– Нужно подняться на площадку. – Волостной прочертил направление круговым движением фонаря. – Женщины могут остаться и подождать здесь.
– Ну уж хренушки… – поежилась Ольга Дмитриевна. – Здесь оставаться еще страшнее, чем идти туда.
Скрипели половицы, осыпалась штукатурка, когда к ней прикасались руки. Волостной предупредил, чтобы шли осторожно, неизвестно, что тут под ногами – и тут же чуть сам не провалился, когда переломилась с оглушительным треском половица. Он выронил фонарь, выудил ногу из дыры, потрогал подвернутую лодыжку и сквозь зубы выразился. На матерки в приятном обществе уже никто не обращал внимания. Люди обтекали его, кто-то подобрал фонарь, осветил лестницу. Поднимались в тягостном молчании, прощупывая ступени, тревожно вслушиваясь в завывания ветра и прочие волнующие звуки, долетающие с улицы.
– Иван Петрович, не толкайтесь… – хрипел прокурор. – Куда вы прете поперек батьки?
– Идиот, он мне ногу отдавил… – стонала Ольга Дмитриевна.
– Да хватит вам уже наезжать на меня… – шипел в затылок чиновник. – Это не я, меня там нет…
– А кто тут лезет? – возмущался Головач.
– Дед Пихто, – угрюмо бормотал адвокат Чичерин. – Конь в пальто и Агния Барто. Вы довольны?
– Эх, адвокат, где же ваши светские манеры? Какого хрена вы сюда вклинились?
– Не вклинился, а гармонично вписался. Идите к черту, Иннокентий Адамович, договорились?
– А ну, заткнулись там все… – сдавленно рычал полковник.
Дальше поднимались в подавленном молчании. Площадка за лестницей расширялась, половину пространства занимал какой-то древний хлам, обросший плесенью, – тазики, ведра, переломленная швабра, полусгнившие пластиковые горшки для цветов. Свет от фонаря плясал по трухлявым перилам. Оставалось метров десять до искомого помещения, в котором было то самое чердачное окно…
Что случилось дальше, никто не понял. После сильного порыва ветра вздрогнула крыша, что-то оглушительно зазвенело и покатилось, видимо, кто-то запнулся об инородный предмет. Запричитала Валентина Максимовна. Выронил фонарь, получив «шальной» толчок по ребрам, полковник. Обрушилась тьма, и воцарилась вакханалия. Завопило сразу несколько глоток, люди толкались локтями, кто-то бросился направо – в безопасную зону у стены. Образовалась яростная давка. И вдруг затрещали хлипкие перила, раздался затухающий истошный вопль, глухой удар, тошнотворный хрип…
Пронзительный страх колотил копошащихся людей. Они переползали с места на место, прижимались к стене.
– Все от перил!.. – запоздало вскричал Волостной и надрывисто закашлялся. – Полковник, вы живы?
– Да жив я, мать вашу…
– Где фонарь?
– А я знаю?.. – Было слышно, как полковник шлепает ладонями по полу.
– Кешенька, куда ты меня толкаешь? – неврастенично повизгивала Валентина Максимовна.
– Я не Кешенька… – бурчал Чичерин. – Делать мне больше нечего, Валентина Максимовна, как вас куда-то толкать… Вы мне мое достоинство оттоптали своей очаровательной ножкой…
– Все замерли… – прохрипел Волостной, вытаскивая спички.
Жиденькое пламя освещало снедаемые страхом лица людей. Бормотал что-то непереводимое полковник, отыскивая пропавший фонарь. Трясся, вывернув голову, прокурор Головач, зубы выбивали дискотечный ритм. Трое остальных представляли какую-то замысловатую фигуру. Адвокат валялся на жалобно блеющей Ольге Дмитриевне, на нем, в свою очередь, разлеглась переливающаяся мрачноватыми красками судья Лужина и безуспешно пыталась вытащить ногу из его промежности. Попыталась дернуть, но адвокат взревел, как лодочный мотор, женщина скатилась с него, прижалась к прокурору. Снова послышалась возня – Ольга Дмитриевна вернулась в чувство и награждала Чичерина ударами под ребра, намекая, что нечего тут на ней валяться.
Полковник отыскал потерянный фонарь, потряс его, и появился свет. Осветились разрушенные, висящие на честном слове перила. Кряхтя, как столетний дед, Эдуард Владимирович присел на корточки, подался к краю площадки. Остальные потянулись за ним – кто ползком, кто на корточках. Люди высовывались через край, следили глазами за прыгающим по полу пятном света. Зарыдала Валентина Максимовна.
Высота здесь была приличной – метра четыре. А под трухлявыми половицами, видимо, был бетон. Иван Петрович, прыгая, приземлился неудачно, ударился затылком. Он еще подрагивал, царапал пол ногтями, блуждали стекленеющие глаза, но это была уже агония. Под затылком расплывалось бурое пятно. Кровь текла из уголков рта, обильная пена пузырилась на губах. Он вздрогнул в заключение и успокоился.
Люди потрясенно помалкивали.
– Сделал бряк, – не очень удачно прокомментировал прокурор.
– Помолчите, извращенец, – прошептала Ольга Дмитриевна. – Он был человек какой-никакой…
– Да, простите, он тоже был божьей тварью, – согласился Головач. – Причем редкой.
– А нас, между прочим, остается все меньше… – растягивая гласные, произнес Волостной. – Шестеро «негритят», если не ошибаюсь? Мне вот интересно, господа, он сам оступился или кто-то его толкнул? Почему-то мне кажется, что самому сломать такое ограждение проблематично. Оно, конечно, хлипкое, но не настолько же. А вот если хорошенько толкнуть…
– Это трагическая случайность… – кладбищенским голосом выдавила Валентина Максимовна.
– И хрен мы теперь определим, какая сука его толкнула… – процедил Эдуард Владимирович. – Но это точно не я. Я шел первым.
– А этот живчик, возможно, двигался за вами, – подал голос Иннокентий Адамович. – Так что не зарекайтесь, Эдуард Владимирович, не зарекайтесь, у вас была такая же возможность.
– А может, это были вы, господин прокурор? – свирепея, гавкнул полковник. – Ведь вы у нас такой скользкий, такой псевдоинтеллигентный – ну что вам стоило чуть-чуть подтолкнуть Ивана Петровича?
– Не толкал я его! – гаркнул прокурор. – И при чем тут моя интеллигентность?
Нервно засмеялась Ольга Дмитриевна.
– О господи, да простят мне на том свете… Иван Петрович так рвался на этот чердак, вот и нарвался…
– Нет, увольте меня, я больше не могу, иссяк… – каким-то отстраненным, замогильным голосом вымолвил адвокат, тихо поднялся, прижался к стеночке и начал спускаться на подгибающихся ногах. Затем остановился, поглядел в пространство. – Почему-то я уверен, господа, что следующим буду я… Ума не приложу, за что? – И, пошатываясь, пошел дальше.
– Адвокат, вы куда? – разозлился полковник. – Кто вас отпускал?
– Я устал… – слабо донеслось из сгустившегося мрака. – Я ухожу…
– Далеко ли, Борис Николаевич? – съехидничал Волостной. – Вы прямо как наш великий президент, тоже в Новый год уходите.
– Да перестаньте вы глумиться! – завизжала Валентина Максимовна. – Дайте нам спокойно сойти с ума!
Призыв прозвучал довольно необычно, люди замолчали. Полковник вновь осветил оскаленную физиономию мертвеца. Потом адвоката, который уже спустился, постоял возле тела и, шаркая ногами, отправился дальше. Скрипнула дверь. Под куполом особняка остались пятеро. Не считая покойного.
– Так, а вот зачем-то мы сюда поднялись… – начал вспоминать прокурор. – Ах да, там же за дверью что-то мелькнуло, блеснуло, отпрыгнуло.
– Черт! – опомнился полковник, отползая от опасного места. – Здравствуй, дедушка склероз, называется. Время завершить нашу миссию. Волостной, вы готовы к решительным действиям?
– И даже к глупым решительным действиям, – подтвердил Игорь Константинович.
В узкой комнатушке с наклонным потолком, куда они ворвались с бильярдными киями наперевес, не нашлось ничего интересного, кроме груды задубевших мешков с цементом, ржавой велосипедной цепи и штабелей заплесневелых панелей, которыми в свое время собирались облицевать стену. В узкое оконце светило ослепительное зимнее солнце. К стене напротив окна было прислонено большое, обросшее пылью зеркало. Возможно, оно и отражало блики, возбудившие Ивана Петровича. А лохмотья пыли, подсвеченные изнутри, создавали иллюзию материального тела…
Люди сновали сомнамбулами по первому этажу, стараясь не отдаляться от гостиной. Они намеренно сторонились друг друга. Валентина Максимовна слепо доверяла одному прокурору, жалась к нему, а вот у Иннокентия Адамовича к своей любовнице, похоже, пропадало доверие. Он испытывал дискомфорт в ее компании, и этот дискомфорт буквально выкручивал его лицевые мышцы. Ольга Дмитриевна, вышедшая из туалета, едва не запрыгнула в страхе обратно, обнаружив напротив себя угрюмую физиономию Волостного. Адвокат, напивающийся в гордом одиночестве, чуть не врезал по челюсти полковнику, который подкрался сзади с очередным ехидным комментарием. Ольга Дмитриевна нацедила кружку шампанского, долго внюхивалась в содержимое, сделала крохотный глоток, закрыла глаза, прислушалась к ощущениям: не стартуют ли конвульсии? Потом облегченно вздохнула и выпила до дна.
