И я взял эти деньги и стал искать команду.
Автогонки всегда были не столько спорт, сколько деньги. А сейчас это в десять раз больше деньги, чем спорт, и одного, даже самого яркого, таланта тут недостаточно. Если достанешь несколько миллионов долларов и сумеешь проехать по треку, не врезаясь в ограждение, значит, ты можешь быть гонщиком «Формулы-1». Если денег нет, то нечего и надевать костюм. Это несправедливо, но канули в лету те времена, когда «Формулу-1» можно было упрекнуть в справедливости.
Готовясь к выезду на дистанцию сквозь скопление механиков, фотографов, менеджеров команд, техников, гонщиков и их машин, запрудивших все пространство перед ангарами, Беренсон, на своем «бенеттоне», переключился с первой на вторую: раздался щелчок — двигатель словно поперхнулся и вновь взревел во всю мощь своих семисот пятидесяти пылающих лошадиных сил.
Команды, где ворочают большими деньгами — «Мак-Ларен», «Вильямс», «Феррари» и «Бенеттон», — заявили своих гонщиков. И если даже они еще не сделали этого, все равно не стали бы со мной разговаривать. Но команда «Джойс» стала. Проведя год в «Формуле-1», она сохранила энтузиазм, талант и дисциплинированность, нужные для победы в гонке. Единственное, чего не хватало этим ребятам, — это денег. Поэтому, конечно, они будут рады потолковать со мной на эту тему, но надеются, что я не оскорблюсь, если перед этим попросят меня пройти небольшую проверку. Например, в Эшториле, где они сами тренируются. Я-то ведь уже, как-никак, больше года не сидел за рулем. Им просто надо убедиться, что я все еще знаю, как нажимать на педаль. Не мог бы я в следующем месяце наведаться в Португалию? Это следовало понимать так — в гонщиках у них нет недостатка. В деньгах они тоже не настолько нуждаются, чтоб брать к себе первого встречного только потому, что у него шесть миллионов в кармане. А посему не буду ли я столь любезен после года неучастия в гонках показать им, что я все еще могу держать машину на дорожке и что, несмотря на один или два срыва, тем не менее способен достаточно быстро добраться до пьедестала. Потому что команда «Джойс» не стремится просто участвовать. В отношении к гонкам они старомодны. Им нужны победы.
Эшториль расположен в десяти милях от самой западной оконечности Европы. В январе сюда с Атлантики пришли дожди, так что впору было призадуматься, а стоило ли уезжать из хмурой дождливой Англии. Но тем январским днем было так же солнечно, как в июне, и когда я залез впервые в кабину «джойса» и взялся за руль, то сразу почувствовал себя в своей тарелке. И даже писк в ушах показался знакомым, когда я с грохотом выкатился из ангара, втиснувшись в тесноватую для меня кабину, задевая щитками о корпус. Я легко промчался четыре круга, не спеша, привыкая к дорожке. Пустой автодром — это подмостки для гонщика, место, где он воет и пляшет, поет и клянет судьбу. Никто не висит у тебя на хвосте и не режет спереди, когда ты летишь по черной полосе на такой скорости, что забываешь обо всем и только одна мысль сверлит в мозгу — выиграть микросекунду на конце дорожки, где придется послать своего злобного монстра в другом направлении, не дать ему выйти из-под контроля, чувствуя, как нарастает жар и сопротивление руля, вчетверо превышающее нормальное, в тот момент, когда жмешь на тормоза и аэродинамическая сила придавливает твою машину к дорожке. Еще два круга, и кажется, будто никогда и не покидал гонок. Возможно, это то, что откладывается так, что забыть уже невозможно: так, сэр Джон Уитмор, сев за руль своей машины, после того как навсегда оставил гонки, показал в «Бренде-Хотч» в первый же день общее время, отличающееся всего на сотую долю секунды от времени, которое было у него тридцать лет назад.
Судя по тому, как машина вела себя на повороте, она была жестче, быстрее и грубее, чем машина команды «Арундель», которую я еще помнил. Чуть больше времени уходило на то, чтобы выжать дополнительную скорость, чуть дольше выжидать перед тем, как нажать на тормоза. Но я чувствовал, что легко могу справиться со всей той мощью, которая, подобно волне, пытается вынести машину за пределы дорожки, и обуздать ее в самый последний момент. Я не спешил, чувствуя, как под камерой сгорания корпус содрогается от грохота и вибрации, догадываясь, что что-то не так, и затем, когда левое переднее колесо стало вести в сторону, за тысячную долю секунды до непоправимого чуть вывернул это колесо и перенес на него чуть больше веса машины, тем самым вновь став хозяином положения.
В твоем распоряжении, как говаривал Стюарт, есть куча времени. По-моему, машина не очень слушалась руля, при тринадцати тысячах оборотов в минуту наблюдалась какая-то странная вибрация, исходившая вроде бы от левого заднего колеса, в кабине было тесно для ног, а мои бедра и щиколотки терлись о жгуты проводов и огнетушитель, но у меня была улыбка до ушей. Это была самая замечательная машина из всех, что мне посчастливилось водить. Пятнадцать кругов на гоночных шинах я прошел за 1 минуту 11,565 секунды — достаточно быстро, чтобы оказаться на втором месте в прошлогоднем итоговом протоколе. И на две десятых секунды хуже, чем у моего нового товарища по команде Рассела Симпсона, двадцатитрехлетнего парня из лондонского Ист-Энда, выигравшего британский чемпионат «Формулы-2» и обладавшего природным талантом в гонках. Рассел свое уже отработал утром и сейчас стоял на старте в футболке и джинсах и следил за мной с секундомером. Машина и трек на дневное время были целиком в моем распоряжении.
Когда я подрулил к ангарам, Фил спросил:
— А это что за хреновина?
— Какая? Я думаю, что сегодня у меня была совсем недурная скорость для человека, выехавшего покататься.
— Да нет, ради Христа, — ответил он, — тут работы еще навалом, чтобы тянуть до уровня, Эверс. Вижу, что ты слишком поздно тормозишь на виражах, поэтому входишь в них немного с треском, но гонку ты сделал. Я хотел спросить, что за чертовщину ты собираешься повесить на моих машинах. Что это за чушь под названием «Формула-1»?
— Это сексуальный аттрактант. То, в чем крайне нуждаются такие, как ты.
Фил изобразил самодовольную улыбку, которая в ходу у менеджеров команд:
— У меня проблема в том, чтоб отшивать баб. Если я буду пользоваться этой штукой, мне ни на что другое не хватит времени. Я спрашиваю, из чего она сделана? Как она действует?
Я еще не успел вылезти из машины, а он уже спешил узнать, как эта чертовщина от «Шанталь» повлияет на его сексуальную жизнь.
— Ты же читаешь рекламные объявления, — ответил я, — на последних страницах «Аутоспорт» под заголовками «Вы привлекаете женщин». Так вот эта штука что-то вроде этого. Она не пахнет, но считается, что притягивает баб как мух на мед. И даже к таким старым паукам, вроде тебя.
— На моей машине этой хреновины не будет.
— Шесть миллионов за сезон, Фил.
— Слушай, а она вправду действует?
— Говорят, в радиусе пяти миль, — солгал я. На самом же деле я не имел представления, «работает» средство или нет.
Если работает, то это — трюк. А если нет, то это лишь потеря времени. В любом случае я не собирался им пользоваться.
Предположим, что оно работает. Предположим, средство это фантастически эффективно. После того как я перебрал всех введенных в заблуждение женщин, которых привлекло ко мне это средство, и обнаружил ту самую, которая мне нравилась, и предположим, вылил часть жидкости на спинку кровати. Что будет тогда? Она влюбится в кровать? Или в следующего мужика, который окажется поблизости и покапает на себя этой дрянью? Ее влечение ко мне естественно или это воздействие современной химии?
Фил поднялся и отошел назад, оглядывая свою машину с отцовской гордостью.
— Да-да, по-моему, это треп, — произнес он. — А можешь достать мне немного?
Фил ранее принимал участие в «Формуле-3», работая с собственной командой, и выиграл европейский чемпионат. Потом он отошел от вождения и стал работать с командой в «Формуле-2». Его команда «Джойс» после двух сезонов победила на первенстве Европы, а теперь он намеревался победить на первенстве мира в «Формуле-1». Фил был маленьким, щуплым, с крупным носом, глубоко посаженными глазами и большой лысиной, на которой красовалась накладка из искусственных волос.
— Это только для тепла, — цедил он обычно сквозь зубы.
Менеджеры команд «Формулы-1» старались говорить не разжимая рта и ходили как аршин проглотив, не сгибая ног в коленях. Это должно было означать сосредоточенность, необходимую для ведения бизнеса, где важны детали и ничто так высоко не ценится, как деньги. Но у Фила была еще и душа. Смешливость. И Сьюзен.
Жена его, Сьюзен, выполняла самую неблагодарную работу, разыскивая спонсоров и ублажая их. Она устраивала им презентации с участием пишущей братии и внушала специалистам по маркетингу — независимо от пола — чувство радости от сознания того, что они являются частью такой крутой и удачливой команды в таком прибыльном и блестящем виде спорта. Она казалась маленькой, у нее были мягкие каштановые волосы, слегка вздернутый носик, чувственный рот и ямочки на щеках. Один глаз у нее чуть косил, придавая всему, что она говорила, что-то лукавое и игривое. Так что иногда требовалось некоторое время, чтоб до вас дошло, что она «пришпилила ваши крылышки к стене». Когда я встретил ее в первый раз, она улыбнулась обворожительной улыбкой и заявила, что если я разобью одну из «ее» машин, то мне лучше не вылезать из кабины. Позже она сообщила мне, что у нее с Филом были ожесточенные споры о том, стоит ли брать меня в команду. Насколько ей позволяло самолюбие, она понимала, что проиграла. И спустя две недели, как меня приняли в команду «Джойс», у меня возникло ощущение, что все, что я делаю правильно, только вызывает у нее раздражение.
