Егор дважды нажал на спуск, отскочил вбок, опасаясь рикошета. Пуля отлетела в стенку рядом со шкафом, застряла там, вторая где-то потерялась, но было не до нее, а в боковине сейфа появились две глубокие вмятины. Тошно завоняло пороховой гарью, Егор дернул жалюзи с окна, открыл его настежь и бросился к сейфу, пнул по дверце носком ботинка.
– Вспомнил Орехова? Или повторить?!
Насчет повторить это он погорячился: времени оставалось ровно столько, чтобы выскочить из кабинета, пробежать по коридору и смыться через холл. Выстрелы слышали, наверняка уже кто-то звонит в полицию, и скоро сюда примчится наряд, а уж стрелка Волков им обрисует в лучшем виде. И уж точно не забудет, что «покупатель» интересовался Ореховым и пикантными подробностями бизнеса давно убиенного монстра. И Влад узнает об этом максимум через час. Ну, хорошо, через полтора…
– Слушай, ты реально ошибся, – донеслось из сейфа, – тебе, наверное, Петька нужен, брат мой. Это он на «Северном» тогда рулил, я не при делах был, еще в институте учился.
Егор распахнул дверцу, и Волков вывалился на пол. Багровый, мокрый от пота, губы трясутся, пальцы как судорогой свело. Он на карачках дополз до своего кресла, но подняться на ноги не смог – колени тряслись. Ювелир кое-как перевернулся, плюхнулся на пол и оттуда чисто с собачьей преданностью глядел на Егора.
– Было дело, – проговорил Волков, – давно. Петька тогда хорошие деньги делал, на них один магазин купил, потом второй. А потом помер, онкология у него образовалась, врачи отказались, сгорел за полгода. Детей у него не было, так что я ближайшим наследником оказался. Не в курсе я, не могу тебе помочь, извини…
Егор спрятал пистолет на место и отступал к двери. Снова мимо, но уже теплее. Значит, жуткая филатовская исповедь не сказка, не городская легенда, значит, надо искать дальше. И делать, как Влад – отойти на время, затаиться и искать, землю рыть, ночей не спать, искать людей, всех, любого, кто помнит хоть что-то.
– Кто еще знает? И не ври мне, сучий потрох!
Угроза была лишней, Волкова трясло так, что зуб на зуб не попадал. Он сжал челюсти, сморщился, как от боли, и замотал головой:
– Не знаю, вот чем хочешь клянусь, не знаю. Помню, приходил к Петьке один… Вроде тебя, – он одним глазом поглядел на Егора и снова зажмурился, – тоже спрашивал о стариках каких-то. Петька потом две недели в деревне отсиживался, так мужика того боялся, все говорил, что тот его прикончит…
– Жаль, что не прикончил. – Егор выглянул в короткий коридор, прислушался, но за дверью было тихо.
– Жаль, – неожиданно поддержал его Волков, – Петька три месяца умирал, высох весь, орал от боли. От него все сиделки отказались, вены пропали, колоть некуда было… Жаль.
– Если сболтнешь о сегодняшнем – я тебя тоже не пожалею. Сидеть.
Рыпнувшийся встать Волков плюхнулся обратно и с удовольствием бы уполз под стол, но приказ был не двигаться. Егор оказался у двери, постоял немного, открыл, огляделся. Мимо только что прошли две женщины, и на Егора они даже не оглянулись, так были увлечены разговором и кофе, что пили на ходу. Егор обогнал их, сбежал по лестнице вниз и оказался на парковке. Шел спокойно, не оглядывался, лишь привычно поглядывал по сторонам. От Волкова подлянки можно не ждать, о случившемся он и не пикнет, если не дурак, конечно. А если мозгов нет, то полицаи разом закроют кучу «висяков», перекопав предварительно половину «Северного», прости господи. Нет, Волков не дурак, он сволочь, пройдоха, аферист, но не дурак, его можно не опасаться. К тому же в момент их расставания выглядел ювелир неважно: бледный, взмокший, зрачки расширены. Жаль, если загнется, Волков какой-никакой, а все свидетель. Знает немного, но в таком деле любая крупинка информации на счету. Еще бы того человека найти, что директора «Северного» до истерики напугал, но это уж точно нереально. Да и другое сейчас важнее – Егор быстро соображал на ходу: с налета собрать компромат на Орехова-старшего не вышло, сменим тактику. Есть еще свидетели давнего кладбищенского беспредела, надо лишь поискать их, выбить информацию – силой или деньгами – и добить Влада, когда он решит, что выиграл. Вот смеху-то будет… Кстати, Филатов еще о каких-то людях упоминал, надо уточнить.
Старая история перестала отдавать чертовщиной, отчего сделалась еще омерзительнее, и Егор вдруг отчетливо представил, каково было древнегреческому герою, по прихоти богов приставленного разгребать вековые залежи навоза в царских конюшнях. Не зря это дело к подвигу приравняли, ох, не зря – бог, он не фраер, что в Древней Греции, что в наше смутное время…
Папка с «документами» оказалась в ближайшей урне, Егор поймал попутку и до филатовской дачи долетел за четверть часа, бегом мчался по пыльной улице вдоль заборов и лопухов с одной-единственной мыслью: хоть бы не опоздать, застать собиравшегося уехать Филатова и вытрясти из старика все, что тому известно. Подбежал к калитке, грохнул по металлу кулаком раз, другой и, не дождавшись ответа, плюнул на приличия и конспирацию и перемахнул через забор. Приземлился в малину, присел за чередой кустов с сочными листьями, огляделся и выдохнул облегченно – филатовский «Паджеро» стоял у открытых ворот гаража, передняя дверь открыта, поблизости никого. Егор выбрался из кустов и направился к машине. Перешагнул грядки с зеленью и остановился на полпути, насторожился: что-то здесь было не то. Постоял немного, соображая, и тут дошло – слишком тихо, и пса не видать, хотя он, помнится, свободно бегал по участку. Вот и будка его, и цепь в пыли валяется, и миска с водой перевернута. Из дома доносится музыка, но это телик работает – как раз раздался знакомый проигрыш рекламного ролика и приторно-веселый женский голос.
Егор пошел дальше, на всякий случай расстегнул кобуру под курткой. Шел, поглядывая по сторонам и вперед, «Паджеро» был все ближе, Егор отлично видел его пыльные бока, забавную наклейку на заднем стекле и брошенный у заднего колеса темный сверток. Поначалу показалось, что это шуба или дубленка или что-то вроде того. Еще шаг, еще один, и тут кровь ударила в виски, сердце забилось где-то в горле, дыхание перехватило.
У колеса лежал мертвый пес, лежал, уткнувшись носом в покрышку, глаза приоткрыты, клыки оскалены, а песок под брюхом стал темным. По загривку кобеля ползали мухи, Егор машинально согнал их и остановился. Он уже представлял, что увидит дальше, и никак не мог заставить себя сделать еще один шаг.
– Орехов, паскуда… – Егор сжал стукнувшие друг о друга зубы, перешагнул пса и заглянул в салон. Филатов сидел за рулем чуть завалившись вперед, точно вздремнул перед дорогой. Он и вправду собирался уезжать: на заднем сиденье стоят сумки, лежит здоровенный, размером с небольшую корзинку намордник, рядом валяется куртка от светлой полевки. Егор огляделся зачем-то и подошел ближе, взял Филатова за плечо, потянул назад.
Старик был мертв, и умер он недавно – тело еще не успело окоченеть и даже не остыло, Егор понял это, когда попытался проверить рефлексы. Оттянул старику нижнее веко, прижал пальцы к шее, пытаясь нащупать пульс, но зря старался. Два ножевых в живот не оставили Филатову ни единого шанса, и футболка, и кресло, и коврик на полу были перепачканы в крови.
В кармане мертвеца зазвонил мобильник, Егор отпустил плечо Филатова, и тот рухнул грудью на руль, раздался короткий гудок сигнала, из кустов поблизости взлетели птицы. И тут же раздался грохот – кто-то со всей дури ломился в калитку.
Егор кинулся в другую сторону, перебрался через забор и бежал, шарахался от каждой тени, оглядывался на бегу, летел, пока хватило дыхалки. В себя пришел у полотна «железки», выскочил на насыпь, перемахнул ее и успокоился, лишь оказавшись в овраге. Было тихо и тепло, трещали птицы, невдалеке прогудела электричка, прогрохотала мимо, потом пошел неторопливый тяжелый товарняк. Егор постоял еще немного, оглядываясь и переводя дух, и пошел по тропке, что вела вдоль полотна. Мысли свились в новый колючий клубок, и тот не давал Егору ни секунды на роздых. За ним следили, да так ловко, что он ничего не заметил, и вели, возможно, от дома: сначала к Филатову, потом к Волкову, потом обратно. Может, следят и сейчас, посмеиваясь со стороны – побегай еще, голубчик, а мы поглядим….
– Мать вашу! – Егор сам себя ненавидел за беспомощность, он только и мог что крутить головой по сторонам, разглядывая окрестности. Отстали давно, понятное дело, зато повесили на него еще один эпизод: к проломленной голове Гришиной добавился труп Филатова, и всегда рядом был Черкашин. Сначала его заметил сын главбуха, и еще одного свидетеля Орехов при желании запросто организует, так что у прокурора насчет Черкашина сомнений не останется.
– Сука ты, Орехов! – проорал Егор, и его крик пропал в грохоте колес пассажирского поезда. – Жаль, что тебя Агата до смерти не затрахала! Чтоб ты подох…
И представил себя со стороны, орущего, жалкого, обложенного со всех сторон. Странно, что он сам еще жив до сих пор, но это прихоть Влада, что играется с бывшим другом как кошка с мышью: захочу – придушу, захочу – отпущу. Вчера Гришина, сегодня Филатов, завтра Юрка. Или Вика. Или уже, прямо сейчас…
