Я опять вгляделся в фотографию, и внезапно уловил то, чего никогда не замечал в реальности: лицо мерзкой куклы по отношению ко мне выражало едва заметную неприязнь. Я долго рассматривал её в натуре, затем на фотографии, и чем больше сравнивал, тем больше запутывался. Мне казалось, что их лица то совершенно идентичны, то абсолютно противоположны. До позднего вечера я проторчал у кресла и лег с больной головой.
И той же ночью мне опять снилось, что она вздыхает, скрипит креслом, бродит по комнате; наконец, подходит к моему дивану, брезгливо собирает одежду с пола и относит в ванную.
Наутро я долго всматривался в свои грязные джинсы и думал, что, пожалуй, очень сильно запустил свою одежду и свое физического состояние. В ту же минуту я поклялся ежедневно бриться, каждые два дня менять рубашки, а по утрам бегать на стадион. На подобное мероприятие нужно было выбрать ещё минут пятьдесят, но что поделать, я привык к уплотненному дню, и ради неё был готов на все, лишь бы она не надувала свои пухленькие губочки.
И с того дня наши отношения, если это можно назвать отношениями, стали принимать оттенок утонченности. Я начал её стесняться и даже побаиваться. Мне стало казаться, что она живая, а куклой только притворяется. Мне стало мерещиться, что ночами она разгуливает по комнате, трогает занавески, заглядывает в кухню, глубоко вздыхает и напевает что-то бесконечно грустное. Сейчас затрудняюсь сказать, пугали меня эти видения или наоборот? Но хорошо помню, как сжималось мое сердце от дурных предчувствий.
Что касается снов, то теперь Галатея появлялась в них регулярно, всегда грустной, всегда задумчивой, с нежным грудным голосом. С ней я беседовал очень тонко и деликатно, чтобы ненароком не обидеть. Ведь она была ужасно обидчивой. И никогда не улыбалась.
«Почему ты никогда не улыбаешься?» — спросил я однажды. Но она ничего не ответила, села в кресло и отвернулась к окну.
И снова он проницательно всматривается в меня и постукивает по столу ручкой. Он не верит ни единому слову, и мне его жалко. Мне его жалко разочаровывать.
— Ну, — произносит он нетерпеливо. — Я жду от вас признания. Можно без протокола.
— Вы имеете в виду о наших отношения с Роговой? Заявляю официально: у нас с ней нет никаких отношений. Мы почти не знакомы.
Следователь едва заметно усмехнулся.
— Рогову я отпустил. Теперь жду от вас признания в вашей невиновности.
Я поднял голову и увидел у него под глазами круги. Его лицо было озабоченным. Было заметно, что ему некогда мной заниматься.
— Вы убедились в невиновности Роговой? — спросил я как можно мягче. Она больше вне подозрений?
— Отнюдь, — покачал головой Сорокин. — Я отпустил её под подписку о невыезде. Рогову я не могу не подозревать. Она по-прежнему остается главной подозреваемой. Рогова больше чем кто-либо была заинтересована в убийстве мужа.
— Рогова не из тех, кто ищет выгоду, — возразил я.
— Откуда вы знаете? — перебил следователь. — Вы же сами сказали, что едва с ней знакомы.
Мне ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и опустить голову. Крыть, как говорится, нечем.
— Да! — внезапно вспомнил я. — Вы сказали, что она главная подозреваемая. Значит, есть и другие?
— Есть, — озабоченно произнес Сорокин, думая о своем. — В том числе и те, кто мог совершить эти убийства без всякой выгоды. Просто из одной мести. Кстати, вам не случалось видеть рядом с Роговым женщину около тридцати лет, высокую, стройную, с копной кудрявых волос, скорее всего химией. Зовут Алисой.
Я вздрогнул и, не мигая, уставился на Сорокина. Он вопросительно уставился на меня. Молчание длилось более минуты.
— Ну, — подбодрил он. — Вижу по глазам, что вы её видели с Роговым. И, кажется, неоднократно.
— Нет, — ответил я. — Никогда с Роговым я не видел этой женщины. И даже предположить не мог, что они могли быть знакомы. Женщина с таким именем и такими приметами была моей первой женой.
У Сорокина от удивления отпала челюсть.
— Опишите её, — произнес он, проглатывая слюну.
— Собственно говоря, к тем приметам, которые вы сейчас перечислили, добавить совершенно нечего. Только по возрасту она чуть постарше. Ей сейчас должно быть тридцать пять.
Сорокин от волнения заерзал на стуле.
— Совершенно верно! Около тридцати ей было в девяносто четвертом году. Ну… и где она сейчас?
— Понятия не имею. После того как мы расстались в восемьдесят пятом, я её больше не видел. Слышал, что она вышла замуж за кого-то поэта.
— Поэта? — подпрыгнул в кресле следователь. — За какого?
— Не знаю.
— А много у нас в городе поэтов?
— По-моему, ни одного.
Сорокин покрылся пунцовой краской. В глазах появился блеск. Он перегнулся через стол и спросил с волнением в голосе:
— Скажите, Александр Викторович, а не замечали вы в ней склонности к авантюризму?
— Вроде нет, — покачал я головой. — Только склонность к истерикам.
— А деньги она любила?
— Какая женщина не любит деньги… — ответил я, удивляясь его вопросу.
— Так-так, — нервно застучал по столу Сорокин, сузив глаза и о чем-то мучительно думая. — А могла бы она ради денег пойти на преступление?
— Вы что же, Валерий Александрович, её подозреваете в убийствах? засмеялся я, не понимая, к чему он клонит.
— Нет-нет! Тут совсем другие дела. Так могла или нет?
— При мне она не совершала преступлений. Только бросалась под КамАЗ…
— КамАЗ? То есть, хотите сказать, у неё была склонность к КамАЗам?
Сорокин неожиданно поднялся с кресла и, сунув мне бумагу с ручкой, торопливо произнес:
— Если вы надумали отказаться от показаний, напишите заявление на имя областного прокурора. А мне некогда… Значит, говорите, вышла замуж за поэта?
Пробормотав это, он стремительно выскочил из комнаты, неожиданно оставив меня одного. Стало тихо. Ручка сиротливо валялась на бумаге. На обшарпанном столе зияла выведенная фломастером надпись: «Прощай, Родина!» Я отодвинул бумагу с ручкой и поднялся. В ту же минуту вошел охранник и спросил:
— Вы написали, что просил следователь?
Я отрицательно покачал головой.
— В таком случае руки за спину и на выход.
ЛОВИЛИ УБИЙЦУ, А ПОЙМАЛИ МОШЕННИЦУ
(газета «Симбирские вести»)Наконец от властей поступило первое официальное сообщение по делу об убийствах работников «Симбир-Фарма». Молчание прокуратуры по этому вопросу до неприличия затянулось. «Слава богу», — облегченно вздохнули мы. Однако наша радость оказалась преждевременной. Следователь областной прокуратуры Валерий Сорокин заявил, что расследование ещё не завершено и подробных комментариев пока не будет. Но кое-что, по его словам, уже можно обнародовать.
Итак, следствию удалось раскрыть дело о мошенничестве, связанном с похищением трикотажных изделий производственной фирмы «Мадригал». Мы недавно писали об этом. Это произошло шесть лет назад, в ноябре 1994 года. Беременная директриса частного торгового объединения «Интрига», офис которой находился в том же здании, что и производственно-трикотажной фирмы, предложила «Мадригалу» услуги по реализации их продукции. Подобная услуга вылилась «Мадригалу» в весьма кругленькую сумму. После этого директор больше не видел ни этой женщины, ни своих изделий.
Наконец сегодня можно назвать имя этой гениальной мошенницы. Это тридцатипятилетняя медсестра госпиталя ветеранов Отечественной войны Ольга Голубкина. Она во всем призналась следствию, откровенно рассказав, что план угона КамАЗа был разработан ею лично. Однако помогли его осуществить Алексей Рогов (тогда ещё челнок) и его друг Леонид Петров, только что купивший КамАЗ. По словам мошенницы, с Роговым они познакомились в поезде. Там же, в поезде, Голубкиной и пришла в голову эта остроумная идея. Обсудив её с попутчиком, они решили взять в долю Петрова, поскольку у него была машина.
По признанию мошенницы, выбор на «Мадригал» пал случайно. Просто в здании ГПИ, где находилось это предприятие, сдавалось под офис помещение. Мошенники сняли комнату и повесили на дверь табличку: «Торговое объединение „Интрига“». Голубкина каждое утро привязывала к животу подушку и к девяти являлась на работу. Помелькав в таком виде какой-то период времени, она, заинтересовавшись продукцией «Мадригала», попросила директора дать ей попробовать пустить товар по её торговым точкам, которых в объединении было якобы более сорока. Директор обрадовался и в ту же минуту без каких-либо договоров приказал загрузить КамАЗ соседей только что выпущенной продукцией. После того как КамАЗ был загружен, Голубкина лично сняла с двери вывеску своей фирмы, сдала на вахту ключи и на глазах у дежурного милиционера вытащили из-под плаща подушку. Причем оставила её у вахтера в качестве памятного подарка.
