Булат Галеев - Советский Фауст

В течение многих лет я отправлял на разные отечественные и зарубежные конкурсы сценарную заявку на фильм с названием: «Советский Фауст». Начиналась она так:

«Тема Фауста относится к разряду вечных тем. И каждая эпоха рождает коллизии, где новый Фауст снова в отчаяньи входит в контакты с новым Мефистофелем. Меняется их обличье, меняются конкретные условия их тайных взаимоотношений, но суть одна — ради своего счастья, ради своего дела Фауст вынужден отдавать душу дьяволу. Счастье с запахом серы? Возможно ли оно?

Сегодняшний Фауст, герой нашего фильма, творит здесь (рис. 1).

А место пребывания Мефистофеля — здесь (рис. 2).

Эти здания разделяют лишь несколько станций метро. Но между ними бездна. Наш сюжет оттуда, из этой бездны.

Предлагаемый фильм посвящен великому изобретателю, разведчику будущего (и, добавим еще, просто — советскому разведчику), родившемуся еще в XIX веке и ныне живущему, — Льву Сергеевичу Термену, человеку с фантастической судьбой» и т. д.

Да, судьба его на самом деле фантастическая, феерическая! Пионер электронного искусства — изобрел первый в мире настоящий, стоящий такого наименования, электромузыкальный инструмент «терменвокс»; одним из первых в нашей стране занимался телевидением, системами электронной охраны; исследовал гравитационные волны; изучал проблему долголетия и бессмертия. И на этом пути — встречи с Лениным, Рокфеллером, Ворошиловым, Чарли Чаплиным, Альбертом Эйнштейном и Сергеем Эйзенштейном, Туполевым и Берия, Бернардом Шоу и, простите, автором этой повести... Как могло все это уместиться в одной жизни, — и все это при ясности ума и голубой, голубиной откровенности светлого, детского взгляда?

За 25 лет я и мои товарищи накопили в Казани сотни метров киносъемок, многие часы видеозаписей с его интервью. Нашел я «концы» уникальных зарубежных съемок Термена, но фильм сделать так и не удалось. То ли я был не слишком умел и настойчив, то ли впрямь заразился идеей героя фильма о его бессмертии, — все надеялся: успеется еще. Надеялись, вероятно, и другие. Хотя в последние годы многие порывались сделать фильм о нем. В 1989 году на международном фестивале «Ars electronica» в Австрии я с московскими коллегами в ретроспективе советских работ показал небольшой видеоролик о Термене, снятый прибалтийскими документалистами. После моих публикаций в центральных и местных изданиях[1] было много звонков и писем от разных студий. А на «Мосфильме» загорелись было снять даже художественную кинокартину, — я предложил, чтоб с участием самого Термена. Не успели...

Но нельзя сказать, что наш герой был обделен отечественным вниманием. Журналисты 60 — 80 гг., в основном, с гордостью и некоторым сожалением вспоминали об утерянном приоритете: «История о том, как из электроизмерительного прибора родилась электромузыка», «Из Физтеха в Гранд-Опера», «Свободно из пространства вышедший звук...», «Создатель первого ЭМИ», «70 лет первому русскому синтезатору», «Термен играет на вольтметре», «Голос Термена», «Искусство будущего века?». Либо ими обыгрывался уже в самих названиях статей знаменательный по тем временам факт встречи Термена с В.И.Лениным: «Ленин знакомится с терменвоксом»; «В гостях у Ленина»... А в последние годы советской власти стало возможным писать о том, о чем раньше было — нельзя. И в каждой статье — опять интрига уже в самом названии: «Война и мир Льва Термена», «Сто лет одиночества», «Лев Термен — человек-легенда», «Я подслушивал Кремль», «Человек, который знает, как оживить Ленина».

Но все это, в основном, было лишь данью журналистскому любопытству, расхватавшему и расщепившему эту уникальную жизнь на отдельные сенсационные сюжеты.

Да и предлагаемая мною повесть, конечно, не претендует на полноту. Это просто моя, личная, повторяю, личная попытка, — понять все с более близкого расстояния. Ведь мы были знакомы много лет, и я горжусь тем, что знал близко такого человека...

В связи со всем этим заранее оговорюсь — в моей повести могут быть некоторые документальные неточности. Многое здесь — из устных рассказов Термена, из прижизненных журналистских интервью и других публикаций о нем, из воспоминаний московских родственников и друзей[2]. И я замечал, что в некоторых случаях существуют, пусть и небольшие, расхождения, да и сам Лев Сергеевич в разные годы трактовал отдельные факты с разной степенью откровенности... Надеюсь, читатель простит мне возможные разночтения. Моя книга — не строгая научная биография, которая, я думаю, скоро появится, положим, в серии «Жизнь замечательных людей». Должна появиться. Моя книга — это как бы вольный пересказ нашего несостоявшегося фильма. Фильма о состоявшейся жизни, невероятной по фантастическим коллизиям. Коллизиям, которых хватило бы на несколько жизней, на несколько фильмов и романов.

Уютное дворянское детство, занятия электротехникой и музыкой, работа в элитарном НИИ под руководством А.Ф.Иоффе, защита своих изобретений перед партийной верхушкой ВКП(б), триумфальные концертные гастроли с «терменвоксом» по многим городам СССР и всего мира, гипотеза о «микроскопии времени», связанной с омоложением. Дружба со знаменитейшими музыкантами Европы и США, работа с ведущими авиаконструкторами СССР, клубное знакомство с американскими миллионерами и совсем «неклубные» связи с ЧК — ОГПУ — НКВД — МГБ — КГБ. Нью-Йорк и Колыма, Карнеги-Холл и суперсекретные «почтовые ящики».

Искусство и «тайная» техника, война и мир, аплодисменты восторженных залов и тихие кабинеты Лубянки — этот союз белого и черного, добра и зла, эти дуэты Фауста и Мефистофеля сопровождали его всю жизнь. Жизнь, в которой, как в капле воды, отразилась вся невообразимая сложность нашего яростного и прекрасного мира.

Я спросил как-то Льва Сергеевича, живого Фауста, — перед видеокамерой, — в его последний приезд в Казань, и голос мой, и микрофон в руках слегка дрожали, от робости: «В Вашей жизни было все, и даже больше, чем все. Можете ли Вы сказать, что прожили счастливую жизнь?». Он ответил незамедлительно — видимо, думал об этом сам раньше, всегда: «Я не знаю, что такое счастье. Могу сказать, что жизнь моя — интересна. Мне всегда было интересно — узнать, как все устроено, помогать... И даже на Колыме, когда с тачкой, не страшно было потому, что интересно — я как будто новое кино смотрел».