Шаррок подсадил Сюзан в свою машину у ее офиса на Уолл-стрит. Ее волосы были зачесаны и схвачены сзади, а строгий серый костюм скрывал линии бедер и груди.
Они поговорили о ценах на золото. Сюзан стояла на своем: рынок — в преддверии катастрофы, он скоро лопнет, и все пойдет прахом. В том числе доллар…
Шаррок, усмехнувшись, заметил на это, что сейчас конец пятницы, впереди уик-энд и по крайней мере до понедельника можно дожить, не особенно беспокоясь о курсах валют и ставках кредитов.
Он потрепал ее по плечу. Она инстинктивно отпрянула, затем улыбнулась и стала человечнее.
Шаррок любил коктейли на Манхэттене, ужин в современном ресторане, потанцевать там, где его знают, и — назад, в номер, где ждут шампанское «Дом Периньон» в ведерке со льдом, осетровая икра и крекеры, ванна «жакузи»,[15] ну и постель, просторная, как сценическая площадка.
На этот раз все было не так. Сюзан заявила, что не желает ехать ни на ярмарку, ни на джазовую площадку в Гринвич-Виллидж, ни пить фруктовые соки с мороженым, а пусть-ка Шаррок возьмет курс в «Ниппон сосайети» на лекцию.
На лекцию! Шаррок просто взвился. Но если имеешь дело с женщинами, как Сюзан, лучше слушаться их, пусть командуют и наслаждаются своей силой — до поры.
Фирма «Ниппон сосайети» располагалась в доме, где некогда фанфаронил клуб джентльменов английского стиля. Кожаные диванчики, камин из грецкого ореха и прочие предметы мебели выглядели реставрированными древностями. Стены были когда-то расписаны фресками на охотничьи сюжеты. Теперь тут висели росписи по шелку и дереву, традиционные японские гравюры, Дзэн-рисунки, изображающие обезьян и змей.
Главным развлечением, мрачно констатировал Шаррок, была беседа: «От рисовых полей до роботехники — эволюция общественно-экономического уклада в современной Японии». В программе были выступления двух японцев и американского журналиста, прожившего в Японии пять лет. Аудиторию составляли какие-то скучные люди. Были здесь и японские бизнесмены, готовые, вероятно, на что угодно, лишь бы произвести впечатление на своих боссов.
— Эдзаки — светлая голова, — сказала Сюзан о ком-то из ораторов. — У него есть замечательные мысли касательно движущих сил японской экономики.
Шаррок кивнул, проглотил, поморщившись, порцию виски и тотчас схватил еще одну с проносимого подноса.
Первый оратор с лысиной, блестящей от пота, что-то бубнил в микрофон по-английски, но говорил так ужасно, что Шаррок разбирал одно слово из трех. Через пять минут его веки страшно отяжелели.
Следующий златоуст также не отличился красноречием. Отпустив пару старых шуток, он пустился в длинное объяснение особенностей японского менеджмента, а кончил призывом делиться идеями и ресурсами.
— Кто платит этому человеку? — прошептал Шаррок. — Он явно говорит с чужого голоса.
Сюзан ответила с усмешкой, не зная, серьезен он или шутит. Шаррок отнюдь не шутил, но все равно улыбнулся.
Последнему оратору было лет сорок. Он был высок для японца, с пронзительным взглядом глубоко сидящих глаз и почти военной выправкой. Он оглядел помещение, будто считая присутствующих.
— Это не Эдзаки, — удивилась Сюзан.
Человек говорил по-английски свободно, с интонациями, отличающими выпускников британской общественной школы.
— Профессор Эдзаки шлет глубочайшие извинения. Ему пришлось срочно вернуться в Японию. В меру моих слабых сил я попробую заменить его, с вашего уважаемого согласия. Моя фамилия Матида. Я директор американского филиала института «Маруити».
Речь Матиды не отличалась анализом японских экономических структур. Вместо этого он суммировал послевоенные достижения страны, сопоставляя их с провалами Запада. Грядущий век, заявил Матида, будет принадлежать Японии, поскольку сейчас интеллектуальный уровень японского народа — самый высокий в мире. Японцы очень усердны, лучше образованы, более совестливы, чем люди Запада. Они и возглавят следующую промышленную революцию.
— Сто тридцать лет назад вы, люди Запада, прибыли в Японию на своих черных кораблях и заставили нас модернизироваться под дулом орудий, — сказал Матида. — Мы проглотили обиду и отбросили тысячу лет традиций, но вы нас так и не приняли. Когда мы попытались подражать вам в создании своих империй, вы уничтожали нас атомными бомбами. Потом вы вынудили нас покориться вашей воле снова, на этот раз своими большими идеями о демократии и правах человека.
Некоторые слушатели ерзали, чувствуя неловкость, и кашляли. У Матиды был тяжелый взгляд и вообще лицо фанатика, но говорил он медленно и обдуманно.
— Но вы не ожидали, что ученик станет сильнее учителя. Когда вы поняли, что побиты в вашей собственной игре, вы попытались сменить ее правила. Вы ограничили наш экспорт и инвестиции. Вы стали нападать на наши методы бизнеса. Вы попытались дискредитировать нашу культуру и традиции, которые дают нам силу… Может, вы думаете, — продолжал он, — что можете пришлепнуть нас, как это не раз было прежде, но ситуация изменилась. Мы обладаем достаточной силой, чтобы защититься. Теперь ваша очередь покоряться.
После его выступления Сюзан выглядела подавленной.
— Простите, что привела вас сюда, — шепнула она. — Этот парень повел не в ту сторону.
— Не переживайте, — сказал Шаррок. — Зато я многое узнал.
Но тут Сюзан ошарашила его, отказавшись поехать в отель.
— Мне надо обратно в офис, — сказала она с извиняющейся улыбкой. — Я занимаюсь программой закупок в Токио и должна посмотреть, что делается на рынке в данный момент.
Шаррок скрипнул зубами. Снова Япония противостоит законным стремлениям американцев.
Пока Макс Шаррок на своей кровати в одиночку потягивал шампанское, десятью этажами ниже вестибюль отеля заполнился загорелыми мужчинами в вечерних костюмах и худощавыми от дорогих диет женщинами в длинных платьях. Закончился банкет, и под взглядами шестерых охранников службы безопасности, постоянно жующих жвачку, гости стали расходиться. Они направлялись к вращающейся двери с улыбками, обнажавшими зубы.
В банкетном зале остался виновник торжества. Он не двигался со своего места во главе стола. Официанты посматривали на него, деликатно убирая посуду.
— Вам нездоровится, сэр? — спросил один из них, явно кореец.
— Нормально, — промычал сидящий. — Все в порядке.
Он взял бокал бренди с подноса, который уносил официант, и опорожнил его одним глотком.
— Принесите еще один, — сказал он.
Официант вопросительно посмотрел на высокого человека, стоящего у окна. Тот покачал головой.
— Я думаю, может быть, вам уже пора идти, сэр, — заметил официант.
Человек встал за столом во весь рост и заорал на тщедушного официанта:
— Мне плевать, что вы думаете! Вам платят не за то, чтобы думать. Вам платят за то, чтобы вы делали то, что вам говорят! Понятно?
Официант взял бокал и поспешил прочь. Высокий подошел к тому, кто был за столом, и положил руку на его плечо.
— Давай оставим это, — сказал он. — День был длинный и трудный.
— Извини меня, Бен. Кажется, столько всего накручено. Возможно, газеты правы. Возможно, мне пора в отставку.
— Не делай глупостей, Боб. Мы прошли через вонь и вышли с запахом роз. Встряхнись, подумай о положительном, думай наступательно.
Тот угрюмо кивнул и провел рукой по волосам.
— Они не посмеют пойти напролом, — продолжал Боб. — Мы используем все, что есть. Будут демонстрации, бойкоты, шумиха в прессе, какой они себе и представить не могут…
Собеседник не ответил. Он думал о дневном совещании с японцами. Прибывший накануне представитель банков Японии — невысокий, холодно вежливый господин, вел себя так, будто приглашал на ужин, а не требовал возвратить биржевую ссуду.
В зале заседаний был массивный дубовый стол, а из окон открывалась панорама залива. День был изумительный, и туристские катера сгрудились вокруг острова и Статуи Свободы. Пока секретарша разносила зеленый чай в чашечках без ручек, приезжий болтал о своих симпатиях к янки и о погоде. Как только она вышла, он нанес бомбовый удар… Глядя ему в лицо, Бен назвал происходящее финансовым Пирл-Харбором. Да, в соответствии с окончательным текстом договора японцы имели право отозвать ссуду при обнаружении технических погрешностей, но те технические погрешности, о которых вдруг вспомнили, не раз всплывали и прежде, и кредиторы предоставляли отсрочку для их ликвидации и исправления.
— На этот раз — нет, к сожалению, — сказал приезжий ровным и холодным голосом. — Мы не пойдем на риск. Наши аналитики произвели переоценку вашей кредитоспособности за последние несколько лет. Мы уже отсрочили крупный платеж, и дальнейшие уступки невозможны.
— Просим принять извинения за задержку. Могу обещать, что она последняя. Договор с вами отныне становится абсолютно приоритетным по отношению ко всем обязательствам. Я гарантирую…
