Не знаю, что на нее подействовало более благотворно – кислород или экскурсия между торговыми рядами, но когда мы вышли из универсама с сомнительной грацией навьюченных верблюдов, Верка уже пришла в себя, аппетитно жевала крупный мандарин, который запихнула в рот целиком, и при этом пыталась оживленно тараторить. Шарма ей это не прибавляло, но зато зрелище вызывало у меня усмешку, и я радовался, что не разучился улыбаться.
Мишины шмотки, сидевшие на мне, как на пугале, все время заставляли меня ощущать себя не в своей тарелке. Кроме того, раздражал едкий запах чужого одеколона, которым была пропитана одежда. Но зато моя фигура приобрела совершенно новые очертания, и вряд ли кто-нибудь, видевший меня раньше, смог бы опознать меня издалека.
Как только мы очутились за чертой города, я прибавил газу, упиваясь скоростью, которую можно было без всяких усилий выжимать из чудо-автомобиля. Казалось, что я сидел не за рулем «Сааб-9000», а за штурвалом истребителя, разгоняющегося по взлетной полосе. Искрящийся на солнце снег слепил глаза и веселил сердце. И так продолжалось до тех пор, пока, изящно обойдя невзрачный бежевый «Фольксваген», я не обнаружил прямо по курсу две фигуры явно гибдэдэшного происхождения. Один из милиционеров оживленно махал своим жезлом. На обочине приткнулся «жигуль» без всяких опознавательных знаков, так что проигнорировать требование остановиться означало затеять гонку с преследованием без всякой надежды на выигрышный приз: стоило «Саабу» попасть в радиосводку последних милицейских новостей – и все, пиши пропало.
Выудив из кармана десятидолларовую купюру, я стал послушно притормаживать, но остановиться удалось лишь метрах в двадцати от блюстителей дорожной безопасности. Пришлось сдавать задом, чтобы не вынуждать сотрудников ГИБДД совершать лишних телодвижений, чего они ужасно не любят.
Появившийся рядом инспектор представился старшим сержантом Калугиным, а я, вместо того чтобы радушно продолжить знакомство, протянул ему деньги, не забыв присовокупить ласковое слово, которое и кошке, и милиционеру приятно:
– Извини, командир. Больше не повторится.
Он хмуро посмотрел на мое подношение, потом на мою смиренную физиономию и, не спеша принять подаяние, заговорил, сопровождая свой спич беспрестанным шмыганием носа.
– Вы (хлюп!) создали аварийную обстановку на дороге. Здесь сплошная разделительная полоса (хлюп!), а вы ехали по встречной. Попрошу (хлюп!) права и техпаспорт.
– Снег на шоссе, командир, – заискивающе возразил я. – Какая разделительная полоса, к чертям собачьим?
– А знака, запрещающего обгон, вы разве не заметили? – Сержант потянул носом с таким остервенением, словно намеревался втянуть в себя не только сопли, но и весь кислородный запас планеты.
– Заболтался с подружкой, понимаешь. – Я ткнул пальцем в Веркины коленки, обтянутые черными колготами. – Готов уплатить штраф.
При этом я ненавязчиво пошуршал американским фантиком, но старший сержант Калугин лишь повторил заунывным голосом проржавевшего от сырости робота:
– Документы.
Одну руку он протянул ко мне, а во второй наконец-то появился замызганный платок, в который сержант моментально зарылся носом. Клянусь, третьей руки у него не было, а выставленная вперед ладонь с требовательно шевелящимися пальцами так и осталась пустой, но мое подношение самым непостижимым образом исчезло, испарилось, заставив меня уверовать в чудеса телекинеза.
Из восхищенного транса меня вывел неблагозвучный трубный звук, которым милицейский кудесник подтвердил свое желание ознакомиться с моими документами. За солнцезащитным козырьком нашлись и права, и техпаспорт, и генеральная доверенность, выписанная на имя Марины Ивановны Задоржевской, но все это не имело ко мне никакого отношения, поэтому, передавая документы сержанту, я накрыл их еще одной серо-зеленой купюрой и просительно уставился на него.
– Водочкой с утра баловались? – недобро усмехнулся сержант, до предела раздувая разлипшиеся ноздри. На мою беду, ему удалось пробить насморочную пробку, и теперь он пожелал продемонстрировать мне остроту своего милицейского нюха. Просто маг и волшебник какой-то!
– Вот за водочку. – Скованным жестом начинающего фокусника я наугад извлек из кармана очередную купюру и отправил ее вдогонку двум первым.
– Это еще что такое! – возмущенно воскликнул сержант, брезгливо возвращая мое подношение обратно. – Товарищ лейтенант! Тут неувязочка!
Бросив взгляд на злополучную бумажку, я понял причину сержантского негодования. Это был один жалкий доллар. И без двух дополнительных нулей он никак не мог искупить всех моих прегрешений перед правилами дорожного движения.
Ошибку исправлять было поздно. Товарищ лейтенант, оказавшийся Иванцовым, уже возник рядом с открытой дверцей «Сааба» и, делая вид, что он вовсе не продрог на морозе, внимательно изучал Маринины документы, перебирая их непослушными пальцами.
– Не понял, гражданин, – старательно выговорили наконец посиневшие милицейские губы. – Вы что, находитесь за рулем чужой машины? Да еще в нетрезвом состоянии?
– Это моя машина, – неожиданно вмешалась Верка. – Я Задоржевская. Пустила знакомого за руль – он с периферии, никогда иномарок не видел. Да, Игорек?
Я согласно крякнул, ощущая себя дурак дураком, и вытащил из кармана сто долларов – жест достаточно экстравагантный для деревенского простофили.
– Все равно не понял, – тупо сказал лейтенант, вглядываясь в документы. – Вы что же, гражданка, и будете Мариной Ивановной, одна тысяча шестьдесят пятого года рождения?
– Я все объясню, – мило улыбнулась Верка, ловко выхватывая у меня сотню и заманчиво помахивая ею перед собой. – Игорек пусть проветрится немного, а вы присядьте рядом. Ну, Игорек! Будь умницей.
Я пропустил озадаченного лейтенанта на свое место, а сам выперся на обочину, где сразу оказался обдуваемым всеми ветрами. В том, что Марина и Верка носили одинаковые фамилии, не было ничего странного. Только я не мог себе представить, каким образом Мишина сестра станет доказывать свои права на машину, принадлежащую вовсе не ей.
Пытаться сбежать было глупо. Сержант, заваривший кашу и под шумок заныкавший взятку, топтался рядом, готовый вмешаться в события при малейшей необходимости. На проносящиеся мимо машины он даже не смотрел, наблюдая поверх своей сопливой тряпицы за мной и за происходящим в салоне «Сааба».
Позади меня захлопнулась дверца, а через несколько секунд сержантские брови поползли вверх, точно их вздернули за ниточки. Обернувшись, я обнаружил за лобовым стеклом автомобиля только одну фигуру – милицейскую. Веркина голова куда-то запропастилась, и я сообразил, куда именно, лишь когда молодая физиономия лейтенанта за стеклом приняла совершенно очумевшее выражение.
Судя по широко открытому рту, он сказал «ах», а затем стал повторять это междометие все чаще и чаще, пока оно не пробилось сквозь толщу стекла наружу. Сержант, багровый, как рак, делал вид, что глядит куда-то вдаль, а сам потрясенно пялился на «Сааб», рискуя приобрести косоглазие на всю оставшуюся жизнь.
Я не успел докурить сигарету, когда дверца автомобиля открылась, выпуская наружу лейтенанта, смущенного и торжествующего одновременно.
– Можете следовать дальше, гражданин! – звонко объявил он, дважды сорвавшись при этом на мальчишечий фальцет. – Но впредь будьте осторожнее!
Верка высунула шкодливую физиономию на свет божий и милостиво предложила:
– Пусть и сержант документы проверит. Мне не жалко.
Калугин рванулся было навстречу призыву, но лейтенант ловко перехватил его за плечи и развернул в противоположном направлении. Заботился о субординации, надо полагать. Поддерживал офицерскую честь. Так они и удалились: тоскливо озирающийся сержант и лейтенант, нежно подталкивающий его кулаком в спину.
– Садись, что ли, – предложила Верка, глядя на меня снизу вверх.
Я молча занял свое сиденье и тронул «Сааб» с места так порывисто, что его несколько раз заносило из стороны в сторону, пока мне не удалось вписаться в заданные дорогой рамки.
– А чего ты так распсиховался? – осведомилась Верка невинным голоском. – Ты должен меня благодарить, а не зверские рожи корчить!
– Спасибо, – мрачно произнес я, глядя прямо перед собой.
– На здоровье, – хмыкнула она, вставляя в свои порочные губы сигарету. – Конечно, я могла бы изображать из себя рабыню Изауру и не раскрывать рта, как мне было велено, но это тебе дорого бы обошлось.
– Не обеднел бы, – буркнул я.
– И сотни тебе не жалко?
– Еще заработаю.
– Вот и чудненько, – заявила Верка торжествующим тоном. – Тогда я оставляю ее себе. За старания.
Я взглянул на нее и с удивлением обнаружил, что она действительно довольна жизнью – целиком и полностью. Загадочная женская натура, блин!
