— Да, я что-то слышал, — кивнул Бурмистров. — Старая страшная история. Подожди, Рудольф Валентинович, — замглавы районной администрации нахмурился, — если он висит у тебя на этой стене…
— Все правильно, — вздохнул Волынский, — сбежал, гаденыш. Три месяца назад. Так и не нашли…
— С пожизненного? — не поверил Бурмистров. — Да ладно, Валентинович, заливаешь! Не сбегают люди из таких зон.
— Из зон — не сбегают, — поморщился Волынский. — А он и не с зоны лапти сплел. Череда обстоятельств, понимаешь? В Амурском крае его «белый лебедь» находился. В начале лета там было страшное наводнение — неделю шли дожди, поднялись реки, впадающие в Амур, и зоне угрожало полное затопление. Приняли решение этапировать контингент в соседнюю колонию в качестве временной меры. Так Островский и еще четверо бежали из «столыпина», на полном ходу. «Уйти в пол» у них называется. Вырезается отверстие в днище, и зэки туда падают. Вероятно, дыра уже имелась, кто-то продал им эту услугу. За миллион денег или за пачку чая — теперь не разберешь. А десантироваться на ходу — просто песня. У них вариантов не было, поезд шел без остановок. Нырнешь в шпальную решетку — хорошо, промахнешься — размажет по рельсам. Двоих размазало, двоих потом в степи отловили. А Островского не нашли… Возможно, погиб, просто тело не выявили. Но парень ловкий, велика вероятность, что выжил. В первых числах июня пришла информация о побеге, дескать, бдите, может возникнуть в родных местах. Бдели — не возник. Следили за матерью: ведь, повстречай она сына, ее бы поведение изменилось. Но нет, ничего подобного, так и влачит сама с собой, даже не знает, что сынуля в бегах. Вроде нечего ему тут делать. Люди против него настроены, перспектив никаких. По логике вещей, он должен чесать на другой конец страны.
— Подожди, Рудольф… — Бурмистров сглотнул и пристально воззрился на молодого человека под клеймом «особо опасен». — Знаешь, майор, — сказал он дрогнувшим голосом, — я, конечно, могу ошибаться, но между тем бродягой и этим парнем что-то есть. Учитывая то, что любовались мы им всего секунду…
— Да ладно, с чего бы? — нахмурился Волынский и тоже задумался.
— Дорогая, посмотри, — сказал Бурмистров.
Подошла супруга, пристально уставилась на фото.
— Я даже не знаю, Пашенька. Хотя… — Она задумалась.
— Эй, уважаемые, не пугайте меня, — с беспокойством заерзал Волынский. — Только этого геморроя нам не хватало…
— Ты же говоришь, что он лесник, — пробормотал Бурмистров, — знает эти леса как свои пять пальцев. Может так запрятать своих жертв, что армия спасателей не найдет. Не думаю, что за восемь лет в тайге что-то изменилось. Хотя кто его знает, — он пожал плечами. — Может, и не он. Слишком быстро все произошло. Зачем бывшему леснику похищать малолеток? За восемь лет на зоне превратился в педофила? Бессмыслица какая-то…
Но семена беспокойства Павел Николаевич посеял. Супруга разволновалась и уже не казалась такой привлекательной, как раньше. Майор Волынский безуспешно справлялся с бледностью.
— Чем дальше в лес, тем веселее, короче говоря, — Надежда Ильинична зябко повела плечами. — Теперь домой ехать страшно, вдруг этот тип где-то поджидает…
— Это чересчур, Надежда Ильинична, — вымученно засмеялся Волынский. — Поезжайте домой и ничего не бойтесь. Если хотите… — он помялся, — могу вам выделить почетное сопровождение, хотя это, конечно, нонсенс.
— Уймись, Рудольф, — раздраженно поморщился Бурмистров. — Наденька преувеличивает. Отпускаешь нас? Или у следствия еще не иссякли вопросы?
— Поезжайте, — майор осклабился, — вы люди приличные, не будем вас сегодня закрывать. Серьезно! — Он отстранился, обозрел смущенных супругов: — Отлично смотритесь. Молодые еще, привлекательные. Вы даже чем-то похожи, если присмотреться…
Только в третьем часу ночи супруги Бурмистровы добрались до Вешняков. Ночь была безветренная, луна светила, как прожектор. Внедорожник миновал кирпичную ограду, увенчанную частоколом штырей, встал у клумбы с астрами. Ворота автоматически закрылись. Мужчина выключил зажигание и в изнеможении откинул голову:
— Ну и история, я весь взмок. Голова разболелась просто дико.
— То есть тебе сегодня нельзя, дорогой? — склонила голову Надежда Ильинична.
— Разберемся, — мужчина усмехнулся и посмотрел по сторонам. — Иди в дом, любимая, а я осмотрюсь: неспокойно как-то на душе…
— Какие мы мнительные! — проговорила женщина и выбралась из машины.
Павел Николаевич поставил внедорожник в гараж, пристроенный к дому. Несколько минут он стоял у ворот, выглядывая на улицу. От соседних строений участок заслоняли кусты черноплодной рябины. Осыпалась листва, пока еще не смело, но пройдет неделя-другая, и ограда обнажится, кусты превратятся в скелеты, и каждый день придется выметать ворохи листвы. Он пересек участок, обогнул кирпичный особняк и приблизился к задней калитке, запертой на замок. Эта сторона выходила к лесу, до проселочной дороги было метров семьдесят. Мужчина слушал, анализировал ощущения. Все было спокойно, далеко в лесу ухал филин. Возможно, он просто перенервничал, не было оснований для беспокойства. Да, скорее всего… Он глубоко вздохнул и зашагал в дом.
Надежда Ильинична гремела на кухне посудой. Она тоже переволновалась. У нее, в отличие от Павла Николаевича, волнение порождало острое чувство голода.
— Все в порядке, дорогой? — поинтересовалась супруга.
— Все хорошо… — устало отозвался Павел Николаевич, швыряя кожаный пиджак на оленьи рога.
Бурмистров вошел в коридор, ответвляющийся от кухни, спустился в подвал. Здешняя дверь могла выдержать небольшой артиллерийский обстрел. Он извлек из кармана связку ключей, отпер дверь. Снова показался коридор, мутные плафоны, еще одна дверь. Он открыл ее, включил свет, но заходить не стал — хотел лишь убедиться, что все в порядке. Все было мирно. Это была сумрачная комната с бетонными стенами, две кровати стояли в дальних углах. Заворочалось одеяло на одной из них, испуганно заблестели глазенки лежащей на кровати девочки. Ей не было и восьми — обрисовалось изможденное личико. Огромные глаза в половину лица. Она проснулась от скрипа, съежилась, слезы хлынули из глаз.
— Не надо, дядя Паша, не надо. Пожалуйста, не надо… — жалобно забормотала малышка. — Мне больно, мне очень больно…
Проснулась вторая девочка, зашмыгала носом, спряталась под одеяло. Забренчали стальные цепочки — они тянулись от детских шеек к ножкам кроватей, вмурованным в пол. Павел Николаевич не стал входить — время не совсем подходящее. Он ласково улыбнулся девочке с огромными глазами, покосился на квадратный матрас посреди комнаты, прикрытый пледом, — там валялись детские игрушки, в том числе когда-то модная, но растерявшая лоск кукла Барби. Он мог бы в принципе остаться… Нет, не сегодня, он подавил «естественный» позыв, попятился, закрывая дверь. И чуть в штаны не наделал, когда его сзади обвили мягкие руки.
— О, мой господин гинеколог и проктолог, — зашептала Надежда Ильинична со зловещим придыханием, — боишься, что ли?
— Испугала, — признался Павел Николаевич.
Женские глаза причудливо светились в полумгле. И как ей удается в присутствии посторонних притворяться обычной женщиной? Она шутливо впилась зубами ему в шею, решила не усугублять, отстранилась.
— А вот интересно, дорогой, что имел в виду майор Волынский, когда сказал, что мы с тобой похожи? Это тревожный звоночек?
— Не думаю, — возразил Павел Николаевич. — Он имел в виду, что, когда люди долго живут вместе, они становятся похожи друг на друга. Одинаково мыслят, одинаково себя ведут, даже в лицах у них появляются схожие черты. Прости, дорогая, но мы действительно похожи, за это нужно сказать отдельное спасибо нашим родителям.
— Мы с тобой как Стэплтоны из «Собаки Баскервилей», — провела параллель Надежда Ильинична. — Родные брат и сестра…
— Не совсем, — поправил Павел Николаевич. — Стэплтон представил даму как сестру, хотя фактически она была ему женой. Мы же с тобой представляемся супругами, хотя фактически…
— Надеюсь, ты не собираешься однажды жениться, братик? — кокетливо спросила женщина. — Не забывай, что это может сильно меня огорчить.
— Не женюсь, — проворчал мужчина. — Зачем мне жена? Ты лучше любой жены. Я твой пожизненный муж. Кто еще меня поймет, если не ты?
— Да уж… — Дама многозначительно покосилась на запертую комнату. — У одного из нас периодически случаются срывы. Если бы не это, то твоего дружка, — она потерлась о ширинку мужчины, — давно пришлось бы обводить мелом. Не обижайся, дорогой, я в хорошем смысле. Ты же у нас больной…
— Ты тоже больная, — отозвался мужчина.
— Возможно. Мы все понимаем, а значит, неуязвимы… — Парочка обнялась, издавая сочные чмоканья. — Я могу рассчитывать на горячий остаток ночи, дорогой? — с придыханием прошептала женщина. — Давай не тянуть резину. Запирай все двери, я уже поднимаюсь в спальню.
