Встрепенувшись ото сна, журналист чуть привскакивает на стульях, соображает, что это не война началась, а Кряжин пытается добиться его понимания, после чего кряхтит, говорит: «Да, конечно» – и снова укладывается. История советника, конечно, интересна, но природа берет свое и заставляет яростно борющегося со сном репортера забыться и отдохнуть. Непонятно только, почему природа не берет свое у Кряжина? Или она просто у Шустина берет за двоих? Журналист все-таки находит в себе силы стряхнуть усталость и даже покашлять, подтверждая этим свое внимание.
– Деньги нувориш, конечно, выплачивает, но, понимая, что аналогичный эпизод может произойти с ним и завтра, «Вольво» продает. Его покупает другой нувориш, которого тут же «выпасают» все те же сотрудники ГИБДД, и машина вновь оказывается на штрафстоянке, а дело возбуждается тем же следователем, который вскоре сделает предложение сходящему с ума от огорчения хозяину. Как вы думаете, Степан Максимович, сколько раз можно доить один и тот же «Вольво»?
– Пять, – наугад отвечает тот.
– Неправда ваша, – в тишине ночи щелкнула зажигалка, и Шустин опять почувствовал запах дыма. Сам он накурился еще в одиннадцать вечера, и теперь от табакокурения «важняка» у него порядком болела голова. Самому же Кряжину, по-видимому, ничего не угрожало, и он безмятежно продолжал убивать свою бессонницу: – Максимум, который я отсек, – девять раз. Но это не самое забавное. Вы можете поверить в то, что угонщики в Бремене, перекупщики из России, таможенники в Беларуси, сотрудники ГИБДД в Москве и следователь прокуратуры – это члены одного международного преступного сообщества?
Журналист решил сменить тему. Она, безусловно, интересна, но к будущей сенсации, автором которой должен явиться Шустин, не имеет никакого отношения.
– А что в мешках?
И сразу затронул этим больное место следователя. Тот вздохнул, видимо, от недовольства, что его переключили с интересного разговора на неприятный, и сказал, что эти мешки набивал Вагайцев, и на данный момент одному ему, отпускнику, известно, что там находится.
– Если верить описи, то там уложены образцы одежды потерпевших и их личные вещи. Опись описью, но совпадает ли список с указанными в нем вещдоками... Не будет хватать одного, и судью это тотчас заинтересует. А поскольку наш суд гуманный и беспристрастный и любые противоречия, не доказанные в ходе предварительного следствия, однозначно трактуются в пользу подсудимого, у меня могут появиться большие проблемы.
И Шустин пожалел, что из тысяч возможных тем выбрал именно эту. В кабинете щелкнул включатель настольной лампы, и журналисту ударил в глаза свет. Проклиная в душе все на свете, он лежал и, почти вывихнув голову, наблюдал, как Кряжин, держа перед собой опись, стал выкладывать на пол плотно упакованные заботливой рукой предыдущего следователя прозрачные целлофановые свертки. Сквозь мутную пленку виднелось разноцветное содержимое: куски ткани, обувь, мобильные телефоны, ажурное нижнее белье... Каждый пакет был опечатан и глухо упакован.
– Вот, посмотрите, – недовольно пробасил советник и бросил в сторону журналиста маленький пакет. – Когда я говорю о непрофессионализме следователя, я имею в виду именно это.
Поймав пакет, Шустин его с величайшим любопытством, несмотря на сонное состояние, изучил. Это были ажурные трусики одной из жертв, уложенные в целлофановый пакет, верх которого был стянут суровой ниткой, завязан, и две мастичные печати, прижимая хвостики ниток к пакету, горели ярким штампом. «Генеральная прокуратура РФ. Для печатей № 3» – значилось на нем. Повертев его в руке и не решаясь возвратить предмет тем же способом, что получил, Шустин встал и приблизился к мешкам.
– Стг’анная печать, – буркнул он.
– Ничего странного, – не отрываясь от дел, заметил советник. – Мы заранее делаем оттиски на листах, чтобы не таскать с собой на происшествия печать. Откройте любой ящик стола любого следователя прокуратуры, и вы сразу наткнетесь на кипу бланков повесток, лежащих вперемешку с проштампованными полосками бумаги. Но это все, на чем вы акцентировали свое внимание?
– Я не понял, чем вам не по душе действия Вагайцева, – сказал журналист, протягивая пакет Кряжину.
Тот протянул ему опись.
– Читаем, – и показал пальцем, где следовало читать. – «Трусики ажурные из синтетического материала, изъяты с места совершения убийства Волошиной Т.А. Опечатано печатью номер восемь». А какая печать значится в описи, Степан Максимович?
– Восемь, – вглядевшись в буквы под ногтем советника, виновато подтвердил журналист. – У вас у каждого своя печать?
– Разумеется...
Кряжин смутился. Он только что обвинил в непрофессионализме Вагайцева, а на поверку выходило, что невнимателен и неаккуратен сам. Такое с Кряжиным случалось крайне редко. Напряженность обстановки разрядил сам Шустин. Он присел перед мешком и стал помогать советнику выкладывать перед сейфом содержимое мешков. Так на полу в несколько рядов легли пакеты, количество которых и было сверено с описью. Каково же было изумление следователя, когда он, потратив на поиск пакета № 14 около четверти часа, так и не сумел его найти.
– Этого не может быть, – проскрипел он взволнованным голосом, раскидывая перед собой вещдоки. – Лучше бы что-то другое, чем это!
– В чем дело? – забеспокоился Шустин.
– Смотрите, – советник передал журналисту опись и указал на пункт № 14. – «Окурок сигареты «Винстон». Черт возьми... Черт возьми этого Вагайцева! Этот окурок красной нитью, простите за неудобоваримое сравнение, проходит по всем материалам дела убийства Волошиной.
– Какой окуг’ок?.. – почти беззвучно изумился Шустин.
«Важняк» выпрямился, бросил опись на стол и снова закурил. Вид его был весьма расстроенный и почти обреченный. Недостача вещественных доказательств прошлась по нему прохладным душем. С его лица сошла сонная истома, глаза блестели, и журналисту на мгновение показалось, что тот прямо сейчас готов был ехать в Гагры, чтобы брать за грудки Вагайцева.
– Дался вам этот «бычок»! – стараясь не разбудить Сидельникова, шепотом вскричал Шустин. – Зачем он суду?! Тут и без него восемьдесят шесть наименований!
– Как вы не понимаете... – с досадой проговорил советник. – Вы какие сигареты курите?
– Вы можете удивиться, но именно «Винстон» и пользую, – с улыбкой признался репортер. – И что с того?
– Ничуть не удивлюсь. И у Сидельникова я такие видел, хотя нынче он пользует, как вы выразились, «Кэмел». И еще с десяток хорошо известных мне людей их курит. И вы все ежедневно оставляете после себя десятки окурков. Где курите, там и оставляете. Так делаю и я! – Кряжин вернулся к сейфу и яростно перерыл лежащие на полу пакеты. – Но этот окурок особенный, потому что найден он рядом с деревом в пяти метрах от места, где было совершено четвертое убийство. Четвертое! Он лежал на подоле юбки убитой девушки, понимаете?
– Нет, – встревожился Шустин, – не понимаю. Как окуг’ок мог лежать в пяти метг’ах от девушки, но на подоле ее юбки? Я таких юбок еще не видел.
– Юбка была сорвана с девушки и была отброшена в сторону, – жестикулируя, словно мог этим реконструировать минувшие события, стал объяснять советник. – Убийца очень хотел дать следствию материал для криминально-сексуальных фантазий. Затащил в кусты, раздел, изнасиловал, убил. Но в данном контексте уже неважно, что мы владеем другой информацией. Важно то, что окурок лежал на юбке, а не под ней! А это значит, что он принадлежал убийце! Вероятно, он курил, когда беседовал по телефону с родственниками жертв.
Кряжин прошелся по кабинету, держа руки в карманах, – так обычно ведут себя люди, попавшие в безвыходное положение и выхода из него не видящие. Посмотрел на пепельницу, забитую окурками, тряхнул головой и вернулся к сейфу.
– Знаете, что самое обидное, Шустин? То, что уже проведена экспертиза и имеется заключение. Слюна на окурке принадлежит человеку с первой группой крови. Это тоже не оправдание Разбоева, но и не доказательство его вины. Хотя и наносит ущерб моей версии, потому как два совпадения группы крови – это, возможно, случайность, а три – уже факт, наталкивающий на определенные размышления. Сперма, соответствующая первой группе на месте совершения первого убийства, слюна, относящаяся к первой группе на месте совершения четвертого убийства... При таких обстоятельствах суд будет склонен к удостоверению вины Разбоева.
– Так в чем же дело? – не подумав, оживленно подхватил журналист и тут же осекся.
Выдержав на себе плохо маскируемый презрительный взгляд, он услышал в ответ:
– Окурок фигурирует в деле, и я обязан предоставить его в суд среди прочих вещдоков. Я следователь, Шустин, а не мошенник. Если я не смог предоставить в суд доказательства отсутствия вины Разбоева, то это не основание подтасовывать доказательства присутствия таковой. Чертов Вагайцев...
