
– Какого дружка? О чем вы, дядя Володя?
– Тамбовский волк тебе дядя, соплячка.
– Не видели, – вздохнул Протасов, делая знак Вовчику замолчать.
– Увидим, мало ему не покажется. – Заверил Волына.
Это было все, что земам удалось накопать к приходу Ирины. Хозяйка заявилась около шести, вымотанная, и злая как ласка. Протасов встретил ее в дверях и сразу огорошил новостью:
– Слышь, Ирка?! Нас тут грабануть, короче, хотели.
– Ограбить? – квартирная хозяйка остолбенела.
– А я как сказал? – и Протасов в третий раз поведал о ночном инциденте. Врожденная склонность к мелодраматическим эффектам заставила его даже сгустить краски, и он был несколько разочарован тем, что история не произвела впечатления. Ирина молча разгрузила сумки, непроницаемая, как египетский сфинкс.
– Ну? – не выдержал, в конце концов, Валерка.
– Палки гну! Что, ну, Валерий?
– Это блин, все, что ты хочешь сказать?!
– А что мне тебе говорить? У меня на чердаке брать нечего. И в хате, между прочим, тоже. Выдумки это!
– Ах, выдумки?!
– Вы бы пили поменьше, да ночью спали, а днем – работали. И не будет всякая чушь мерещиться. А, то, понимаешь, нажрутся самогона… и давай по чердакам куролесить! Ты мне еще хату спали…
– Кто это нажрется? – диалог свернул в неожиданную для Валерия сторону.
– А хотя бы и он. – Ирина указала на Вовку, который стоял, раззявив рот. – Соседи все уши прожужжали, мол, взяла на квартиру ханурей. Этот, дружок твой, так и шныряет по селу: самогону в долг нальете? Самогону в долг нальете? На водку, значит есть, а квартплата, получается, побоку?!
– Ты, это… – пробормотал Протасов.
– Мне спиногрызов своих хватает!
– Ты, Ирка, совсем уже…
– Все Валерий! Мне детей кормить надо!
* * *
До конца января никто больше не беспокоил зем по ночам, если не считать тяжелых раздумий о будущем, и эротических фантазий с участием Ирины. Февраль начался мирно, а вот ближе к Масленице[38] земы опять услыхали ШАГИ. Загадочный ночной визитер снова застал Протасова и Волыну врасплох, хоть они и зареклись встретить его во всеоружии.
– Где мой ППШ?! – орал Вовчик, подразумевая тот самый пистолет-пулемет Шпагина, из которого некогда под Бахчисараем едва не укокошил Бандуру. – Где мой ППШ, зема?! Твою мать, а?! Куда ты его запихнул?!
– Под койку! – сообразил Протасов, моргая безумными ото сна глазами. Стояла глухая ночь. Оружие довелось надежно укрыть – не дай-то Бог, кто докопается. Та же Ирка или ее шкет-читатель.
