Нет, опер не записывал, он вообще не слышал Никсова. Далекий голос был слаб, как пульс умирающего.
— Я нашел объезд… в церкви, — каждое слово давалось мобильнику с трудом.
— Что? Какой объезд?
— Объезд в церкви захороненный.
— Повтори. Не понимаю ничего.
— Ну объезд, которым стрелять, — обиделась трубка. Затем очень внятно и важно она произнесла: — Это чувствительный фактор, — и звук исчез навсегда.
Все попытки еще раз достучаться до города Кашино ни к чему не привели.
Однако, это черт знает что! Уже час тут торчим! — обозлился Никсов. Машины стояли затылок в затылок, не было видно ни конца, ни края этого потока. А жарища… асфальт мягкий, как торф. Перед глазами возникла фантастическая картинка — а ну как все это машинное стадо впаяется в асфальт на вечные времена. А случись что — людям по крышам бежать? Одна радость — его «фольсваген» занимал крайнюю левую полосу, значит можно будет в экстремальной ситуации открыть дверцу и выпрыгнуть наружу. А пока можно просто выйти и размять ноги.
Инну за рулем красного «мерседеса» он увидел не сразу. Ее машина находилась метрах в пятнадцати от его собственной в другом потоке, они ехали в разных направлениях. Видимо, Инна направлялась в больницу к Леве. Недолго думая, Никсов направился к ее «мерседесу». Дверцу нельзя было открыть полностью, и ему стоило немалого труда просунуться в образовавшуюся щель.
— Здрасте!
Инна смотрела на него в немом изумлении.
— Как вы меня здесь нашли? — сказала она, наконец. — И что такое могло случиться, если вы отыскали меня в подобной ситуации?
— Ситуация сложная. У меня к вам несколько вопросов, — он позволил себе самую маленькую паузы и спросил — не резко, но внятно, так что каждое слово можно было оценивать на вес:
— Это вы его убили?
Инна так побледнела, что украшавшая ее косметика вдруг приобрела вид инородного тела. Помада на губах, тени на веках, розовые румяна словно отслоились и зависли рядом с лицом… На нее было жалко смотреть. Инна сразу поняла, о ком идет речь, но не стала выплевывать словесную шелуху, не крикнула истерично, мол, что вы себе позволяете? да как вы смеете? Она только затрясла головой, быстро повторяя:
— Нет, нет…
— Если кому-то выгодно убийство Шульгина, так это только вам. Во всяком случае, милиция сразу уцепится за эту версию. Я вам сейчас буду задавать вопросы, а вы отвечайте мне однозначно и по возможности просто. То есть без всяких выкрутасов. Это лучшее, что мы можем сейчас сделать в создавшейся ситуации.
Она перестала отрицательно трясти головой, сделала трубочкой губы, и осторожно выдохнула. На Никсова смотреть она избегала. Взгляд ее был сосредоточен на задке ближайшей машины, руки судорожно сжимали руль.
— Вы помните звонок по мобильнику, когда вы были в дороге? Ну, когда ехали в деревню?
— Помню, — голос покорный, словно в гипнотическом сиансе.
— Что вам сказали, когда вы взяли трубку?
— Я не помню. Что-то вроде — отдай трубку хозяину.
— То есть звонивший знал, что вы сидите рядом в машине?
— Он знал, что Лева рядом. Он сказал это очень уверенно.
— Вы узнали голос?
— Нет, но Лева сказал, что это Рулада.
— Вы знаете, о чем он говорил?
— Да, Лева мне рассказал.
— Вам говорил Лев Леонидович о своих подозрениях? Я имею ввиду Артура Пальцева.
— Говорил.
— И что вы по этому поводу думаете?
— Ничего. Я боюсь думать.
— За что вы недолюбливаете Артура? Это отметили и Хазарский, и Лидия…
— Лидия, — Инна с горечью усмехнулась, — она что хочешь отметит, только чтоб мне на мозоль наступить.
— Вы хотите сказать, что у вас нет неприязни к Артуру?
Никсов спрашивал наудачу, он не ждал ничего существенного от этого вопроса, а когда получил ответ, то внутренне ахнул.
— Этот недоносок, мой муж, раньше служил в банке Артура в охране, — бесцветным голосом сказала Инна, не понимая, что дает ключ ко всей истории.
«Горячо, — возопил Никсов, — наконец, я добрался до «горячо», — в подтверждение своей догадки разом до пяток вспотел. Он отер лоб и спросил по возможности спокойно и участливо:
— Вас это унижало?
— Разве в этом дело? — с горечью отозвалась Инна. — Чем сейчас человека можно унизить? Но когда вы в одной компании, и тебе дают понять, что муж твой — дурак и неудачник…
— Артур давал вам это понять?
— Я его боюсь — Пальцева.
— Как он узнал, что вы жена Андрея?
— Мы встретились как-то все вместе в казино — и Артур, и Андрей. Там все и обнаружилось. Левы при нашем разговоре не было. И я очень рада, что он его не слышал.
Задавать дальнейшие вопросы, это только разжижать уже полученные. Никсов кончил допрос так же внезапно, как начал.
— Спасибо Инна, что были со мной откровенны.
Он закрыл дверцу «мерса» и побрел к своей машине, увязая каблуками в асфальте, а в ушах его все еще слышался голос Инны: «Я боюсь… я боюсь»…
Теперь Никсов ощущал себя готовым к разговору с Пальцевым. Тот будет вертеться, изворачиваться, врать… но у Никсова есть, чем припереть его к стенке. Ух, слава тебе Господи! Вереница машин вдруг разом вздрогнула, загудела. Уже не раз предпринимались попытки движения — пофыркают моторами и опять встанут, но на этот раз, видимо, где-то далеко впереди рассосался затор, и машины, нерешительно, двинулись вперед.
— Я никому не желал зла. Я был хвалим отцом и любим матерью. Я не ловил рыб в водоеме Богов. Я не подсылал ни к кому убийц. Я чист. Я чист…
— Что это? — спросил Артур.
— Так заклинали в Древнем Египте.
— Образованный, — отчужденно отозвался Артур, и Никсов заметил, что он опять слегка косит.
Решающая встреча происходила в понедельник вечером на квартире Пальцева. Египтян Никсов вспомнил для разгону. По делу и красиво…Но переиграл немного. Он хотел произнести древнее заклинание непринужденно, как интеллигентный человек, вспомнивший к месту нужную цитату, а получилось назидательно и даже, пожалуй, манерно.
— Так вы думаете, что я не чист, а напротив — мутен? Окормлять меня приехали?
— Поговорить надо, Артур.
Окна в комнате были открыты, с улицы доносилась ненавязчивая музыка — вполне приемлемый для серьезного разговора фон. Сквознячок вдруг прилетал неизвестно откуда, шевелил податливую штору.
— Вы, конечно, не будете пить? Пиво есть, — Артур вопросительно посмотрел на Никсова. — Ну, как знаете. А я выпью. Устал, как мул на пахоте, и водки себе купил. Я ведь чувствую, что вы ходите вокруг меня кругами. Только не понимаю, чем я вам не угодил.
Он принес непочатую бутылку водки, стопарь с наклейкой городского импортного пейзажа, тонко нарезанный лимон на блюдце и открытую банку с оливками.
— К допросу готов, — сказал он с интонациями пионера у костра. — Наше здоровье!
«Зря ты бравируешь, дружок», — мысленно усмехнулся Никсов.
— Начнем издалека. Вы ведь продали свой банк?
— Формально — да, а фактически… надо судьбе спасибо сказать, что не посадили, и не подстрелили, как куропатку. Тогда у меня еще была иллюзия, что я пригоден для роли бизнесмена. Но хватило ума не переть вперед рогами, — Артур бросил оливку в рот. — Я сам выбрал, и выбрал — жизнь.
— Как-то вы очень уж красиво изъясняетесь. А можно и по-простому сказать, что денег за проданный банк не получили.
— Не получил, — согласился Артур. — Помните это время, когда на окружной на пятидесятом километре сплошняком стояли участки виртуальных миллионеров с недостроенными домам. И на каждом, как реклама зубной пасты, аршинный плакат: «Продается!» Так вот, мой недостроенный дом на многие десятки километров был единственным, который продавала не вдова. Этот наш капитализм, который хлынул, как вода в пробоины, многих потопил и сломал. По сути дела это была война. Пацаны эти — дурачки, которые хотели красиво жить, безграмотные, тупые, жадные — сколько их на кладбище червей кормит! Там же и банкиры лежат — вперемешку.
— Вы продали недостроенный дом и… — Никсов удержал паузу.
— Денег хватило как раз на то, чтобы внести плату за обучение и протянуть год, пока не нашел работу.
— Вам ее предложил Рулада?
— Вы знаете Руладу? Это серьезный человек. На работу меня взял он. Вначале разорил, а потом трудоустроил.
— Когда вы говорите — разорил, вы имеете в виду свой банк?
— Именно это я имею в виду. Я был слишком самонадеян. Вас интересуют детали?
— Нет. Мене интересуют ваши теперешние отношения с Руладой.
Артур удивленно наморщил лоб.
— Отношений никаких нет. Что с меня взять? Я служащий и им останусь до конца дней. Большое богатство для меня — ноша неподъемная.
Он еще налил себе водки, но пить не стал, видно весь этот ритуал был задуман для того, чтоб руки чем-то занять. С полки под столешницей — они сидели за журнальным столом — он достал пресловутую зажигалку-пистолет и закурил.
