Сначала я вскарабкался по одной из решеток до узкого декоративного карниза, на котором осторожно распрямлялся до тех пор, пока не достал рукой следующего подоконника. Все пришлось повторить сначала с одной лишь разницей, что каждый преодоленный метр препятствий ровно на столько же отделял меня от земли, а их уже набралось изрядно, метров. Когда я, умостив носки ботинок между загогулинами решетки, приготовился подтягиваться еще выше, трехэтажный дом представлялся мне чуть ли не небоскребом, а истоптанный мною снег внизу – далеким-далеким, и я очень сомневался, что он покажется мне мягкой, пушистой периной, если я ненароком сковырнусь со стены.
Обошлось. Прижимаясь к шершавой кирпичной поверхности всем телом, как к желанной женщине, я все же добрался до оконного проема и с облегченным стоном перевалился внутрь.
Тут-то и поджидала меня главная опасность. Вместо того чтобы благополучно приземлиться на пол, я сверзился куда-то значительно ниже, чем ожидал. Это я сообразил чуть позже, когда чудом ухватился за толстую балку, не позволившую мне рухнуть головой вниз и свернуть шею. Меня подвели глаза, не успевшие привыкнуть к полутьме после дневного света. А еще – известное человеческое заблуждение, согласно которому внутри дома должен находиться настил, по которому ходят. Он имелся. Но половиц чуточку не хватило, и эта малость могла стоить мне парочки открытых переломов. Словно предвидя, что однажды добыча неминуемо попадется в приготовленную западню, дыра в полу терпеливо ждала своего часа, зловещая, как разинутая пасть.
Не думаю, что я выглядел так уж грациозно, когда отчаянно цеплялся за балку, а потом с обезьяньими ужимками взбирался на нее. Если бы Тарзана обрядить в зимнюю одежду и тяжеленные ботинки, он тоже вряд ли смог бы демонстрировать чудеса ловкости и сноровки на ветвях деревьев.
Оказавшись на восхитительно ровной и твердой поверхности, я мстительно сплюнул в коварный проем и прошелся по этажу, дивясь тому, как громко звучат мои шаги в большом пустынном доме. Ничего более интересного, чем остатки стройматериалов, пустые бутылки и прочая дребедень, здесь не обнаружилось. Зато два незастекленных окна выходили прямо на араратские владения, и это с лихвой искупало все затраченные усилия.
Спустившись на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, я и здесь произвел обход, убедившись, что повсюду очень чисто и так же пусто. Единственный обитаемый уголок был оборудован электрокамином, грязноватым полосатым матрацем и большой переносной лампой на длинном шнуре. Повернув лампу в патроне, я удостоверился, что свет в доме есть, и оставил ее в покое – несмотря на подкрадывающийся вечер, было еще достаточно светло.
Рядом с матрацем лежала стопочка старых газет и высилась очередная батарея пустых бутылок, среди которых преобладали водочные. Из предметов обихода более всего выделялся внушительный топор, принесенный сюда явно в целях самообороны. Заботливо прислоненный к оштукатуренной стене, он хранил в себе затаенную угрозу. То ли кто-то из строителей ночевал здесь летом в полном одиночестве, то ли сам хозяин коротал свободное время со своей подружкой…
Первый этаж оказался самым захламленным: две кучи невывезенного мусора, инструменты, бадья для раствора, строгальный станок и прочие приметы незавершенного строительства. Перешагивая через рулоны стекловолокна, банки с красками и упаковки кафельной плитки, я добрался до входной двери, которая, конечно же, оказалась запертой сразу на два замка. Один открывался изнутри, а ко второму требовался заветный ключик, которого у меня не было.
Но зато дверь была двустворчатая, дабы, когда наступит счастливый день вселения в собственные хоромы, можно было внести сюда мебель и прочие крупногабаритные предметы, без которых невозможно обустроить счастливый цивилизованный быт. Очень удобно и весьма предусмотрительно, подумал я, занявшись задвижками на створках. Как только они были открыты, мне осталось лишь хорошенько подналечь плечом на середину двери, чтобы она, поупрямившись немного, послушно распахнулась наружу, посверкивая нелепо высунутым языком одураченного замка.
Штурм чужой крепости завершился полной победой. Оставалось лишь загнать «Сааб» в гараж, занести в дом продукты и подготовиться к новой, куда более сложной и рискованной операции.
Чем и как она завершится, знал только тот, кто устроил мне бесконечные испытания последних дней. И это был кто угодно, только не всевышний. Чего-чего, а признаков божественного предначертания во всей этой истории не прослеживалось.
– Не жарко, – пожаловалась Верка, едва освоившись в нашем временном пристанище.
– Включи камин, придвинь поближе матрац и грейся, – посоветовал я. – Перекуси, если есть желание. Или поспи.
– Ты меня для этого взял? Чтобы я дрыхла на вонючем драном матраце?
– Представь себе, что это наркотический притон, – желчно сказал я. – И сразу почувствуешь себя как рыба в воде.
– Лучше я представлю, что это – твой дом, в котором ты в одиночестве проведешь остаток своей жизни. На этом самом матраце у камина. Но меня рядом уже не будет, не надейся.
– Не могу поверить в такое счастье. – Я криво улыбнулся.
– Могу прямо сейчас исчезнуть, если я лишняя.
– Забыла наш уговор? Ты помогаешь мне, потом я помогаю вам. Вот тогда мы с тобой и попрощаемся.
Странное дело, но мне почудилось, что по Веркиному лицу пробежала тень разочарования.
– Ты так и не сказал, в чем будет заключаться моя помощь, – капризно напомнила она, приложившись к баночке тоника.
– Пока что достаточно просто не мешать мне, – сказал я, прихватил такую же жестянку и отправился с нею наверх. – И лампу не зажигай, – бросил я напоследок. – В потемках хорошо думается о вечном.
Вечер уже плавно переходил в ночь, когда я расположился подле окна на третьем этаже, откуда лучше всего просматривались соседские владения. Окно нависало прямо над кирпичной стеной, увитой колючей проволокой, и находилось достаточно высоко, чтобы из него можно было любоваться частью геворкянского двора с отдаленными пристройками. Окна напротив были забраны глухими ставнями, которые, как я догадывался, нельзя было прошибить и пулей. С одной стороны, такая мера предосторожности была мне на руку – никто из воинства Геворкяна не догадывался об установленной за ними слежке. С другой стороны, я бы не возражал, если бы прямо передо мной в освещенном окне появился знакомый коренастый силуэт. Уж у меня поднялась бы рука всадить в него пулю, и не одну! Слишком много мне пришлось испытать по вине этого невысокого бородатого человека с замашками средневекового князька. И не мне одному. Когда умирают подобные типы, радующихся всегда больше, чем плачущих.
Плиты геворкянского двора были заботливо очищены от снега, наверное, чтобы было удобнее шастать туда-сюда двум мордастым псам, породу которых определить мне не удалось. В ярком свете прожектора, освещающего территорию, они казались двумя безмолвными тенями, сопровождающими каждого, кто выходил наружу.
Худенькая чернявая девочка, с трудом волочащая здоровенный бак с пищевыми отходами, не вызвала у четвероногих стражей никакого интереса. Они явно не привыкли выпрашивать объедки. А судя по величине бака, численность геворкянской челяди не слишком поубавилась после потери двух бойцов.
Псы оживились, когда во дворе возник первый знакомый мне персонаж – носатый Арам с нашлепкой лейкопластыря на правом ухе. Сопровождаемый собаками, он сходил к кирпичному сарайчику, какое-то время провел внутри, а появился снова с видом заправского фокусника, держа в каждой руке по белому кролику. Прихваченные за уши, они оставались смирными лишь до тех пор, пока псы не встретили их звонким лаем, захлебываясь от нетерпения.
Произнеся какие-то заклинания, Арам присел, распрямился и подбросил в воздух двух зверьков одновременно, следя за их беспомощными кувырканиями с завороженным видом мальчика, запускающего в небо голубей. Полет был коротким и неумелым. Первый кролик даже не успел коснуться земли, как его тщедушное тельце было перехвачено клыкастой пастью подпрыгнувшего пса. Его пушистый собрат шлепнулся на плиту и остался лежать, подрагивая лапками. Опередив на доли секунды метнувшегося к нему пса, Арам с победоносным возгласом пнул зверька, заставив его врезаться в стену сарая. Звук получился такой, как будто мокрой тряпкой шваркнули по кирпичам, а потом до меня донесся приглушенный крик, похожий на детский. Пока бедняжку заживо пожирало приземистое криволапое чудище, я наблюдал за безмятежным лицом Арама. Наверное, точно с таким же выражением он следил, как отрубали Светкины руки, если только сам не принимал участие в этой кровавой процедуре.
Когда представление закончилось и двор опустел, я заметил, что все это время сжимал кулаки так неистово, что на ладонях остались следы от ногтей. Но пока что это было единственное проявление гнева, которое я мог себе позволить. Несмотря на то, что вражеская территория никем конкретно не охранялась, по ней то и дело кто-нибудь шастал, не говоря уже о двух зубастых церберах. И я не был Бэтменом, которому любую стену перемахнуть – раз плюнуть. Дождаться появления Геворкяна во дворе и разрядить в него обойму? С такого расстояния из пистолета я попал бы разве что в дом, а не в его владельца…
