Отец любил помогать людям и готов был предложить практическую помощь, не жалея времени и сил, но он был не из тех, кто снимает трубку телефона, чтобы продиктовать номер своей кредитной карточки представителям какой-нибудь благотворительной организации. Значит, эту причину для поиска информации на тему детской проституции можно исключить. Тогда, может, он узнал, что проблема приобретает серьезные масштабы на севере штата Нью-Йорк, и хотел принять меры, чтобы она не распространилась в Промис-Фоллз? Нет, вряд ли. Так в чем же причина?
Когда вернусь домой, проверю, какие именно сайты посещал отец в этой связи. Может, это прольет свет на мотивы, которыми он руководствовался? Мне вспомнились все истории о том, как после смерти своих родителей люди узнавали о них нечто совершенно неожиданное. О матери, которая отдала раннего ребенка в приют, чтобы не помешал ей выйти замуж. Об отце, крутившем роман со своей секретаршей. О женщине, годами ухитрявшейся скрывать от близких свою наркотическую зависимость. О мужчине, тайком от всех содержавшем вторую семью в другой части страны.
Даже если речь шла о посторонних, подобные истории вызывали шок. Но что значили они в сравнении с открытием, что извращенцем мог быть собственный отец? Но я еще ничего не знал об этом. И просто не мог в это поверить. Существовала ведь еще одна допустимая вероятность. Это не отец искал в Сети информацию о детской проституции. Его компьютером мог воспользоваться кто-нибудь другой.
— С тобой все в порядке, Рэй? — спросил Гарри Пейтон, когда я придвинул стул ближе к столу, чтобы поставить свои подписи под документами.
— Да, конечно, — ответил я.
— У тебя измученный вид.
Я продолжал расписываться там, где он мне указывал.
— Со мной все хорошо.
— Тебе совершенно не о чем беспокоиться. Никакой бумажной волокиты. Все идет как по маслу.
— Рад это слышать.
— А как дела дома? Как Томас?
Я отложил ручку в сторону и откинулся на спинку стула.
— Как Томас? — повторил я. — На этот вопрос нелегко ответить одним словом.
— Что ты имеешь в виду, Рэй?
— Скажите, Гарри, вы ведь формально являетесь и моим адвокатом тоже?
— Разумеется.
— То есть мне понятно, что вы были поверенным моего отца, а сейчас взяли на себя все хлопоты, связанные с его имущественными делами. Но я могу вас считать своим адвокатом, если речь идет о других проблемах?
— Да. Я твой адвокат. Со мной можешь говорить совершенно откровенно.
Я считал себя готовым к беседе, но обнаружил, что не знаю, с чего начать. Конечно же, не с отца и не с находки, какую я сделал в его компьютере. Ведь это оказалось далеко не единственным событием, которое потрясло меня за последние двадцать четыре часа.
— К нам наведались агенты ФБР, — произнес я.
— Кто? Рэй, почему ты сразу не позвонил мне? Они предъявили ордер?
— Нет, лишь показали свои удостоверения.
И я рассказал ему обо всем. Как они приехали, задавали вопросы мне и брату. Как я узнал, что Томас отправлял электронные письма в ЦРУ на имя Билла Клинтона. Как сам слышал его воображаемые разговоры с бывшим президентом.
Гарри сидел, положив ладони на стол.
— Невероятно! — воскликнул он. — Да уж, тебе есть над чем задуматься, Рэй.
— Но мне нужно расспросить вас еще кое о чем.
— О чем же?
— Это касается отца.
— Я слушаю.
— Папа когда-нибудь… Нет, не так. Вам известно что-либо о частной жизни моего отца?
— А какой смысл ты вкладываешь в понятие «частная жизнь»? Тебя интересует секс?
— Предположим.
Гарри пожал плечами:
— Даже не знаю, что сказать. Ты имеешь в виду после смерти вашей мамы?
— Да.
— Поверь, мне ничего об этом не известно. Я представить не могу, чтобы Адам приводил кого-то к себе, а сам он никогда не отлучался из дома надолго, опасаясь оставлять твоего брата одного. И уж конечно, он едва ли хотя бы одну ночь провел в другом месте. Но нельзя исключать и возможности, что он с кем-то встречался днем. На несколько часов он обычно оставлял Томаса в одиночестве.
— А вы сами видели отца с кем-нибудь? Или он вам что-нибудь рассказывал?
Гарри покачал головой:
— Нет. Но, знаешь ли, я бы не удивился, если бы мужчина в его возрасте все еще оставался, как принято сейчас говорить, сексуально активным. Но позволь и мне поинтересоваться, почему ты поднял этот вопрос, Рэй? Опасаешься, что вдруг появится некая женщина, которая заявит о своих правах на часть наследства?
— Нет-нет, ничего подобного, — ответил я. — И вообще давайте забудем об этом.
Наверное, мне самому так и следовало поступить. Просто забыть. Сделать вид, будто мне никогда не попадались на глаза те два слова на дисплее отцовского компьютера. И все же, прежде чем предать данный вопрос забвению, я собирался взглянуть, на какие именно сайты он заходил.
Когда я вернулся домой, Томас находился там, где я и ожидал его застать. А вот компьютер отца был сложен и оставлен на кухонном столе. Вероятно, брат нашел его на террасе, принес сюда и отключил. Я снова откинул крышку с дисплеем, нажал на кнопку и выждал примерно полминуты, пока машина начала работать. Затем открыл поисковик. Поставив курсор в нужную строку, я произвольно ввел первую букву, после чего обычно появлялся список ключевых слов предыдущих поисков. Но этого не произошло. Не появилось ни строчки. Ни про смартфоны, ни про депрессию, ни про детскую проституцию.
— Как же так? — пробормотал я.
Переведя курсор в графу «История», я нажал на клавишу ввода. Однако список оказался пуст. Все сведения о сайтах в Интернете, на которые заходили с этого компьютера прежде, оказались удалены.
Еще многие ночи, пусть прошло уже столько лет, ей снилось ее выступление на брусьях.
Олимпиада 2000 года. Сидней. Николь пятнадцать лет. И она исполняет произвольную программу на разновысоких брусьях перед тысячами зрителей, сотнями телевизионных и фотокамер, на глазах у подруг по гимнастической команде и у своего тренера. Ее ладони и пальцы покрыты густым слоем мела. Она запрыгивает на нижний брус, крепко цепляясь за него, ощущая мышцами рывок. Потом делает два мощных вращения, чтобы набрать достаточную инерцию и перескочить на верхний брус. И вот она уже летит, описывая всем телом сложный пируэт, — зрительный зал и наполняющие его люди остаются где-то на периферии ее зрения, но только она их не видит вовсе. Сейчас их для нее не существует. Нет ни зрителей, ни камер, ни других спортсменок, ни тренера. Есть только Николь и эти две деревянные перекладины. Во всей Вселенной не остается ничего больше в эту минуту, которая тянется дольше любой другой. А во сне минута может и вовсе длиться часами. Она парит. Летит, подобно птице. Невесомая. Это ни с чем не сравнимо, не поддается описанию. Вероятно, думает она, так же невозможно было по-настоящему описать свои ощущения человеку, который прошел по лунной поверхности. Она, конечно, не идет по Луне, но, выступая на брусьях, испытывает такой восторг, который наверняка сравним с тем чувством. Это знакомо Ольге и Наде.[13] Словами ничего не выразить. Есть лишь брусья, а все остальное перестает иметь значение.
В те ночи, когда ей не снились брусья, ее посещали сны об убийствах.
По-своему, они тоже исполнены изящества. Она обрушивается на свою жертву так же бесшумно и стремительно, как слетает с верхнего бруса на нижний. Точно рассчитанное усилие. Ни единого лишнего движения. Весьма своеобразная, но тоже невыразимая красота.
Абсолютное совершенство исполнения.
И что бы ей ни снилось — упражнения на разновысоких брусьях или заказное убийство, — это всегда выступление на золотую медаль. Никогда на серебро. Никогда на бронзу. Порой эти сновидения сливались в единое целое. Когда она делает последний оборот вокруг верхнего бруса и приступает к соскоку, ее руки оказываются свободны и в одной из них появляется кинжал. И по мере того как опускается вниз ее тело, которое само по себе можно считать подобием смертоносного оружия, вниз устремляется и острие клинка.
А враг и жертва — любой, кто окажется у нее на пути в конце полета.
Сейчас она стояла на углу Очард-стрит.
Ей дали адрес. Проинструктировали. У нее есть фотография. Высокая женщина с длинными темными волосами. Цель ждет. Эллисон Фитч. Снимает квартиру вместе с подругой, но та днем работает. Эллисон трудится в баре по ночам, а потому днем отсыпается дома.
Николь не знала, ни кто такая Эллисон Фитч, ни что она натворила. Ей не было известно, кому понадобилось устранить ее, но если задание получено от Льюиса, нетрудно догадаться, что эта женщина представляет угрозу для очень важных людей. У Фитч есть на кого-то информация, которая, вероятно, хранится в недрах ее мобильного телефона. Николь особо предупредили, что она должна непременно завладеть им.
