— Белопольская часто бывала здесь? — спросил он.
— Нет. Я, право, удивился, когда увидел ее.
— Но все-таки бывала?
Мазин прислушался.
— Вы должны понять правильно.
— Не беспокойтесь, поймем, — заверил Трофимов.
— Я буду откровенен. Лариса была здесь раньше. Не скрою, я надеялся. Вы знаете, я был к ней неравнодушен, однако она. — Он развел руками. — Короче, однажды мне удалось добиться ее согласия побывать у меня, но она привела с собой Редькина. Можете представить мое настроение! Этот наглец толкался по комнате, все время требовал выпивки, лез беспардонно, куда не положено.
— Что значит лез куда не положено? — переспросил капитан.
— Да куда угодно! Подойдет, откроет ящик в столе и роется. Хам. Хотя и покойник. Представьте себе такое в вашей квартире! Вы бы ордер у него запросили, наверно, — пошутил Горбунов.
— Обязательно, — кивнул Трофимов серьезно.
— Мне показалось, что и Ларисе это не понравилось. Ей стало стыдно за него. И они довольно быстро ушли.
— Простите. Меня заинтересовало, что Редькин лазал у вас по ящикам. С ваших ключей, видимо, была сделана копия.
— Вы думаете, он выкрал мои ключи от машины?
— Может быть. У вас ведь были запасные?
— Конечно. Но их Редькин выкрасть не мог. Я хорошо помню, что он все время был в комнате. А ключи хранятся на кухне, у меня там специальный шкафчик с металлической чепухой.
— Покажите, пожалуйста.
Горбунов повел капитана на кухню, а Мазин остался. Он тоже думал о Ларисе, но в другом плане, нежели Трофимов.
Лариса удивилась, в голосе ее прозвучала тревога, когда он упомянул о человеке в квартире Редькина. Почему? С такой настойчивостью она искала «доказательства» вины Горбунова. Почему же не захотела воспользоваться новой возможностью? Почему вдруг заговорила об ошибках? О том, что Горбунов всего лишь обычный дон-жуан? Объяснить это можно было двояко. Или Лариса искренне заблуждалась с самого начала наконец, поняла, что заблуждается, или появление неизвестного у Редькина чем-то нарушило ее планы. Впрочем, какие планы?
Трофимов вернулся довольный. Это Мазин увидел, хотя держался капитан вполне обычно, только чуть потеплел голос.
— Очень хорошая у вас кухня, Владислав Борисович, замечательная, можно сказать.
— Понравилась? — спросил Мазин.
— Понравилась, замечательная кухня, — повторил Трофимов.
— Боюсь, хозяин твои восторги за намек примет, пообедать предложит.
Горбунов смутился:
— К сожалению, я раб общественного питания. Дома — только закуска, но я сейчас, мигом.
— Спасибо, нам пора, — поднялся Мазин. — Как все-таки вы познакомились с Крюковым?
— Я ведь говорил. Приехал к нему в таксопарк.
— Почему именно к нему?
— Я знал, что он может помочь мне переделать замок. Лариса как-то упоминала. Говорила, что ее сосед — слесарь.
— Значит, это она вас познакомила?
— Нет, как раз наоборот. Я просил ее, а она отказалась. Говорила, что он гордый и влюблен в нее и это будет для него оскорбительно.
— А вы не послушались?
— Почему? Просто освободил Ларису от неприятного посредничества. Обратился к Владимиру сам.
— И он все безотказно сделал?
— Конечно. Очень приятный молодой человек. Мы мило поболтали.
— Об угоне? — уточнил Трофимов.
— Естественно. Он еще расспрашивал меня о ключах. Дескать, если машину открыли ключом, то каким? Спрашивал, не давал ли я кому ключи. Ну, обычный в таких случаях разговор. Кто бы мог подумать, что ему оставалось жить один день!
Мазин прикинул в уме даты. Горбунов не путал.
— Спасибо. Значит, во время ремонта брелка у вас уже не было?
— Нет.
— А когда вы получили его?
— В тот вечер, когда Лара приходила с Редькиным. Я же говорил, она хотела загладить его невоспитанность. Она сказала: «Кажется, мой визит принес на одни огорчения. Не стоит огорчаться. Возьмите этот маленький сувенир. Он подойдет к вашим ключам».
— И вы закрепили брелок на цепочке?
— К сожалению, нет, иначе бы он не пропал. Я хотел найти подходящее колечко, а монету положил в ящичек в машине. Оттуда она и пропала. Если бы брелок был брелок вместе с ключами, он лежал бы в кармане и не попался на глаза бандитам.
— Понимаю, — сказал Мазин.
— А ты понимаешь? — спросил он у Трофимова, когда они сели в машину. Мазин — усталый и задумчивый, а капитан, напротив, бодрый и довольный собой.
— Понимаю я, Игорь Николаевич, одно — одурачить того олуха ничего не стоило. Пока Редькин отвлекал его в комнате, Лариса, которая, кстати, варила на кухне кофе, могла забрать ключик премилейшим образом.
— Сделали дубликат и положили на место?
— Легче легкого. Редькин-то зачем шлялся? По институтским делам якобы.
— Возможно, Трофимыч, возможно.
— А вы не верите?
— Важно, чтобы суд поверил. Нужны факты. А у нас все, как заноза под кожей. Саднит, а не видно.
— Заноза? — переспросил Трофимов и вдруг дотронулся двумя пальцами до лба.
— Что ты?
— Да так. Будут факты, Игорь Николаевич. Все на поверхность выйдет, — сказал Трофимов уверенно.
— Когда? — усмехнулся Мазин.
— Завтра.
Назавтра зима полностью вступила в свои права. Еще не привычная, но уже со всеми долговременными приметами. На улицах стало холодно, а в помещениях потеплело. Бытовые службы, как водится, утрясли сезонные неполадки, батареи нагрелись, и Мазин больше не массировал замерзшую руку. Он листал плюшевый девичий альбом, который положил на стол Трофимов.
Владелицы альбома в кабинете не было. Капитан застал ее в общежитии и выяснил все на месте.
Галина уже излечилась от простуды, но это не придало ей скорости в реакциях, по-прежнему держалась она уныло и недоверчиво.
Унылость эту Трофимов решительно игнорировал:
— Галочка! Маленький вопросик. Тогда, четырнадцатого, когда вы шли из месткома, узнав об общежитии, вам никто не встретился на улице?
— Встретила, помню, — ответила она тоном человека, обладающего прекрасной памятью и совершенно не обученного использовать это преимущество.
— Кого?
— Девушку одну, из нашей школы, Лару.
— Она теперь артистка?
— Как вы узнали?
В голосе ее промелькнуло нечто вроде восхищения проницательностью капитана, но у него было на этот счет другое мнение.
— Если бы мог, Игорь Николаевич, сам бы на себя взыскание наложил, — говорил он Мазину. — Держал снимок в руках, обратил внимание именно на нее и не смог вспомнить, откуда мне знакома ее фамилия. А дело — проще пареной репы. Ведь я фамилию на калитке прочитал, когда Крюковых разыскивал. Занозины рядом! И забыл. Это ж надо? Белопольская! Без году неделю замужем прожила и фамилию сменила, а я и не сообразил!.
— Не расстраивайся, — успокоил его Мазин, — хорошо все, что хорошо кончается.
Конечно, это был не конец, но это была реальность. Подтвердилось то, что впервые он понял, когда Горбунов рассказывал о Белопольской.
«Хотела бы верить!» — так сказала она, сомневаясь в его невиновности, и это была, с точки зрения Мазина, стопроцентная ложь. Если и мог он с натяжкой допустить, что Лариса возьмется спасать запутавшегося невиновного человека, то уж преступника — ни за что. Чтобы спасать преступника, нужно быть или сообщником, или любить его. Сообщницей Горбунова Лариса не была, возлюбленной тоже, еще меньше была она похожа на экзальтированную альтруистку, готовую мчаться на помощь любому в любых обстоятельствах. Даже немногие встречи убедили его, что Белопольская достаточно эгоистична и слишком трезво мыслит, чтобы всерьез заподозрить хорошо ей известного Горбунова в хладнокровных преступлениях.
— Она просто переиграла, Трофимыч. Понимаешь? Как на сцене. Не справилась с ролью. Ей не следовало делать вид, что она подозревает Горбунова. Его нельзя доводить до паники. В панике он теряется. Этого она не учла. Ей требовалось, чтобы он обычно, правдоподобно, но все-таки заметно соврал нам. Соврал и вызвал нормальные подозрения. А он, доведенный до паники, состряпал на себя анонимку и понес полную ахинею. Я ждал, что в этом непрофессиональном деле перегиб неизбежен, но, сознаюсь, вначале не понял, кто его допустил Горбунов или другие.
— Другие?
— Ну, не одна же Занозина столько бед натворила. Тут целая труппа. Любительская, но каждый со своей ролью. Хотя у меня и был соблазн принять замаскированного парня за женщину. Теперь ясно — у Ларисы была другая функция: ввести нас в заблуждение.
— Она показывала правильно.
— Да. Только подробнее всех. Они боялись, что настоящие свидетели не запомнят, перепутают. Ловко придумано и зло. Я не люблю таких людей, Трофимыч. Любое зло отвратительно, но хладнокровно рассчитанное — во сто крат. Впрочем, они уже начали платить по счету. Человек в квартире Редькина вызвал у нее страх. По-моему, она боялась его больше, чем нас.
