Андрей подался немного вперед:
– Знаешь, я согласен с твоим отцом: мне этот жених тоже не нравится!
Не отрывая от неё взгляда, он откинулся на спинку стула и с ожесточением стал резать ножом мясо. Он спросил, была ли это единственная встреча с его двойником, «святым Иосифом». Она ответила, что да, то был один-единственный раз. Водитель, импозантный красавчик с лицом порноактера, отвез их домой, и больше они с Иосифом не встречались.
Андрей расхохотался.
– Порноактер, говоришь!
– Да, и фамилия у него странная: Пап… Поп… Не помню.
– Попенгаген, в общем.
– Папусик делает все с фанатизмом, – защебетала она. – Если ему что-то не нравится, он это ненавидит. Он идет войной на то, что ему не по душе. Он никогда не обходит препятствия, он их сметает своей мощью. Так же сильно отдается он любви. И страдает от ревности.
«Уважаемые люди», выпив, наверное, по двадцатой чашке кофе, чинно поднялись и направились к выходу. Один из них задержался, чтобы похлопать по спине Андрея и сделать Кате комплимент: «Какая у тебя красивая девушка, дорогой!»
– У меня! – ответил с вызовом Андрей. – Вот именно: у меня!
Они ушли. Андрей вспомнил анекдот.
– Баба Маня пригласила своих подружек на чашку кофе. Чтобы не забыть, зачем звала гостей, она прилепила на кухне, на видном месте большую записку: «Не забыть напоить гостей кофе!!!» Старушки пришли, она подала им кофе, а когда все выпили, она понесла чашки на кухню, и увидела записку. «Какая же я дура! – подумала она. – Совсем забыла про кофе». Сварила заново, и понесла гостям второй кофейник. Старушки выпили кофе, баба Маня понесла на кухню грязные чашки, и снова увидела записку. Её чуть инфаркт не хватил. «Старая кляча! – думает она. – Опять забыла про кофе!» И принялась варить по новой. Так продолжалось много раз. От неумеренного потребления кофе гости забились в тахикардии, глаза из орбит повылазили. Когда она варила очередную порцию, в гостиной одна старушка говорит другой: «Какая же она растяпа, наша Маня: пригласила выпить кофе, хоть бы чашку налила!»
Катя громко рассмеялась. Андрей присмотрелся к украшению на её шее.
– Эти изумруды, они так идут к твоим глазам.
– Мне это папик подарил, – сказала она, опустив глаза.
Официант принес кувшин вина. Андрей удивленно на него посмотрел, мол, куда еще, мы предыдущий не допили! Тот объяснил, слегка поклонившись, что уходя, «уважаемые люди» закрыли счет, и распорядились, чтоб «дорогим гостям» принесли еще вина.
– «Папусик», – поправил её Андрей, когда официант ушел.
– Да, – ответила она грустно, не поднимая головы. – Мой несравненный папочка… Папик…
Впервые он осмотрелся, оглянулся, и почувствовал, что чего-то не хватает. Не то, чтобы не знал точно того, что ему нужно. Иосиф Григорьевич знал это смолоду. Он к этому шел всю свою сознательную жизнь. Боролся, добивался своих целей, отстаивал свои интересы. Расталкивал локтями, рвал зубами, брал честным булатом. Устанавливал свои правила, подчинял своему влиянию. И вдруг оказалось – что-то упущено. Такое существенное упущено, что впору растеряться. И это существенное находилось совсем рядом, но всё-таки за пределами той самой, сознательной, правильной его жизни.
Он включил новый кондиционер, который установил недавно Моничев, и уселся в свое кресло. Под столом, рядом с тумбочкой, была сложена пирамидка документов, прикрытая сверху зеленой суконной тряпицей. В свое время ребята накрыли мебельную фирму, которая среди прочего изготовляла бильярдные столы. Брать было нечего, кроме каких-то там заготовок, да фургончика этой самой тканюшки. С паршивой овцы… Кто-то на дачу приспособил, кто-то мебель обил, а начальник прикрывает ею документы, которые не помещаются в тумбочку.
Интересно, возит ли «Доступная Техника» офисную мебель… Если хорошо попросить, привезет не только офисную!
Сунув руку под стол, Иосиф Григорьевич нашарил нужную папку, положил перед собой, открыл её. Он увидел фотографию молодого человека, голубоглазого, светловолосого, с мужественным, прямо-таки брутальным лицом и жестким взглядом. Не надо быть физиономистом и психологом, чтобы ощутить разницу между этим лицом и расплывшимся мурлом Николая Моничева с его мягкими, как гнилые маслины, глазами. И если бы кто-нибудь порекомендовал Артура Ансимова, то Иосиф Григорьевич был бы уверен на сто процентов, так же как то, что он полковник милиции, а не поганый лавочник, так же был бы уверен, что предложил бы этому человеку быть дольщиком в одной чрезвычайно выгодной сделке – покупке муниципальной недвижимости. Но, увы, нет гаранта, который бы его порекомендовал.
Он услышал шаги. Кто-то шел от лестницы. Иосиф Григорьевич вспомнил, что три минуты назад звонили с проходной. Надо же! Забыл. Ну, про такого человека грех долго помнить. И он убрал папку в тумбочку. Осталось тридцать секунд на то, чтобы придать лицу долженствующее выражение.
Постучались, а затем и вошли.
– Здрасьте вам, Николай Степанович!
– День добрый, Иосиф Григорьевич! Я смотрю, кондиционер работает.
– О-о! Это надо не смотреть, это надо чувствовать!
Поздоровавшись, Моничев вручил Давиденко бутылку французского коньяка.
– Вот это да! Ну… благодарствую, барин. По какому случаю?
– Да так. Думал, может, скучаете. Дай, думаю, заеду, проведаю.
– Ну, что вы. Не стоило так волноваться. Польщен вашим вниманием. Честное слово, вы молодец! Держите руку.
И, как бы в порыве благодарности, Иосиф Григорьевич порывисто встал и крепко пожал руку Моничеву, затем размашисто похлопал его по плечу.
«Все равно ладонь мокрой осталась!» – с досадой подумал Иосиф Григорьевич, сунул руку под стол, и вытер её о суконную ткань. Бесполезно, ткань слишком плотная.
– Ничего, что вот так нагрянул в гости?
– Гостей только бараны не любят, их три дня для гостей режут, – начал Иосиф Григорьевич светскую беседу. Моничев никогда не был приятным собеседником, а тем более желанным гостем, но разве где-нибудь сказано, что труд пастуха – увлекательное занятие.
Моничев заулыбался, до конца не уразумев своё место в пищевой цепочке.
Они заговорили. О разном: о погоде, о политике, о поездках. Выяснилось, что Моничев много где побывал, а Иосиф Григорьевич всю жизнь просидел на одном месте. На море выбирался всего два раза. Не потому, что нету средств, а потому что чувствует себя уверенно только в родных местах. На тридцатой минуте разговора Иосиф Григорьевич почувствовал себя плавучей субстанцией, болтающейся в проруби. Нужно было завершить ишачью беседу, и он сказал:
– Не слишком ли я тебя отвлекаю, Николай Степанович? Нам то что: солдат спит, а служба идет. А у вас ведь время – деньги. Вы, наверное, торопитесь…
– Нет же, я специально выкроил полдня, чтоб к вам заехать.
И полилась беседа снова. На счастье, заглянул Паперно, и на него удалось излить душу.
– Паша! С утра от тебя жду отчет по Гринвичу! Из-за тебя генерал меня хлобукнет!
То был условный сигнал. Через полминуты Паперно влетел с целым ворохом документов, стал их раскладывать, и что-то объяснять. Моничев все понял, встал со стула, и, подавая руку, тревожно спросил:
– Иосиф Григорьевич… как там, по моему вопросу…
– Это по какому?
– По Ансимову.
– Ты меня так не пугай, Степаныч! Я уж думал, беда какая стряслась. По этому делу ответ такой: все в порядке. Давным-давно документы твоего изверга отданы в работу. Жди скоро новостей.
– А как там что? Какая статья, и какой срок?
– Работаем, Степаныч, работаем. Ей-богу, в нашей системе…
И начальник ОБЭП подробно, терпеливо объяснил, что следствие и дознание проходит определенные этапы, и для достижения результата необходимо время. Такая вот государственная машина: схватить и посадить за решетку можно только террориста или преступника, находящегося в розыске. А если человек ничего не совершил, то извините, нужно время покумекать, за что его упрятать. Но для друзей нет ничего невозможного.
В подтверждение своих слов Иосиф Григорьевич приложил руку ко лбу и сердцу.
– Твой друг мне друг, твой недруг – мой недруг.
Начальник ОБЭП стоял перед директором «Доступной техники» чистый, как родник святой горы. Больше не хотелось ничего доказывать, его хронометр отсчитывал потерянные минуты. И он добавил уставшим голосом:
– Запытаем извергов так, что все шайтаны содрогнутся.
С этими словами он опустился в кресло и посмотрел под стол, на кожаный портфель работы Louis Vuitton, подаренный директором нефтяной компании «Волга-Трансойл». Моничев стоял, охваченный смущением. Наконец, пожелав Давиденко удачного дня, он удалился. Паперно, угадав настроение шефа, сделал то же самое.
Оставшись один, Иосиф Григорьевич встал, прошелся крупными шагами по кабинету, постоял возле окна. Подумал о том, что здание напротив, в котором в советские времена был ресторан «Острава», этот уникальный объект недвижимости, уплыл в чужие руки. Эх, тогда бы, в те времена, сегодняшние возможности! Поразмыслив, Иосиф Григорьевич пришел к выводу, что ничего-то в жизни не упущено. Он взял то, что считал нужным взять. Но сейчас, в деле Кондаурова все пошло не так, как было запланировано.
