В машине зажегся свет, когда водитель открыл свою дверцу. Райан помнил, что успел обратить внимание на девушку: волосы у нее оказались светлее, чем он думал; а струйка, которая потекла за рукав рубашки, показалась холоднее, чем пиво, которое он пил. Струйка потекла, потому что он перехватил бутылку за горлышко; тогда он увидел, что парень, сидевший рядом с водителем, отпрянул и скрылся за спинкой сиденья. Райан выскочил и изо всех сил захлопнул дверцу. Сначала он метнулся к багажнику, но, оказавшись в темноте, резко изменил направление движения. Когда водитель обогнул машину спереди, Райан бросился на него и изо всех сил ударил бутылкой сбоку по голове, отчего тот как подкошенный рухнул на капот.
Бутылка не разбилась. Во всех фильмах, которые он видел, бутылка в таком случае разбивалась, а эта нет. Он не бросил ее, а кинулся бежать со всех ног — по проулку и направо, мимо глухой кирпичной стены магазина до Шестой мили, потом перебежал улицу и, перейдя с бега на шаг, пошел по тротуару в восточном направлении, даже не соображая, что по-прежнему держит в руке бутылку. Он был уже в следующем квартале, когда услышал, что его догоняет машина. Он не хотел оглядываться и смотреть, что это за машина, он хотел, чтобы она проехала мимо и не мешала ему идти.
Но машина почему-то не обгоняла его, хотя он не слышал, чтобы она затормозила и остановилась. Тогда он все-таки обернулся и увидел, что это полицейская машина с черно-желтой надписью на боковых дверцах. И он опять побежал. Он вовсе не считал, что так будет лучше, а просто побежал, и все. Потом, подумав об этом, понял, что сделал глупость, и раз и навсегда зарекся когда-нибудь еще так поступать; но было уже слишком поздно. Он добежал до угла и обогнул его; помчался вдоль железного забора, ограждавшего дровяной склад, а потом перемахнул через забор. Он забрался в темноте и тишине в узкую щель между двумя штабелями размером два на четыре и стоял там неподвижно с пивной бутылкой в руке до тех пор, пока его не осветили фонарем. Свет ударил ему прямо в глаза, он разжал руку, выпустил бутылку и вышел из прохода между штабелями.
Разбиравший дела на утреннем заседании судья, приятный на вид спокойный мужчина с начинавшими седеть висками, приговорил его к двум месяцам заключения в Детройтской исправительной колонии.
В его жизни было много невезения. Пора уже наконец настать такому моменту, когда удача повернется к нему лицом. Должно же когда-нибудь человеку повезти, и, возможно, сейчас как раз начинается такой период. Здорово было снова получить в свое распоряжение машину. Здорово было нестись по ночной дороге, включив музыку. А какой кайф — загнать машину на парковку в «Бэй Виста» и поставить ее прямо перед офисом. Если все это действительно признаки начавшейся полосы везения, то следует повнимательнее присмотреться к ним и, не откладывая дела в долгий ящик, принять решение. Если все пойдет так удачно и дальше, значит, надо соглашаться с тем, что предлагает тебе судьба. А уж если скажешь «да», то надо браться за дело и идти до конца.
Собственно говоря, почему он решил, что это дело будет труднее, чем вламываться в чужие дома и красть телевизоры и шубы? Почему это должно быть труднее, чем войти в свою собственную комнату?
В его комнате, на его кровати сидел, привалясь к стене и с ногами прямо на покрывале, Фрэнк Писарро.
— Привет, Джек, как дела?
— Убери ноги с кровати.
— Да ты, кажется, не в настроении? — Писарро отодвинулся на угол кровати и сел, свесив ноги, но не опустив их на пол.
— Как ты меня нашел?
— Билли сказал. Да что с тобой такое?
— Я спрашиваю, как ты нашел мою комнату?
— Спросил какого-то мужика, он и сказал.
— Он сказал, чтобы ты вошел в мою комнату и чувствовал себя как дома?
— Нет, сначала я постучал, а потом подумал — может, ты спишь и не слышишь, как я стучу. Ну, я ткнулся в дверь, а она незаперта. Я и вошел. Послушай, меня ведь с работы выперли.
— Я в курсе.
— Билли, наверное, рассказал. Зато он другого не знает — про автобус.
— Фрэнк, давай в другой раз поговорим.
— Да ты только послушай. Камачо хочет, чтобы я вел автобус на обратной дороге в Техас, чтобы отработать те деньги, которые я ему должен. Понял? Отвезти его туда пассажиром, а мой фургон здесь бросить, потому что это ведро уже свое отъездило.
Райан чуть помедлил с ответом.
— По-моему, это правильно.
— Ясно, но только как все остальные-то домой доберутся? Въезжаешь?
— Как доберутся? Да на автобусе.
— А вот и хрен тебе. Камачо говорит: «Я не обязан развозить их по домам». Тут даже я рот разинул и говорю: «Да ведь они тебе уже заплатили за обратную дорогу». А он: «Это раньше так было, когда я числился бригадиром. А теперь я больше не бригадир и никого никуда доставлять не должен». Вот ведь скотина! Но это еще не все. «Пусть, — говорит, — заплатят пятьсот долларов прокатной компании, где я брал автобус, а мне дадут денег на билет на самолет, — тогда я оставлю автобус здесь».
— Во наворотил. И что, ребята ему поверили?
— А что им оставалось делать? Они все его проклинают, но связываться с ним боятся.
— А тебе-то что волноваться? У тебя ведь машина.
— Как что волноваться? Они же мои друзья.
— Брось ты, Фрэнк. С каких это пор ты стал о друзьях заботиться?
— Да ты что! Я с ними семь лет вместе отпахал.
— Ну ладно, допустим. А ко мне ты зачем приперся?
— Слушай, старик, мы ведь друзья? Вот Билли и говорит: «Почему бы нам не занять денег у Джека?» — На плоском открытом лице Писарро не было заметно ни тени смущения.
— Пятьсот долларов, значит?
— Ну, Билли сказал, что у тебя наверняка еще бабки остались. А если даже ты их потратил, тебе ничего не стоит снова хорошенько разжиться. Мы ведь тебе вон какие рыбные места показали.
— А сам Билли где?
— Не захотел со мной идти. Говорит, не хочет тебя ни о чем просить.
— Ты бы тоже мог не утруждаться.
— Слушай, я ведь не милостыню прошу. Я возьму деньги в долг, а потом мы с тобой рассчитаемся.
— Ты думаешь, у меня есть пятьсот долларов?
— Если даже нет, тебе нетрудно их раздобыть. Мы тебе поможем.
— То есть если я дам тебе в долг все, что у меня есть, ты потом мне вернешь?
— Ну да, ты же меня знаешь. Мое слово верное.
— А когда?
— В следующем году, когда мы снова сюда приедем.
— Рад был с тобой познакомиться, Фрэнк.
— Парень, ну ты только о себе и думаешь. А ведь у них у всех семьи. Как они обратно домой-то добираться будут?
— Да не дави ты на жалость. У меня тоже семья есть.
— Значит, тебе абсолютно наплевать, что случится со всеми этими людьми?
— Все, Фрэнк, пока.
— Ну ладно, жмот, — сказал Писарро. Он медленно поднялся с кровати. — Подожди, и до тебя еще доберемся.
Писарро прошел мимо Райана и открыл дверь; со спины он выглядел и вовсе жалко: сутулый, в грязных, заношенных чуть ли не до дыр штанах с вечно набитыми какой-то дрянью карманами и растянутой резинкой на поясе.
— Погоди минутку, — окликнул его Райан. — Ты на своем фургоне?
— Я же тебе сказал: фургон накрылся.
— Так ты пешком обратно пойдешь?
— Нет, черт возьми, такси вызову.
На мгновение Райан задумался, глядя на Писарро, придерживающего открытую дверь, но только на мгновение.
— Ладно, Фрэнк, пока, — сказал он.
Писарро заметил «мустанг», припаркованный перед офисом. Он увидел машину, когда проходил мимо, и что-то показалось ему в ней знакомым. Конечно, темно-зеленый «мустанг» — не такая уж редкость, но эту машину он где-то уже видел. Фрэнк дошел до поворота с шоссе на «Бэй Виста», нырнул под придорожные деревья и через минуту вырулил оттуда на своем ржавом, но вполне еще работоспособном фургоне. Он гнал свою развалюху в сторону Женева-Бич с максимальной скоростью, на которую было способно это корыто. Подгоняла его мысль об одном очень важном деле, но увы: когда он добрался до города, все бары и торгующие алкоголем магазины были уже закрыты. Казалось, весь город заперся на ночь. Чертов Райан, все из-за него.
Прождав Райана попусту и к тому же не отыскав у него в комнате выпивки, Писарро надеялся успеть купить бутылку текилы или джина. Или хотя бы бутылку красного. Если он купит вина, пара баксов еще останется. Сейчас у него всего четыре доллара и шестьдесят центов из той сотни, что выделил ему Райан. Нет, Райан и впрямь оборзел. Конечно, Фрэнк сидел тогда в фургоне, но, черт возьми, это же его фургон, и кто-то должен был сидеть за рулем. Надо было сразу тогда съехать с обочины, остановить машину и разобраться с ним, чтобы не зарывался. «Эй, парень, ты что, охренел? Где моя доля? Вот эта вонючая сотня долларов — и есть моя доля?» Раскроить ему рожу, чтобы надолго запомнил. То, что он с Камачо расправился, еще ничего не значит: один раз повезло, а в другой раз может и не повезти.
