— Слушаюсь, товарищ подполковник, — козырнул Гудков и скомандовал, в свою очередь, Диксону: — Следуй за мной.
— Ты хорошо подумал? — спросил Сайфутдинов бывшего отрядного, привычно складывая руки за спиной.
— Уведите, — повторил подполковник для прапорщика, пропуская слова Марата мимо ушей.
После того, как все ушли, в кабинете стихло, он обратился к Алексею:
— Думаю, что ты сможешь найти замену этому придурку и подыскать другого напарника.
— Вряд ли.
— Сможешь, сможешь, — заверил толстяк, усаживаясь на свое рабочее место. — Ну, я готов выслушать твое прибыльное предложение.
— Никаких предложений не будет, пока мой кореш в камере парится.
— И ты туда же? — В голосе хозяина кабинета вновь проскользнули угрожающие нотки.
— Послушай, толсторожий, меня внимательно и не перебивай, в твоих же интересах. — Алексей говорил спокойно и полностью себя контролировал. — Ты рискуешь оказаться на моем месте.
— У тебя нет доказательств, к тому же самого следственные органы под расстрел подведут, — заметил Мирошниченко, сразу уловив, куда клонит собеседник.
— За чистосердечное признание вышку не дадут, лишь поднимут планку до пятнашки. — Атаману уже понравилось, что офицер не психовал, а вел разумную беседу. — А вот тебя, как организатора, могут подвести и под высшую меру наказания. Не забывай, стоит мне раскрыть рот — и дело обретет широкую огласку, возможно, оно по значимости приобретет союзное значение. Сбегутся опытные ищейки из столицы и раскопают твои делишки, а я им в этом помогу. Теперь прикинь: кто больше потеряет? Ты или мы? — закончил Алексей.
В кабинете зависла тягостная пауза. Подполковник уже давно понял, что зря дал волю нахлынувшим чувствам и не сдержался. Но уступать позиции и сдаваться без боя не собирался.
— Я, конечно, погорячился, — начал хозяин кабинета, — но он сам меня спровоцировал на это, — и кивнул на дверь, в которую недавно вывели Диксона.
— Оба хороши, — занял Казаков нейтральную позицию. — И, тем не менее, если мы нужны друг другу, то необходимо договориться.
— В общем-то, ты прав, — все-таки уступил Мирошниченко. — Но и меня пойми: не могу же я через пять минут отменять принятое решение. Подчиненные неправильно истолкуют подобное поведение начальника.
— И что из этого следует? Пусть мой кореш в карцере отдыхает?
— Обещаю, что до вечера его оттуда выпустят, — твердо сказал подполковник. — Надеюсь, теперь мы сможем вернуться к делу, из-за которого собрались здесь.
— Хорошо, — согласился Алексей. — Я изложу суть нашей задумки, но если ты, начальник, не сдержишь данное мне слово, то будем считать, что я тебе ничего не говорил.
Утвердительный кивок офицера дал понять собеседнику, что тот согласен с ним.
— Объект, у которого денег куры не клюют, — это полковник Сазонов, — буквально огорошил Атаман слушателя.
— Но… — не сразу нашелся что ответить подполковник. — Это очень рискованно, к тому же он поймет, что я в этом замешан.
— Вы с ним близкие друзья?
— Не то, чтобы близкие. Так, видимся несколько раз в год. В основном в областном управлении. Правда, месяца два назад ездили вместе на рыбалку, — своеобразно объяснил отношения с бывшим начальником, а теперь просто коллегой Мирошниченко.
— Тебе его жалко? Или боишься подмочить свою собственную репутацию? — поставил вопрос ребром Казаков.
— Жалость тут ни при чем, — признался начальник колонии.
— Остальное побоку. Сообщать властям о краже в особо крупных размерах он не станет. А чтоб в его глазах обеспечить свое алиби, ты пригласи его еще раз на рыбалку, а мы тем временем похозяйничаем в его доме. — По тому, каким жадным огнем загорелись глаза офицера, Алексей понял, что близок к достижению желаемого результата.
— Все равно на меня подумает, — все еще сомневался Мирошниченко, но уже явно сдавал позиции.
— Ну и черт с ним! Пусть что хочет думает, доказать это не сможет, — добивал собеседника Атаман. — После драки кулаками не машут. Ему придется смириться, никуда не денется.
— А-а-а, — махнул рукой подполковник. — Кто он мне: кум, сват, брат? В конце концов, будь у него такая возможность, он бы, не задумываясь, пустил меня по миру, — оправдывал он себя.
— Верное решение! — поддержал Атаман, который только этого и добивался. — Узнаю своего бывшего отрядного, — произнес он, как комплимент.
— Может, по рюмочке французского коньячку? — предложил явно довольный Мирошниченко.
— Не откажусь.
И они скрепили договор парой рюмок «Наполеона».
После того, как увели Казакова, которому начальник колонии обещал незамедлительно освободить Сайфутдинова, он, оставшись один, долго думал. Потом решительно снял трубку телефонного аппарата и набрал по коду номер служебного кабинета полковника Сазонова, который оказался на месте. Поприветствовав старшего по званию, поинтересовавшись здоровьем его и его жены и детей, задав несколько ничего не значащих вопросов, спросил о главном:
— Какие планы, Антон Герасимович, на воскресенье?
— Собственно, еще не думал, — ответил коллега.
— Может, рванем на рыбалку? Посидим, как в старые, добрые времена, уху сварим, разопьем бутылочку, — смачно описывал Мирошниченко.
— Может, ты и прав, Тарас Поликарпович. А то, кроме работы, ни о чем не думаем, — попался на удочку полковник. — Да и жена в выходной собирается в город, детей в доме нет — выросли, разъехались кто куда. Единственная радость осталась — рыбалка, — рассуждал Сазонов.
— А коньячок в морозец хорошо идет, — подливал масла в огонь собеседник, довольный удачно складывающимися обстоятельствами. То, что жена полковника собралась в город, — немаловажный факт для осуществления задуманного. — Да с горячей ушицей, да с холодным соленым огурчиком…
— Не береди душу, — перебил Антон Герасимович. — Если уговариваешь, то напрасно, я уже давно согласился.
— Молчу, молчу, — улыбнулся в трубку Тарас Поликарпович. — Ты особо не готовься, я все возьму и за тобой заеду. Только захватим твой большой бур, а то от моего лунки получаются узкие, еле поплавок протискивается.
Они еще некоторое время говорили о рыбалке, вспоминая правдивые и выдуманные истории, но в конце концов, сославшись на неотложные дела, Мирошниченко тепло попрощался и положил трубку.
— Все складывается как нельзя лучше, — произнес он вслух, потирая руки…
Алексей вернулся в гаражи и уже собирался приступить к работе в мастерской, когда его окликнул бугор, за спиной которого стояли два зека внушительных размеров.
— Что тебе, Дикарь? — спросил Казаков.
— Вторая ходка, а со старшими разговаривать не научился. — Смотрителю была не по душе независимая жизнь Атамана и Диксона.
— Я не сделал ничего предосудительного, — ответил Алексей. — Если придираешься — так и скажи, а нечего юлить вокруг да около.
— Где ты был и где до сих пор шляется твой корешок?
— Нас кум к себе вызывал, а Диксон скоро будет, — спокойно сказал Атаман.
— Зачем? — поинтересовался бугор.
— Не твое дело!
Обстановка накалялась, но Атаман уступать не собирался, хотя физически он всем явно проигрывал.
Дикарь давно намеревался проучить строптивых зеков, но не решался сделать это без причины, зная, что у них есть какие-то дела с Мутантом.
— Ты, наверное, забыл, что на работе я твой бугор, а в бараке смотритель. Поэтому имею право знать о твоих шашнях с кумом.
— О них знает Мутант, спроси у него. — Алексей продолжал сохранять спокойствие, но догадывался, что миром их беседа не закончится.
— Может, ты стукач, откуда мы знаем? — ляпнул один из телохранителей смотрителя по кличке Лунатик, которую получил за то, что иногда вскакивал по ночам. Второй, по кличке Леший, пока в разговор не вмешивался.
— Убери быков, — потребовал Атаман. — Они наносят мне оскорбления, которых я терпеть не намерен.
— Какие мы гордые, — саркастически произнес Дикарь. — Чем докажешь, что он не прав?
— Не буду я ни перед кем отчитываться.
Алексей отвернулся и пошел прочь.
— Я с тобой не закончил, — сказал бугор, но Атаман, игнорируя его реплику, удалялся. — Стоять! Я сказал: стоять! — крикнул Дикарь. Не добившись результата, он велел быкам догнать и вернуть непокорного. — Совсем оборзел, — сплюнул он на пол.
Быки настигли Казакова, и Лунатик, схватив его за плечо, дернул на себя. Алексей, с разворота, нанес мощный удар локтем в солнечное сплетение нападавшего. Тот, согнувшись пополам, задохнулся от боли.
Леший выхватил из голенища сапога острый самодельный нож.
— Ну, гад, сейчас я тебя пропишу в лазарете!
Не знал он, что Атаман уже прошел хорошую школу поножовщины. Лешего удивило, с какой легкостью соперник уходил от ударов, когда уже казалось, что нож неминуемо должен достичь цели. Но вот обороняющийся изловчился и подсечкой сбил нападавшего на пол. Он наступил ногой в кирзовом сапоге на руку с оружием и надавил со всей силы. Затем Атаман нагнулся за ножом, выпавшем из разжатой кисти, но кто-то сзади ударил его чем-то тяжелым и твердым по голове. Оглушенный, он рухнул рядом с поверженным соперником, но прежде чем отключиться, заметил бугра с полутораметровой трубой где-то ста пятидесяти миллиметров в диаметре.
