Женщина непонимающе посмотрела на него, пожала плечами.
— Где хозяин? — переспросил Корнилов. — Муж ваш где?
— Муж-то? Бона разлёгся, — зло сказала женщина, кивнув куда-то за стол. Лицо её стало замкнутым, отчуждённым.
Корнилов сделал шаг и тут только заметил, что за столом, у стенки, прямо на полу постелен матрас. На грязном одеяле, в одежде, в сапогах лежал человек. По чёрным как смоль волосам догадался, что это Санпан.
Не вынимая руки из кармана, Корнилов подошёл к нему и тихо сказал:
— Гражданин Полевой, здравствуй!
Спящий не отзывался. Тогда он нагнулся и быстро сунул руку под подушку. Там было пусто.
— Полевой! — взял Корнилов его за плечо. — Полевой! Проснись! Гости пришли.
Мужчина с трудом повернулся на спину и открыл глаза.
Если бы пятнадцать минут назад Корнилову сказали, что он увидит Санпана беспомощным, с дрожащими руками и бессмысленным выражением глаз, он бы ни за что этому не поверил. Жёстокий, смелый до отчаянности ворюга, сколько доставил он неприятных минут уголовному розыску! И в довершение всего убийство старика и побег с «малины», когда, казалось, ловушка уже захлопнулась.
— Полевой, узнаёшь меня? — спросил подполковник, брезгливо рассматривая небритое, опухшее лицо Санпана.
В ответ раздалось какое-то нечленораздельное бормотанье. Корнилов подозвал участкового, всё ещё стоявшего в дверях в напряжённой позе:
— Обыщи, будь другом!
В это время за занавеской заплакал ребёнок. Жалобно, с надрывом. Женщина медленно, нехотя встала и пошла к занавеске, но Корнилов осторожно придержал её за руку. Зашёл первым. Здесь и впрямь была маленькая кухня. Такая же неопрятная и грязная, как и вся изба. Только было теплей…
Корнилов вышел на улицу, вдохнул полной грудью свежего морозного воздуха.
— Игорь Васильевич, ну что? Нету? — тревожно крикнул из огорода Белянчиков. Он стоял там у поленницы дров, чуть не по пояс утонув в снегу.
— Ты что там, Юрий Евгеньевич, делаешь? — притворно удивился подполковник. — Или потерял чего? — И засмеялся. — Поди в дом, полюбуйся на Санпана. За ним из вытрезвителя надо было присылать, а не уголовный розыск… Есть, оказывается, средство посильнее нас с тобой!
Но когда участковый и Белозеров с трудом вывели из дома мычащего бессвязно Санпана, Корнилов, словно вспомнив что-то, крикнул:
— Белозеров, ты на всякий случай наручники-то ему надень!
Санпана усадили на заднее сиденье между Белозеровым и подошедшим из соседнего дома оперативником.
— Участковый пусть останется со мной, — сказал Корнилов. — А ты, Юра, — обратился он к Белянчикову, — поезжай в Лугу, свяжись с управлением. Действуй, как договорились.
Машина отъехала, поднимая лёгкую снежную пыль. Её тут же подхватил ветер, понёс вдоль стоящих у дороги сиротливых, промёрзших тополей. Начиналась вечерняя позёмка.
— Ну что смотришь, лейтенант? — улыбнулся Корнилов, в упор разглядывая притихшего участкового. — Водка и не таких губила! Эх, да если бы только таких… — Он поднял воротник пальто, — мороз начинал-таки пробирать. — Только вот что, давай на пять минут зайдём к вашей Главде.
Сестеркина сидела всё так же у стола, кормила ребёнка грудью. На их приход она не обратила никакого внимания. Не спросила ничего, не предложила сесть.
Корнилов сел напротив, спросил тихо:
— Клава, как отчество ваше?
Она посмотрела на него равнодушно. Сказала:
— Тихоновна.
— Клавдия Тихоновна, вы нас извините за это вторжение, но квартирант ваш… — Он хотел сказать «сожитель», но просто не смог выговорить это слово. — Квартирант ваш — опасный преступник.
— Надо было вам пораньше за ним приехать, — со злостью сказала Сестеркина. — Мои вещи хоть остались бы целы. Всё распродал, алкаш…
— Клавдия Тихоновна, вам придётся ещё поговорить со следователем. Может быть, сегодня, может быть, завтра. Так вы никуда из деревни не отлучайтесь. Кроме работы, конечно… Никуда за пределы не выезжайте.
— Пускай другие за пределы выезжают, — равнодушно сказала женщина.
— А у меня только два вопроса к вам. Оружие у Полевого вы видели? Где оно?
— Это Сашка-то — Полевой? — На лице Сестеркиной впервые мелькнуло удивление. — А мне он Ивановым сказался… — Она помолчала немного, словно осознавая услышанное, потом сказала: — Финка вон на кухне лежит. На столе.
Корнилов кивнул участковому. Тот встал, прошёл за занавеску и тут же вернулся с большим, изящно сделанным ножом с наборной ручкой. На тонком потемневшем лезвии был слой хлебной мякоти — так бывает, когда хлеб плохо пропечён.
— Ну а пистолета у него вы не видели? — с мягкой настойчивостью продолжал выспрашивать Корнилов.
— И пистолет был, да сплыл. Кузнецу из Пехенца за бутыль самогона отдал. Левашов, что ли, его фамилия, — со злорадным смешком ответила Клавдия.
— Оформите протокол на изъятие оружия, лейтенант, — тихо сказал Корнилов.
Участковый поспешно полез в карман за бумагой и авторучкой.
— И ещё один вопрос, Клавдия Тихоновна: в последние дни он никого в гости не ждал?
— Ждал. Все уши прожужжал: «Вот кореш приедет, тугрики привезёт. Одену тебя, Клавдия!» Как же, одел!.. — сорвалась было она на крик, но тут же взяла себя в руки и только всхлипнула несколько раз.
Корнилов молчал, смотрел на неё выжидающе.
Сестеркина поняла, что от неё ещё чего-то хотят, пожала плечами.
— Как зовут, не сказывал. Говорил только — из Питера. Вчера встречать ходил. До трёх и не пил ничего…
Корнилов встал. Надо было засветло побывать на месте происшествия.
— Далеко? — спросил он, когда они вышли из дому.
— Около двух километров, товарищ подполковник. — Участковый с сомнением посмотрел на ботинки Корнилова. — Да ведь снег, застынете.
— Вы на мои ботинки не смотрите, лейтенант, они тёплые, финские. По большому блату доставал.
Пройдя метров триста по дороге, они свернули в поле, на еле заметную стёжку тропинки, которая вела к тёмной кромке леса.
2
Лишь поздно вечером попал Корнилов в маленький уютный номер лужской гостиницы. Белянчиков пошёл ночевать к своему старому приятелю Белозерову. Подполковника они не звали — знали, что шеф строго придерживается правила: у подчинённых никогда не ночевать и не столоваться.
Корнилов расстелил постель, но не лёг. Сидел у стола, курил. Рассеянно глядел в окно, где в красновато-жёлтом свете уличных фонарей крутилась шальная снежная заверть. Дело, ради которого они примчались сюда из Ленинграда, закончено. Но этот убитый на лесной тропинке… Нет, Корнилов не мог себе позволить уехать, не организовав розыск убийцы.
На вопрос Белянчикова, не думает ли он, что убийство — работа Полевого, Корнилов только руками развёл. С одной стороны, Санпан вчера, приблизительно в то же время, когда был убит лыжник, ходил встречать какого-то кореша. Но якобы не встретил. А может быть, встретил? И всадил этому корешу пулю? Ради чего? Ведь даже деньги не взял. Старые счёты? Поехал бы этот кореш в такую глушь на свидание с Санпаном, если бы между ними чёрная кошка пробежала?
Белянчиков, настаивая на версии «Санпан», говорит, что, застрелив человека, Полевой не ограбил его только потому, что испугался. За лыжником кто-то шёл: Санпан мог услышать и убежать. Логично? Логично-то логично. Но мог ли Полевой предполагать, что в кармане у лыжника лежат сто тридцать рублей?
Белянчиков твердил:
— Санпан спился. Стопроцентный алкаш. Такой может и за рубль человека прикончить. Лишь бы на бутылку собрать. А может, всё-таки ухлопал знакомого? Счёты свёл?
— Над этими версиями надо работать, — соглашался Корнилов. — Но только как над одними из многих. Не очень-то верится мне, что Полевой убил. И второй человек… Куда он делся?
Проверка на станции показала, что с поезда, который прибыл на Мшинскую в пятнадцать часов, сошло человек двенадцать. Но только двое двинулись по тропе к лесу. Один на лыжах, другой пешком. Кто был этот второй? Местный? Приезжий?
Кузнец Левашов из деревни Пехенец, у которого вечером провели обыск, заявил, что никакого пистолета у Иванова не покупал. И слыхом не слыхал о том, что у него есть оружие. Значит, пистолет у Полевого? Значит, он был вооружён, а только обманывал Сестеркину?
«Дело довести до конца должен я, — решил наконец Корнилов. — Утром позвоню начальству, доложу обстановку. Попрошу разрешения остаться ещё на день. Вместе со следователем организую розыск». Он встал, закурил. Ему вдруг отчётливо представилось тупое, бессмысленное лицо Полевого. «Водка, она и из бандитов верёвочки вьёт». И тут же он подумал об убитом. Вот ещё одна трагедия!.. Нет человека. Кто он? Какие земные дела его остались невыполненными? За долгие годы работы в уголовном розыске Корнилов так и не привык воспринимать чужую смерть спокойно. Он научился лишь сдерживаться, не показывать окружающим, что каждый раз переживает её как личную трагедию. И он никогда не позволял себе даже думать о погибшем как о неудачнике. От сочувственно произнесённого слова «бедолага» Корнилова коробило. Он относился к смерти серьёзно.
