– С Днем Рождения! – громко сказал Протасов, борясь с определенным дисбалансом, возникающим всякий раз, когда мысленный стереотип входит в противоречие со зрительным образом. Нина оказалась моложавой и весьма привлекательной женщиной, какой бы сам Валерий с легким сердцем дал лет 40–45 от силы, хорошо сложенной, с русыми, не без рыжинки волосами и проницательными карими глазами, широко расставленными на скуластом лице, придававшем ей некий пикантный восточный колорит. У славян частенько скуластые лица, напоминающие о трехсот летнем монголо-татарском иге. Нос у Нины Григорьевны был картошкой, но все еще смотрелся довольно мило, вопреки не девичьему возрасту. Портрет хозяйки довершал ярко красный спортивный костюм, показавшийся Протасову совершенно не к месту. Он даже невольно подумал о какой-нибудь спасательной операции в исполнении американской службы «911». Впрочем, костюм подчеркивал фигуру, которую, по мнению Протасова, глупо было скрывать. «Вот тебе и стараякарга», – сказал сам себе Протасов, неловко топчась на месте.
– Заходите пожалуйста, – приветливо улыбнувшись гостям, Нина отступила в глубь прихожей.
– Круто выглядите, – брякнул Протасов, и мог бы поклясться, что Нина Григорьевна польщенно улыбнулась этому аляповатому комплименту. Невестка и свекровь радушно поздоровались. Протасов протянул имениннице розы, приобретенные по пути на Олькины деньги.
– Спасибо, тронута, – сказала Нина. Ольга, спохватившись, представила бывшего мужа настоящей свекрови:
– Валерий, мой старинный товарищ по институту. Нина Григорьевна. Моя свекровь.
Здравствуйте, Валерий. Очень приятно. Заходите, пожалуйста. – Нина Григорьевна сопроводила приглашение таким откровенно оценивающим взглядом, что Валерию стало не по себе. «Можно подумать, что я племенной жеребец», – решил Протасов, концентрируясь на изучении обстановки прихожей, внушающей уважение, в первую очередь, геометрическими размерами. Валерий помог Ольге разоблачиться, водрузив верхнюю одежду на румынскую вешалку, относящуюся к эпохе молодого Чаушеску.[38] А затем, под требовательным Ольгиным взором, сбросил туфли и нырнул в тапочки.
«Ну надо, так надо, – пробормотал Валерий. – Спасибо, хоть сообразил потняки новые одеть. Без дырок, в натуре».
Вместо двери прихожую и гостиную разделяла старомодная бамбуковая занавеска. Отодвинув рукой многочисленные лески с нанизанными палочками, Протасов заглянул в комнату.
– Ты чему ухмыляешься? – вполголоса поинтересовалась Ольга. Нина Григорьевна скрылась на кухне.
– Да штор таких тысячу лет не видел. – Бамбуковые занавески сомкнулись за ними, как морские волны.
«Кабачок «Тринадцать стульев»[39] помнишь? – усмехнулась Ольга.
– Это там, где… – Протасов наморщил лоб, – подожди, подожди, – добавил он, усиленно копаясь в памяти, – там, где пан Спортсмен был?
– Своего вспомнил, – хихикнула Ольга.
– Пан Гималайский, пан Профессор, пани Моника… – сам себе удивляясь, затараторил Протасов.
– А говоришь, память плохая.
– Пан Зюзя, пани Зося…
– Склероз тебе не грозит.
– Да, были там такие жалюзи, в телестудии. – Валерий расплылся в улыбке. – Мой старик от «Кабачка» торчал. Каждую субботу, как штык, у ящика зависал. Да, – Протасов вздохнул, – вот, были времена… – Он сменил тему. – Тут потолки метра четыре, в натуре? – поинтересовался Валерий, задрав подбородок.
– Чтобы не пять.
– Я гляжу, блин, вся мебель какая-то подстреленная.
Мебель в квартире Капониров не достигала и половины стен, отчего действительно создавалось нелепое впечатление, что то ли шкафы какие-то детские, для кукол, то ли с потолками не все в порядке.
– Хоть на дельтаплане летай. – Развил мысль Протасов. Лампу перегоревшую заменить – смертельный, блин, номер. С такой верхотуры колдырнешься, и в гипс на пол года. Костей, в натуре, не соберешь.
– Это точно. – Подхватила Ольга. – Я Нине Григорьевне обои клеить помогала, так пришлось стремянку на прокат брать. И обоев пошло втрое больше, чем рассчитывали.
– Второй этаж можно забадяжить, – сказал Протасов, подтвердив, что практичность порождение бедности.
– Зачем Нине второй этаж? – возразила Ольга. – Она и так, в трех комнатах одна живет.
– Угу, – согласился Протасов. – Заблудиться, е-мое, недолга.
Посреди гостиной располагался длинный раскладной стол, по случаю приема гостей застланный нарядной бархатной скатертью с бахромой, солидной и старомодной одновременно. На скатерти размещались столовые приборы, установленные в образцовом порядке: тарелки по две, одна в другой, вилки слева, ножи справа, селедочницы с салатницами – посредине, рядышком с распечатанными бутылками.
– Нина из себя белую косточку любит строить, хотя сама она, насколько я знаю, из детдома. – Шепотом сообщила Ольга. Валерий потянул носом, уловил острый запашок селедки пряного посола с нарезанным тончайшими колечками луком, и сглотнул слюну.
– Эх, а мы с батей, помню, по воскресеньям картошку жарили. Батя лечо болгарское покупал. Помнишь, было такое, в голубых жестянках? И скумбрию в масле открывали. Подливка там, блин была…
Ольга встрепенулась:
– Ой, ты же голодный, зайчик. Располагайся. Я Нине на кухне помогу. Чтобы быстрее за стол.
Протасов прошелся вдоль старинного книжного шкафа. Полки были плотно уставлены книгами, среди которых выделялись собрания сочинений Джека Лондона, Вальтера Скотта и Герберта Уэллса, «Библиотека приключений» и «Библиотека современного романа». Книги явно принадлежали отступившей в прошлое советской эпохе, безусловно олицетворяя то лучшее, что только можно было собрать в шкафу. Впрочем, Протасов не мог оценить этого по достоинству. Скользнув безразличным взглядом по тусклыми, невыразительным обложкам, он, наконец, пробормотал «О!», остановив выбор на канареечно ярком корешке.
– «Бешеный комбат против сексуальной машины», – прочитал по слогам Протасов и извлек книжку из шкафа. Обнаженная дива с глянцевой суперобложки щедрыми формами напомнила Ирину. Вздрогнув, Протасов мимоходом подумал об оставленном в Пустоши Вовчике, а потом перелистал книгу в поисках картинок. К сожалению, последние отсутствовали. Тогда Валерий углубился в текст. «Долорес походкой прирожденной манекенщицы вышагивала по берегу таежной реки. Сибирский гнус не докучал девушке, видимо, она воспользовалась суппер-спреем от насекомых. Крошечные розовые соски, бархатистая атласная кожа урожденной афро-американки и ослепительно белые трусики стринги, отражаясь в студеной воде, на фоне вековых российских кедров и пихт, казались таким пронзительным диссонансом, что капитан ФСБ Непобедимцев непроизвольно затаил дыхание. „Вот так да! – констатировал он, по привычке прокачав ситуацию. – Три месяца по тайге крадемся, очищая родную глубинку от разной вражеской нечисти, а я и представить не мог, какая фигурка у этой бравой ЦеэРУшницы“. Сапог обвешанного пластидами моджахеда придавил затылок капитана к земле. „Ченожопые, ненавижу черножопых“, – стиснул челюсти Непобедимцев, готовясь к молниеносному броску. Пока моджахеды, высунув языки, пялились на приближающуюся Долорес, капитан нанес пять смертоносных ударов скрученными веревкой руками. Удары были отработаны до автоматизма еще в Афгане, и пятеро террористов, даже не ойкнув, замертво повалились в высокую траву…»
– Тьфу, б-дь, – сказал Протасов, и отложил книгу, тем более, что в гостиной появилась именинница. Она переоделась в шикарное вечернее платье, и теперь была особенно хороша. Лицо Нины Григорьевны светилось торжеством, а в руках находилось здоровенное блюдо с утопающим в собственном соку гусем.
– Заждались? – приветливо осведомилась Нина, одарив Валерия такой улыбкой, какая обыкновенно достается старинным и верным друзьям, с которыми, кстати, везет далеко не каждому. Валерий заметался, освобождая место для блюда, и от избытка старания даже перевернул стул.
– Пардон, – пробормотал Протасов. Совместными усилиями они обустроили гуся на пятачке между бутылками «Муската» и «Мадеры».
– Не ушиблись? – снизу вверх спросила Нина Григорьевна. Ее пронзительные карие глаза так и лучились неподдельной заботой.
«Кажется, я пользуюсь у банкирши симпатией», – отметил Валерий, подыскивая любезные слова в ответ. Положение следовало немедленно закрепить.
– Дайте, я погляжу. Если синяк, приложим холодненькое.
– Никак нет. – Пробасил Протасов. Ничего иного в голову не пришло.
– Были офицером, Валерий?
– В армии служил. – Отчеканил Протасов. – Как мужчине без этого?
– Нынешняя молодежь считает по-другому. – Нина Григорьевна отступила на шаг и теперь внимательно наблюдала за собеседником. – Теперь от армии принято откручиваться, и это безобразие – норма жизни. Как вам, Валерий?
