«Это был последний раз, — думала Лена, — потому что я уже иссякла»;
Но каковы эти балбесы? Где их только Костромин откопал? Известно где, — ответила она самой себе, — наверняка чьи-то родственники или знакомые. Все протежируют своим, забывая о профессиональных качествах. Порочная система!
Надежда Николаевна ждала Лену, страшно обеспокоенная — та опаздывала на пятнадцать минут. Они поднялись в квартиру и позвонили.
Дверь открыла высокая худая старуха с абсолютно прямой спиной. Лена поздоровалась, старуха окинула ее внимательным взглядом, глаза ее потеплели, она улыбнулась и пригласила их зайти.
Они вошли и оказались в странном помещении. По логике вещей, сразу за входной дверью полагалось быть прихожей. На первый взгляд так оно и было — у двери висела вешалка и стояла подставка для обуви. Помещение было большое, но неудобное — узкое и длинное, с одним окном. Недалеко от входной двери, вдоль длинной стены сразу же за вешалкой, располагалась ванна. Самая настоящая ванна, Лена вначале думала, что ванна стоит просто так, но потом заметила кран и сливную трубу — все как полагается, в ванне мылись. Дальше за ванной располагались газовая плита и подвесной шкафчик для посуды.
На противоположной стене была дверь в комнату. Как сообразила Лена, прихожая выполняла функции всех подсобных помещений, такая уж это была квартира. Женщины разделись и прошли в комнату. Комната тоже была большая, заставленная старой мебелью. Старушка все время внимательно смотрела на Лену. Надежда Николаевна представила их друг другу, потом прошла на кухню, чтобы приготовить чай — она в этом доме была уже своим человеком.
Лена уже знала, что Александр приходился Ольге Варсанофьевне племянником, ей было интересно послушать, каким же он был в детстве?
— Что, милая, — неожиданно спросила старуха, — скучаешь по Саше?
— Очень, — ответила Лена хриплым голосом, и это была абсолютная правда.
— Вот какая ты молоденькая да красавица, — вздохнула Ольга Варсанофьевна, — и что ему еще нужно было? Сашка, Сашка… Испортила тебя жизнь!
Надежда вошла тихонько, принесла чашки и печенье в вазочке.
— Он моего двоюродного брата сын, — начала Ольга Варсанофьевна, — мы с братом с детства дружили, было время — здесь все вместе жили, мы с мамой и он с тетей Аглаей. Потом они квартиру получили, Василий вырос, учиться поступил, потом женился. Вот жена ему всю жизнь и сломала. Такая попалась.., никак они друг другу не подходили. Она сначала комсомолкой была, выдвиженкой, потом по партийной части, а потом в начальство выбилась, в Смольном чем-то там руководила. Но это уже позже, брат к тому времени умер. Он рано умер, в сорок лет — инфаркт. С такой женой долго не протянешь. — В голосе Ольги Варсанофьевны послышались ненавидящие нотки. — Она ведь не женщина была, а руководящий работник. Ни улыбнуться, ни пошутить, мужу слова ласкового не скажет. Но Сашу она любила, что есть, то есть, врать не буду. Сашка у них уж такой удался — все лучшее взял от родителей. От брата — голову хорошую, характер легкий, а от матери — внешность, она в молодости видная была женщина, статная. И сыну передала свою силу жизненную и уверенность. Так он и шел по жизни легко, все ему удавалось. Да мать еще помогала с работой да с карьерой. Жену тоже мать ему подобрала, да только тут она ошиблась, не разглядела.
Им, Строгановым-то, отцу с сыном, с женами не повезло. И еще Саше детей Бог не дал, уж не знаю почему, кто там из них виноват.
Ольга Варсанофьевна помолчала, отпила чаю, потом сказала:
— Я, конечно, ни с той женой, Александрой-то, ни с этой Сашиной, Светланой, не много общалась. Откровенно говоря, Светлану вообще ни разу не видела. Но люди-то мы родные, хотя Саша в последнее время не очень много про жизнь свою семейную рассказывал, но ведь по человеку все видно.
— Часто он здесь в последнее время бывал? — Надежда попыталась навести разговор на нужное, потому что на Лену нахлынули воспоминания, и она могла только молча слушать. Александр приходил сюда, сидел в этом кресле, пил чай из этой чашки… На Лену вновь навалилась тоска.
— В последнее время достаточно часто, — ответила Ольга Варсанофьевна, — домой не торопился. Здесь посидит, на крышу ходил.
— На крышу? — очнулась Лена. — Зачем на крышу?
Старушка рассмеялась.
— Это у нас с братом Васей еще в детстве такая игра была. Вот пойдемте. — Она прошла в соседнюю комнату.
Там стояли только кровать, письменный стол и большой фикус в кадке.
— Ой, — Надежда бросилась к фикусу как к близкому человеку, — сто лет его не видела, думала, больше фикусов ни у кого не осталось!
Ольга Варсанофьевна выглядела очень довольной.
— Куда же он денется? Так с ним вместе и живем.
Окно было странной формы — низкое, полукруглое.
— Открывайте, Надя, смелее!
Они выглянули в раскрытое окно. Квартира Ольги Варсанофьевны располагалась не совсем на пятом этаже, а как бы на четвертом с половиной, в мезонине. Из окна можно было вылезти прямо на крышу и оказаться в маленьком закутке. С одной стороны он был отгорожен глухой стеной соседнего шестиэтажного дома, а с другой от всей остальной крыши его отделяла железная решетка.
— Это управдом во время войны поставил, — объяснила Ольга Варсанофьевна, — там склад был на чердаке… А когда мы с братом маленькие были, то по всей крыше можно было бегать.
В закутке еще оставались старые деревянные ящики для цветов и прохудившиеся кастрюли.
— Пока тетя Аглая здесь жила, у нее целый огород был, — вспоминала Ольга Варсанофьевна, — да и я цветы любила сажать. Мама садик наш называла Аркадией… Но теперь уж трудно мне…
— Я к вам в мае приду и посажу, — живо откликнулась Надежда, — и семена принесу. Такой садик сделаем — залюбуетесь!
— Спасибо вам, Надя. А вон там у нас с братом тайник был. — Она показала в угол. — В стене кирпич вынимается. И Саша, конечно, про тайник знал. Вы, Лена, помоложе, ну-ка посмотрите, что там.
Лена, обменявшись взглядом с Надеждой, вылезла на крышу. Вот нужный кирпич в углу. Лена осторожно вынула кирпич и вытащила из углубления плоскую жестяную коробочку. Коробочка была старая, наверняка он выпросил ее у той же Ольги Варсанофьевны. Сверху лежали деньги, около пяти тысяч долларов, паспорт, естественно, фальшивый, с фотографией Александра Строганова, авиабилет, не на ту дату, что у Лены, а позже, и не в Лондон, а в Вену, и маленький листок тонкой, почти прозрачной бумаги с напечатанной на нем цепочкой цифр. А сверху на листке был адрес — Лондон, «Лайон-Банк», Флит-стрит, 18.
Лена быстро выхватила листок из общей стопки и закрыла коробочку. В комнате она показала содержимое коробки Ольге Варсанофьевне. Та не выразила особого удивления, только горестно покачивала головой.
— Он говорил: тетя Оля, если узнаешь, что меня убили — не верь, даже если по телевизору своими глазами увидишь — все равно не верь.
Я потом к тебе сам приду и все объясню.
— Убили его, — Лена уже плакала навзрыд, — милиция точно установила.
— Я знаю, — вздохнула Ольга Варсанофьевна, — раз не пришел, значит, несчастье случилось.
А ты, девочка, успокойся. Его уж не вернешь.
— Я хочу знать, кто его убил! — упрямо проговорила Лена сквозь слезы.
Ольга Варсанофьевна взглянула на Надежду, та беспомощно развела руки — что тут сделаешь?!
— Что будем делать с этим? — обратилась Надежда к старушке, указывая на коробку. — Деньги все-таки…
— А зачем они мне? — живо откликнулась та. — Пусть там и лежат до случая. Только вот что, — она посмотрела Лене в глаза, — Надя говорила, у тебя неприятности. — Она наугад разделила пачку денег пополам и сунула их Лене:
— Это на крайний случай. Знаешь, бывает, пустяк какой-то, а поможет.
Потом она вдруг обняла Лену и поцеловала.
— Береги себя, он тебя любил…
У Лены не было ни сил, ни желания разубеждать старушку.
Раздался звонок в дверь.
— Кто еще? — побледнела Надежда, — Лена, иди в ту комнату.
Ольга Варсанофьевна уже беседовала с нежданной гостьей.
— Надя, идите сюда, это по вашу душу!
В прихожей стояла женщина помоложе Надежды, но в глазах у нее было такое, что она казалась глубокой старухой. В глазах у женщины было горе, причем не сиюминутное, не только что случившееся, а давнишнее, но такое сильное, что привыкнуть к нему невозможно.
— Познакомьтесь, Надя, соседка моя, Инна.
Беда у нее, просит вас о помощи.
— Ольга Варсанофьевна, вы уж сами расскажите, а я побегу. — И Инна помчалась вниз по лестнице.
— Ох, Надя, такое у женщины несчастье, что врагу злейшему не пожелаешь. Она сына одна растила, ушел он в армию, попал в плен в Чечне, и после этого с головой у него не в порядке, тронулся умом от ужаса. Всего девятнадцать лет мальчику.
У Надежды сжалось сердце, она в который раз мысленно поблагодарила Бога, что он послал ей дочку, а не сына, хоть этих материнских страхов она избежала.
