поймают».
Б.: «А этих, “инвалидов”, говорят уже нет в живых?»
Г.: «Да, мамка подтвердила… У нее теперь Панкрат живет, я его раненного в Афгане на своем горбу из-под огня духов вынес. Старушка на него думает. Это она мне на свиданке сказала, в письмеце побоялась, сам знаешь – перлюстрация, только выскажи подозрения – сразу пацану хана…»
Б.: «У меня в загашничке есть “бабла” немного. Может, маякнуть братве, пусть отвалят твоему Панкрату несколько штуцеров?»
Г.: «Зачем?»
Б.: «В Сидней смотается, вычислит Плинтуса, сфотографирует, глядишь, и тебе послабуха будет…»
Г.: «Извини, старина, но мы в помощи не нуждаемся… Ты глянь, что матушка пишет: “Шура твои деньги получил…” Это он наверняка десяточку выбил, которую Глухой обещал подогнать Марине… Да и сам Панкрат – человек не бедный, “капусту” косит неслабую. У него братан – директор оружейного завода, вот и пристроил родную кровинушку…»
Б.: «В Австралию слетать – штука, столько же назад, отель, жрачка, в трешник влезет… Мелочь! Я бы раз в десять больше отвалил за собственную свободу!»
Г.: «Надо старушке весточку послать, чтобы захватила его с собой на следующую свиданку…»
Б.: «Если он не дурак, то сам приедет!»
Г.: «А ты чего не подсуетился, чтобы хоть по половинке откинуться?»
Б.: «Ну, во-первых, у меня планы. На корону. А законникам, того, на досрочное ходить не полагается… Но это я так – шучу. На самом деле – органы меня под колпаком держат. Боюсь, мне теперь ва-а-ще: век воли не видать!»
Г.: «Да… влип ты, братец? Кто хоть стоит за всем этим, знаешь?»
Б.: «Тима и Сема. Первый – штатный гэбэшник, второй – его марионетка».
Г.: «Ты уверен?»
Б.: «Сто пудов… Семина девка про все по телеку растрандела».
Г.: «И где ты перебежал им дорогу?»
Б.: «О, это долгая история…»
Г.: «Мы куда-то спешим?»
Б.: «Тиму просто задушила “жаба”, есть такая национальная болезнь. Ну не мог он смириться с тем, что я сбиваю “бабки” с мест его кормления – не мог!»
Г.: «А ты? Зачем играл с огнем?»
Б.: «Самое смешное, что я ни на кого не наезжал. Бизнесмены по доброй воле отстегивали определенные суммы за то, что мы не мешали им работать… Ну не отказываться же от копейки, когда она сама идет в руки?»
Г.: «Говорят, тебя взяли с поличным?»
Б.: «Ага… Даже карман порвали, чтоб сверток с мечеными купюрами в нем поместился».
Г.: «Выходит, ты не вымогал денег?»
Б.: «Нет, конечно… Пришел с Бандюком получить его кровные, которые он додумался одолжить этому прохвосту – и вся музыка!»
Г.: «А этот Бандюк не мог тебя подставить?»
Б.: «У него мозгов не хватит… На суде Тарас чуть не плакал, мол, за что шефа повязали, он же ни сном ни духом, а им разве докажешь? Зная, что задержание фиксируется на пленку, я даже кричал: “Что вы делаете, сволочи?” – так менты взяли и просто “потеряли” видеозапись».
Г.: «А та телка чего вдруг язык распустила?»
Б.: «Менты ее кавалера закрыли, сексота эсбэушного, а Тима палец о палец не ударил для его освобождения…»
Г.: «И где они сейчас?»
Б.: «Сема в дурдоме, а Тамара… повесилась в СИЗО. Сразу после того, как дала интервью местному телевидению. Потом, для гарантии, кто-то поджег архив, в котором хранилось мое дело. Теперь – ищи-свищи ветра в поле…»
Г.: «Да… Оборзели “погоны” не на шутку!»
Б.: «Это еще “семечки”… Скажу тебе по секрету. Они сами нашего брата “мочат” и на нас же сваливают!»
Г.: «У тебя есть доказательства?»
Б.: «А то как же… Запись. На которой Тима и его начальство обсуждают, как лучше осуществить очередную акцию… Один писака обещал обнародовать ее в случае моего ареста, но что-то не мычит, не телится».
Г.: «Может, его тоже убрали?»
Б.: «Нет. Слишком известная личность. Из “ящика” сутками не вылезает…»
Г.: «И кто это?»
Б. (помявшись): «Антон Быстренко…»
Г.: «А… Когда-то он вел “Досье”… Сейчас в командировке за границей. Кажется, в Штатах… Помнишь его последний репортаж о наших в Сакраменто?»
Б.: «Их послушать, так ва-аще хохлы Америку открыли…»
Г.: «А если Антон еще ничего не знает?»
Б.: «Он че, газет не читает?»
Г.: «Думаю, “Вашингтон пост” или “Нью-йорк таймс” ничего не сообщали о твоей участи. А наша пресса туда попадает крайне редко».
Б.: «Да знает он, сучонок, знает, мои люди постарались. Может, потому и смылся в США, что его кто-то припугнул. Не указывая пальцем».
Г.: «Если все настолько серьезно…»
Б.: «А ты как думал?»
Г.: «…То тебе и не стоит особо рваться на волю. Пока эти люди при власти».
Б.: «Теперь ясно, почему я не спешу… по половинке? От них ведь всего можно ожидать. Поначалу Тима даже на “хозяина” [23] пробовал давить, мол, никаких поблажек, чуть что – в ШИЗО… [24] Но я того раньше “подогрел”»…
Г.: «Будешь “откидываться” – братвы побольше собери, чтобы менты новую провокашку не встругнули…»
Б.: «Не учи ученого… Но, если со мной что-то случится, найди моих обидчиков и… Ты сам знаешь, как поступить с ними».
Г.: «Боюсь, нескоро мне представится такая возможность».
Б.: «Вот поэтому я и завел базар про Сидней… Найдут Плинтуса, пересмотрят твое дело, глядишь – и отменят приговор».
Г.: «Твоими б устами да мед пить…»
Б.: «Все в жизни бывает… Так что запомни на всякий случай: полковник Тимченко Степан Петрович, зампредседателя СБУ и Семчук Анатолий Иосифович, его верная собачонка!»
Часть 5. Заключительный аккорд
В тот день сразу после обеда к Владимиру, только что покинувшему столовую и пытавшемуся встать в строй, подошел начальник оперчасти майор Солома и небрежно бросил:
– Следуй за мной!
«Куда он меня тащит? – недоумевал узник, направляясь за Главным Кумом по длинному, опутанному колючей проволокой проходу между бараками в сторону КПП. – Хотел бы “перетереть” по душам – пригласил бы в свои апартаменты… “Свиданка” мне еще полагается, “дачки” контролеры сами в барак приносят… Может, комиссия какая-то приперлась в ответ на мои многочисленные обращения? Опять же для этого на зоне есть специальный кабинет, а мы вроде как “за колючку” собрались…»
Солома тем временем уже подошел к турникету.
– Он со мной! – кивая на Гринько, повелительно бросил в адрес расположившегося за толстенным стеклом худосочного паренька в форме прапорщика внутренних войск.
– Не положено! – попытался возразить дежурный, но хищный блеск очей
